Рим. Прогулки по Вечному городу - Генри Мортон

Вновь посетив палаццо Мути, я увидел мемориальную доску, затерянную в одном из темных коридоров и сообщающую, что здесь жил Генри, кардинал и герцог Йоркский, на котором и пресекся королевский род Стюартов. Странно, но ни его отец, ни брат в надписи не упомянуты.

После смерти Карла Эдуарда кардинал герцог Йоркский объявил себя Генрихом IX Английским. Он велел отчеканить весьма патетическую медаль, на которой именовал себя «Королем милостью Божией, но не волей людской», хотя никто, кроме разве что слуг, нескольких ирландцев, и тех, кто желал добиться его благосклонности, никогда не называл его «ваше величество». Ватикан не признал его Генрихом IX, и за пределами дворца он оставался «его светлостью Генри Бенедиктом Марией Климентом, кардиналом и герцогом Йоркским».

Он был самым симпатичным их этого семейства. По-английски говорил с сильным акцентом, и очень раздражался, когда его не понимали. Был довольно богат, пока действия Наполеона против Святого Престола не лишили его поста, и тогда, проявив большую деликатность, Георг III убедил его согласиться на пенсион в 4000 фунтов в год.

По-настоящему счастлив он был во Фраскати. Здесь его воистину считали королем. Будучи молодым и богатым епископом, он щедро тратил деньги на свою епархию, пока не изжил там бедность и нужду. Он жил весело, был доступен для всех, а его дорожную карету, запряженную великолепными лошадьми и проносящуюся на большой скорости, хорошо знали в окрестностях.

Я заинтересовался, сохранились ли во Фраскати какие-нибудь воспоминания о последнем Стюарте, и отправился туда однажды утром. Проехав четырнадцать миль, я оказался на великолепных Альбанских холмах и поднялся в аккуратный, в бисквитных тонах городок, глядящий этим чудесным итальянским утром через Кампанью на Рим. Город мне был виден сквозь легкий осенний туман, из которого поднимались купола церквей, чуть тронутые утренним солнцем.

Фраскати был резиденцией фельдмаршала Кессельринга, и союзникам пришлось бомбить город в 1943–1944 годах. Еще и сейчас в домах остались пробоины и другие печальные знаки минувшей войны, но жизнь кипит на улицах поселения, которое многие считают самым привлекательным из Castelli Romanix.[101] Все встреченные мною люди обладали этим знаменитым итальянским обаянием, которого не чувствуешь в утомительном Риме, где люди очень заняты и вечно спешат.

В огромный барочный собор попала бомба, но один памятник вышел из войны, не получив ни единой царапины: длинная надпись с королевским английским гербом, которую Генри сделал в честь своего брата, похороненного изначально во Фраскати, прежде чем его тело перенесли в склеп Стюартов в соборе Святого Петра. Я нашел и то место, где когда-то была основанная кардиналом Стюартом библиотека. Здание разрушили во время войны, а теперь отстроили, и здесь размещаются квартиры, офисы и магазины. Войдя, я был приятно удивлен, увидев, что Biblioteca Eboracense все еще существует, и хотя полки пусты, но бюст Генри здесь все же стоит. Хранитель сказал мне, что книги забрали для сохранности в Ватикан и пока еще не вернули.

Самое интересное из всего, связанного со Стюартами, — это странный старый дворец, похожий, скорее, на замок. Когда Генри вступил во владение им, дворец был в таком плохом состоянии, что однажды во время банкета он и его гости провалились вместе с полом в конюшни, которые находились внизу. Кардинал, более удачливый, чем многие из гостей, мягко приземлился на крышу собственного экипажа. Старинная лестница, ведущая к этому дворцу, известна как Виа Дука ди Иорк — улица Герцога Йоркского.

Бродя по городу, знаменитому своим белым вином, я заметил несколько похожих на укрепленные крепости винных подвальчиков, вырубленных прямо в скалах. Я спустился в один из них и оказался в интерьере, который, вероятно, весьма удивил бы Сервантеса. Несколько ламп и свечей освещали пещеру, вырубленную в туфе, где стояли громоздкие деревянные некрашеные столы, почерневшие от времени. За одним из них весело пировала компания собутыльников, перед ними стояли бутылки фраскати. Из подвалов сильно пахло вином. Как только появился я, смех тотчас прекратился. Эта сцена была стара как мир, и я тут же вспомнил плутовские романы: безусловно, весьма почтенные горожане, собравшиеся здесь, смотрели на меня как шайка разбойников, которая собралась отпраздновать добычу.

Меня приняли как нельзя более любезно. Пролитое вино тут же вытерли со стола, со скамьи смахнули пыль и с поклоном предложили мне сесть. Через несколько минут я понял, что попал на праздник. Это была последняя выпивка перед закрытием сезона, теперь canting откроется только тогда, когда поспеет вино нового урожая.

Я заметил, что фраскати здесь совсем другое, чем вино той же марки в Риме.

— А-а, — с пониманием кивнул старик, который, видно, не брился с прошлого воскресенья. — Эти воры-римляне никогда не нальют вам настоящего фраскати. Они же его водой разбавляют! Ваше здоровье… милорд!

Мне понравилось такое обращение! На развалинах меня часто называли «dottore», в музеях — «professore», но в этом пропахшем вином погребке Фраскати я услышал последний отзвук вежливости XVIII века.

Хозяин погребка сказал мне, что владеет двумя гектарами, это около пяти акров, виноградников, а его бешеная щедрость и жизнерадостность, ибо он все подливал и подливал в стаканы, объясняется прекрасным урожаем, который он ожидает собрать к 20 октября. Виноград давят ногами, и он пригласил меня прийти посмотреть на это. Никогда, сказал он, виноград для его вина не будет давить машина, ведь пресс дробит косточки и вино от этого становится горьким. Я удивился тому, что всего пять акров виноградников дают достаточно вина для содержания погребка, да еще позволяют отправлять вино в Рим.

Хозяин провел меня в подвалы, очень похожие на катакомбы, где стояли сорок больших бочек. Он сказал, что температура здесь никогда не колеблется более чем на один градус, даже в августе.

Когда мы вернулись в погребок, худой старик, стоя в луче света, проникшем с улицы, заглядывал во мрак, громко выкрикивая: «Olivi dolci!».[102] Он вошел, мы угостили его стаканом вина, выпив за новый урожай, и купили у него немного чудесных зеленых оливок. Стали приходить еще люди, и я ушел. Хозяин проводил меня до выхода, и еще раз пригласил посмотреть, как давят виноград.

По дороге из Фраскати есть терраса, которая возвышается над Кампаньей с запада. С нее я посмотрел на закат над Римом. Вся Кампанья превратилась в пурпурное море, в котором, подобно миражу, плавал город куполов. Я вернулся в Рим к тому волшебному часу, когда улицы заливает розоватый свет.