Приблудяне (сборник) - Виталий Бабенко

Жабрев испугался до потери пульса. Он начал наобум давить на клавиши, при этом то и дело нажимая на курок. Что тут началось! Никогда еще пустыня Симпсон в Австралии (а это была она) не видела такого дождя бестолковщины. Впрочем, пустыня Симпсон вообще видела мало дождей.

С небольшими интервалами на иссохшую глину упали: послеродовый бандаж… пустой дубовый сундук… газобетонная плита 2 х 1,5 м… китайская литавра нугула в единственном числе… установка для родирования металлических изделий… поэма «Саундарананда» индийского поэта II века Ашвагхоши на санскрите… 20-мм зенитная пушка без снарядов… телекамера… пятилитровая бутыль циклогексанола… пробирный камень… флюксметр… нарты… хон — абразивная головка для хонингования… балалайка… рулон логарифмической бумаги… гибочный станок…

И так далее.

Хотя к вечеру того дня Жабрев впал в истерику, за него можно было не волноваться. ТОПка работает — и это главное. Рано или поздно он наберет достаточно бесполезных или даже полезных предметов, чтобы обеспечить себе сносное существование в глинистой пустыне Симпсон.

«Закон о телепортации — закон, объявивший использование телепортации в личных целях, в целях обогащения определенных групп населения, а также в целях внесения поправок в ход исторического процесса тяжелым преступлением и установивший за нее уголовную ответственность. Принят 15.07.98».

…Организации ТИПов давно разогнаны. Производство ТОПок поставлено на промышленную основу, и сейчас каждый взрослый гражданин может заказать этот прибор, если ему недостаточно того экземпляра, что вручается любому человеку по достижении совершеннолетия. Разумеется, пользование ТОПками строго регламентировано. (Кстати, все ТОПки ныне оборудованы системами безопасности, и отправить беззащитного человека в космос, под воду или внутрь какого-либо твердого тела практически невозможно. ТП-кабины сейчас можно увидеть лишь в музеях.)

Алик — уже взрослый человек, он работает в Институте Пространства и бьется над проблемой истощения вакуума. Живы и здоровы и Иван Данилович с Марией, и Паша Багров с Колей Лавровским. Они пережили неприятный период. За узурпацию прерогатив органов юстиции и самосуд наших друзей судили. Николай с Павлом отделались легко, а Иван Данилович получил три года условно — главным образом, за применение огнестрельного оружия и за то, что своевременно не обратился в компетентные органы. На суде в качестве свидетелей и потерпевших выступала вся верхушка Малаховской ТИПовой организации. Особенно безумствовали перебинтованные Вукол Черпаков и Панкратий Кабанцев — последний даже требовал немедленного расстрела обвиняемых, посягнувших на святое дело ТП, но тут были предъявлены новые свидетельства и доказательства, обличающие деятельность самих ТИПов, тут же огласили санкцию на арест, и всю верховную ТИПовую братию прямо из зала суда препроводили под стражу…

Семья Филиных, Багров и Лавровский часто собираются вместе. Главная тема разговоров — воспоминания о лихих боях на ТОПках, которые они вели со всемогущими ТИПами.

Они часто задают себе один вопрос, который беспокоит их очень давно: где Медведь? Что стало с Альфредом Бэром, когда он вышел из внепространства?

Не так давно эта загадка была разгадана. Бэр до сих пор падает в псевдобесконечном тороидальном газовом облаке, принадлежащем к системе гаммы Девы. Разумные «археоптериксы» относятся к нему как к домашнему животному — кормят, поят, птенцы подолгу играют с ним. «Археоптериксы» уже несколько тысяч лет знакомы с телепортацией. Когда-то и у них была каменная планета, на которой бурно развивалась жизнь. Но истощение вакуума повлекло за собой вырождение пространства, и планета рассеялась, оставив после себя гигантское газовое облако, которое сохраняет приемлемую для жизни плотность лишь по причине игры гравитационных сил.

«Археоптериксы» без труда выяснили, откуда прибыл к ним диковинный зверек, но не спешат наносить ответный визит. Им кажется — а другого образца, кроме Альфреда Бэра, у них нет, — что эти зверьки находятся еще на очень низкой стадии умственного развития.

NEW МОСКВА

«Ориент» заиграл первые такты «My bonny is oper the ocean», и Колька тут же проснулся. Сначала он испугался — проспал! Но тут же вспомнил, что вечером сам поставил будильничек на шесть утра, поэтому ничего главного в этот день не пропустит. А главного было много: во-первых, день рождения, во-вторых, воскресенье, а в-третьих — мать вчера вечером отсыпала целых пять долларов, что сулило, и обещало, и манило, и вообще означало переход к какой-то совершенно новой жизни, только к какой — Колька и сам пока еще не знал.

