Римский сад - Антонелла Латтанци
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они поддерживали друг друга, как семья.
Они объединились, они общались, делились информацией, ужасающими догадками и собирались выполнить свой долг. Они пошли к карабинерам.
СМИ сказали, что Беатриче Руссо, дочь известного актера, заговорила. Сквозь слезы она призналась в том, в чем не хотела никогда признаваться. Она была одной из учениц Фабрицио Манчини. По ее словам, во время уроков Фабрицио причинял ей боль. Много раз. Что именно произошло — СМИ не говорили.
Мать была в шоке, она подтвердила — ее дочь неизвестно сколько раз возвращалась от Фабрицио в слезах. И в какой-то момент стала просить, умолять, чтобы ее больше туда не отправляли. Но мама списала эти слезы на капризы дочери.
— Я просто хотела лучшего будущего для нее…
Ее глаза потемнели. Она заставляла девочку изучать танцы, музыку, актерское мастерство ради ее же блага. И она не могла понять, что ребенок отчаянно пытался ей объяснить. Сколько всего знают дети. Сколько всего не понимают взрослые.
— Я никогда себе этого не прощу, — сказала она в интервью.
Сразу после показаний Беатриче двое других малышей сознались. Фабрицио причинил им боль.
Фабрицио причинил боль неизвестно скольким маленьким детям.
— Почему они не говорили об этом раньше? — спросил репортер с очень густыми рыжими вьющимися волосами.
— Они боялись. Неизвестно, чем их запугали, — это была Колетт, обнимавшая мать Беа и поддерживающая ее. — А теперь оставьте нас в покое.
Но заговорили не только эти дети — те, которым посчастливилось остаться в живых, чтобы наконец рассказать о случившемся, — не только они ходили на занятия в дом Фабрицио. Тереза тоже была там.
Но она — слишком маленькая, слишком беззащитная — не успела ничего рассказать.
Карабинеры просили сохранить информацию в тайне, чтобы не навредить ходу расследования.
— Мы задержали синьора Манчини, — сказал капитан Рибальди.
— Вы уверены, что он виновен? — спросили репортеры.
— У нас есть показания детей, — его нельзя было сбить с толку. — Он под стражей. Мы его допрашиваем.
Марика пыталась убежать от толпы, но вдруг остановилась, плюшевый Робин Гуд исчез из ее руки. Она повернулась к микрофонам и зарычала:
— Он должен заплатить за это. И сказать нам, где Тереза, чтобы мы могли снова обнять нашу дочь, — последние слова она произнесла так, словно тельце ее дочери обрело жизнь где-то в другом месте. — Моя жизнь окончена, но я еще не умерла по одной причине, только по одной причине.
Потом все завертелось, родители спрятали ее от объективов телекамер и увели прочь.
— По какой причине, синьора? — закричали ей репортеры из толпы.
Ее крик был слышен издалека:
— Справедливость!
— А ваш муж? Что думает ваш муж? — кричали ей репортеры.
Но мужа Марики давно не было видно. По слухам, он сошел сума.
Франческа с изумлением, переходя с канала на канал, смотрела новости, пытаясь хоть что-то понять. Значит, опасности больше нет. Чудовище поймано и привлечено к ответственности.
Когда она вернулась домой из отеля, Фабрицио уже увезли. Массимо широко распахнул дверь и обнял жену и дочерей, будто они с Франческой никогда не произносили того, что звучало в этих стенах прошлой ночью. Он не комментировал. Он просто крепко обнимал ее и девочек. Она позволила себя обнять. Во все последующие дни Массимо ни разу не упомянул Фабрицио в разговорах с Франческой.
Она расплатилась за свою вину. Может, он на самом деле простил ее. Или, возможно, для Массимо молчание казалось лучшим наказанием, которое никогда не закончится.
Позвонил отец Франчески.
— Какое ужасное происшествие, котенок, — сказал он. И, конечно же, присовокупил другие слова, на которые Франческа, должно быть, ответила соответствующим образом, потому что ее отец не бросил все и не приехал к ней в Рим и не попросил ее вернуться в Милан.
Ева тоже звонила, и Франческа, должно быть, тоже говорила с ней, потому что если разблокировать телефон, то последнее сообщение в переписке с Евой было от нее. Эмодзи. Сердечко.
«Клятва мрака» была одобрена издательством. «Франческа, это прекрасно, я рыдаю. И не только я. Мы все рыдаем». Книга была сногсшибательной, никто раньше не видел ничего подобного. «Это начало твоей новой жизни», — написала ей редактор.
22 АПРЕЛЯ — ИСЧЕЗНОВЕНИЕ
Фабрицио дома, играет на виолончели. Во всем мире существует только он и его инструмент. Пока он играет на виолончели, ни с кем не может случиться ничего плохого. Потом крик во дворе все разрушает.
Привычный крик. Уже несколько месяцев его уши слышали каждый звук, как если бы его усилили в тысячу раз. Тереза собирается в туалет, как всегда. Одна.
Фабрицио бросает виолончель, которая, упав, издает пронзительный звук. Каждый раз, когда он слышит этот крик, он бросается к двери. Он знает, что девочка поднимается по лестнице одна. Что от двери подъезда до второго этажа с ней рядом никого нет. Он представляет, как она поднимается. Он прижимается к двери, слышит каждый звук. Перестает дышать. Он может слышать все за миллион километров отсюда. Легкие шажочки Терезы поднимаются по лестнице. Шаги, которые он слишком долго хотел заполучить только для себя.
Он хочет выломать дверь и прыгнуть ей навстречу. Он не может. Страстное желание.
Вот шаги замирают на втором этаже. И сейчас она благополучно исчезнет в квартире бабушки и дедушки.
Но нет.
На этот раз шаги двигаются дальше. Он знает все, что делает Тереза, ему не надо видеть ее. Он понимает, что она поднимается еще на один этаж. Почему она не остановилась? Его мозг закипает. Он прилипает к двери. Начинает задыхаться.
Маленькая девочка не останавливается даже на третьем этаже. Даже на четвертом.
Мозг Фабрицио заволакивает тьма.
Тереза приближается к его квартире. Почему? Дедушка всегда ждет ее у дверей, он это прекрасно знает. Все это прекрасно знают. Почему на этот раз девочка продолжает подниматься? Она заблудилась?
Шаги Терезы останавливаются перед его дверью. Его лестничная площадка, его дверь. Такая же, как все остальные лестничные площадки и все остальные двери в здании.
Тереза, его Тереза, здесь. И Фабрицио борется изо всех сил, он борется уже несколько месяцев, потому, что не хочет быть тем, кто он есть. Он хочет спасти ее.
Он чувствует ее присутствие перед дверью Он смотрит на виолончель. Спаси нас. Но никто не приходит их спасти.
Устоять невозможно.
Он перестает сопротивляться. Открывает дверь. Тереза оборачивается. Замечает его. Улыбается.
— Привет, — говорит она ему.
А потом, после