Часы «Ориент», подарок покойного отца, висели, покачиваясь, на цепочке над самой головой. Лучи солнца играли на поляризованной поверхности циферблата, и по простыне бродили радужные блики. Солнце давно уже встало — в начале июля ночи в Москве еще очень короткие. В «Нью-Москве», — мысленно сам себя поправил Колька. Он сбросил простыню и подскочил к окну. Вот и первое главное, что он боялся пропустить: в золотисто-синем воздухе реяли, колыхались, трепетали два огромных флага — Союза Суверенных и американский. Их древки пересекались под слепящим шаром солнца, а полотнища занимали чуть ли не все небо. Зрелище было потрясающее. Колька знал, что оно продлится всего пять минут, поэтому смотрел во все глаза. Голографические флаги включались в небе всего два раза в году — на День Независимости, 4 июля, и на День Суверенности, 8 сентября, а сегодня как раз 4 июля 1993 года, и Кольке, стало быть, шестнадцать лет. «День Независимости» — в полном смысле слова, — размечтался Колька. — Даже в двух смыслах. Вот завтра пойду и получу сразу два независимых документа — паспорт Союза Суверенных и «Ай-Ди». Не понимал Колька только одного — почему за паспорт надо платить 50 тысяч рублей, хотя там фотография черно-белая, а американское удостоверение личности — с цветной фотографией! — выдавали бесплатно. Впрочем, в Нью-Москве странностей много, лучше о них не задумываться.

Пошла вторая минута седьмого, и в воздухе зазвучала тихая, — чтобы никого не разбудить — мелодия. Сначала сыграли гимн Союза Суверенных, потом — американский. И флаги, и гимны были рассчитаны на тех, кто уже не спит: нельзя ведь будить людей безнаказанно ни в праздники, ни в будни — в свободной стране каждый сам себе хозяин.

Мать еще спала. Колька на цыпочках прошел в кухню. Двухкамерный холодильник был, как всегда, пуст. Мать только сегодня пойдет по магазинам и рынкам, чтобы набрать продуктов для праздничного ужина. Опять загадка — теперь уже психологическая. К кому из американских друзей ни зайдешь, — холодильник ломится. У суверенных — и холодильники, и полки всегда пустые. Покупают на день, от силы на два вперед. Что это — наследие перестройки, когда вообще ничего купить нельзя было? Черт его знает…. Колька нагрел воду в кастрюле, развел там немецкое порошковое молоко и всыпал полпакета английских овсяных хлопьев. «Пор-р-ридж!» — с тоской выдавил он из себя ненавистное слово. Ну ладно, завтрак пусть будет стандартный, днем и вечером Колька отыграется, сейчас — лишь бы живот набить. Зато чай он себе заварил отменный — натуральный «Дарджилинг», из праздничных запасов. Раз день начался с хорошего, то и продолжаться должен не пустяково. Теперь — одеться получше (оксфордская рубашка, джинсы без лэбела, пятисоттысячные кроссовки), не забыть про деньги — и в путь. Деньги… Сегодня Колька был богатым человеком: в одном кармане — пять долларов мелочью, в другом — два «лимона» двадцатитысячниками, или «ломоносами» (и кому только в голову пришло сажать на купюру портрет Ломоносова?). На праздничный день вполне должно хватить.

От родной площади Гарфидда (бывшей Зубовской) Колька решил пешком дойти до Триумфальной, а там видно будет, куда податься. Определенных планов не было, хотя желаний наличествовало всего два — либо махнуть на «Кони-Айленд-ВДНХ», либо вернуться в свой район и пошляться по «Витману» — Парку имени Уолта Уитмена. На Садовом прохожих было еще мало, а вот машин уже — пруд пруди. Колька давно перестал разбираться в марках автомобилей как суверенных, так и иностранных, хотя в детстве безошибочно отличал «вольво» от «тойоты», а «шестерку» от «восьмерки». Впрочем, в том далеком — уже далеком! — детстве иномарок в Москве было еще не очень много. А сейчас попробуй отличи «додж» 1992 года от «крайслера» 1989-го или «Москвич-супер» от «Таврии-люкс». Все шикарные, все разные и все почему-то удивительно одинаковые… Большинство магазинов было закрыто, хотя сплошь и рядом в киосках торговали уже «кока-колой», гамбургерами, каурмой, «хот-догами», пивом (точнее — пивами, никто еще не мог сосчитать, сколько сортов пива продавалось в Нью-Москве) и газетами.