Не говори любви «прощай» - Маслюкова Ольга

— А Вика ходит во всякие клубы и находит себе кучу парней, — вспомнила Жанна.

— Фи, — поморщилась Машка. — Судя по ее пристрастиям, я не уверена, что эти парни сильно привлекательны.

— Ну почему…

— Блин, Жанка, вот скажи честно: я же в сто раз красивее Вики?!

— Ну да. — В голосе Жанны сквозило сомнение.

— Почему же у нее каждые выходные — новый парень? А у меня — никого!

— Думаешь, она со всеми спит?

— Вряд ли, — подумав, решила Машка. — Она утверждает, что девственница. И я ей верю.

— Чего же ты ей не объяснишь, что это плохо? — ехидно спросила Жанна. — А бедной маленькой соседке лапшу на уши вешаешь? Сама-то только раз попробовала. И то — когда это было!

— Девчонку надо было на место поставить! И кстати, я права на все сто процентов. В этой самой девственности ничего хорошего нет. Мы уже взрослые люди, и нам нужны серьезные отношения. — Для весомости своих слов Машка даже стукнула по столу кулаком, отчего Жанна вздрогнула. Все-таки Машке нельзя пить столько шампанского.

Они встали и начали расставлять по местам стулья. Телефон в столь поздний час зазвонил очень неожиданно.

— Кто это? — удивилась Машка и взяла трубку. — А, Стас, ты? Как доехал? — Она устроилась на подлокотнике дивана, а Жанна застыла рядом. — Ты, говорят, у меня дома даже роман успел закрутить? Кто, кто… Свидетели вашей оргии. Нашел с кем связаться!.. На какую дачу?.. Ну не знаю еще… Жанна? Здесь, да. Мы подумаем. А что за повод?.. Шашлыки мы любим, конечно.

Машка положила трубку и сообщила Жанне:

— Стас приглашает нас в следующие выходные к себе на дачу. Говорит, поедут с друзьями туда шашлыки жарить. Ты как? Учти, дача у него далеко, так что придется ехать с ночевкой. Твои не будут возражать?

Жанна помялась. Мать наверняка станет ворчать, отец тем более. Но на дачу очень хотелось… Что-то в этом Стасе было… Жанну и сейчас преследовал его запах весеннего леса… Наверное, какой-то дорогой французский парфюм… Она плохо разбиралась в мужских одеколонах…

— Он сказал, что эта наша одноклассница сама к нему привязалась. А он якобы, бедняжка, уже не знал, как отделаться. Я же тебе говорила! Она ко всем пристает. Больная, честное слово!

— Конечно, он такой симпатичный, — искренне заметила Жанна.

— Понравился? — Машка с подозрением посмотрела на подругу. — Не знаю… Раньше он девчонок менял как перчатки. Одна, кажется, от него аборт делала. Ну можно, конечно, с ним погулять. Только он просто так встречаться не будет.

— Как это?

— Не понимаешь, что ли?

— Ой, можно подумать, другим не то же самое нужно!

— Бывают романтики, — со знанием дела сказала Машка. — Я мечтаю о таком. Чтобы приезжал ко мне на крутой тачке и всегда с цветами.

— Ничего себе романтика!

— А ты предлагаешь серенады под окнами петь? — ехидно заметила Машка.

— Мне надо, — поразмыслила Жанна, — чтобы меня любили…

— Как все просто! — Машка с тоской посмотрела на груду посуды. — Давай перетащим все на кухню, а помоем завтра. У меня глаза слипаются. Переборщила я с шампанским…

— Ты ложись, — предложила Жанна, — а я все уберу.

— Хочешь посмотреть, каким Стас был в школе? — Машка залезла в шкаф, вытащила длинный узкий альбом и, открыв его на нужной странице, протянула подруге широким жестом. — Любуйся!

Кто-то сфотографировал Стаса в школьном коридоре. Полуобернувшись, он улыбнулся — ну просто голливудская кинозвезда.

Машка ушла спать, а Жанна решила досмотреть альбом. Но остальные снимки с незнакомыми лицами оказались малоинтересными, и только Стас привлекал ее внимание, она возвращалась к его фотографии снова и снова. Ослепленная его улыбкой, она ощущала распирающее ее восхищение, какое бывает у маленьких девочек, влюбленных в артистов.

Жанна подобное состояние испытывала раз сто. Но ее горячей привязанности к тому или иному объекту хватало на месяц-два, не больше. В один прекрасный день по абсолютно неизвестной и необъяснимой для нее самой причине юноша, еще вчера столь обожаемый, начинал раздражать, с него слетала вся притягательная магия, он превращался в заурядного парня, ковыряющего при девушках в носу…

Но короткое состояние влюбленности Жанне очень нравилось. Она словно летала на крыльях, и жизнь обретала смысл. Сейчас ее сердце было совершенно свободно, так что Стас появился очень вовремя.

Глава пятая

Дверь, ведущую в подвал, им открыл невысокий плотный человек, лет пятидесяти или больше, с совершенно седой бородой и темными вьющимися волосами до плеч. Он улыбался, излучая гостеприимство и доброту.

— Это я вам звонила, — расплылась в ответной улыбке Люба.

Она чувствовала себя не в своей тарелке: никогда раньше ей не приходилось попадать в святая святых — мастерскую настоящего художника. Потому для моральной поддержки была приглашена Варя.

Художник сделал приветственный жест, приглашая женщин спуститься по крутой лестнице. Мгновение спустя Люба с Варей оказались в просторной комнате с длинным накрытым столом. Очевидно, намечалась какая-то вечеринка. На бумажных тарелках в огромных количествах лежали бутерброды с колбасой, сыром и рыбой.

— Как сразу есть захотелось, — тихо сказала Люба, чтобы художник не слышал.

Из-за разладившейся свадьбы она не знала куда себя деть. У нее было чувство, словно она сама собиралась замуж, но в последний момент от нее отказались — то ли просто бросили, то ли заменили другой и даже не сочли нужным поставить в известность. Этот чокнутый Вова ведь так и не объяснился с Инкой! И хотя теперь уже не важно, из-за чего жених не явился на свадьбу, но Любу неизвестность угнетала. Она видела подобные сюжеты в кино, но в жизни ни о чем похожем даже не слышала! А вдруг Инка что-то скрывает? Ну не может же человек в здравом уме ни с того ни с сего так унизить, обидеть любимую девушку? Значит, у него есть кто-то еще! Или на него кто-то надавил! Например, его родители могли просто взять и спрятать Вовин паспорт! И он ничего сделать не мог! А теперь ему стыдно Инке признаться, что он оказался таким беспомощным…

Но с дочерью обсудить это Люба не могла. Инна при любом упоминании свадебного позора вспыхивала как спичка и закрывалась в своей комнате.

А Люба думала об этом, когда стирала, готовила ужин, шла по улице, поливала цветы, вела уроки в школе… То есть двадцать четыре часа в сутки. Она походила на натянутую струну, которая — еще мгновение — и лопнет, не выдержав перегрузки.

Пару дней назад Люба поставила тесто для пирогов и, хотя ничем особо занята не была, забыла о нем напрочь. Сначала она слонялась по квартире, пыталась читать, потом решила прогуляться к пруду. Она долго сидела на скамейке, смотрела на мутную воду. Зашла в церковь, поставила свечки, помолилась. Гена сказал, что придет поздно — накопилось много дел. Спешить было незачем, и Люба зашла еще в парк, который был заполнен молоденькими мамашами с колясками. Шум, производимый карапузами, вся эта суета почему-то вызвали у Любы слезы. Дети вырастают, заводят семьи и собственных детей, а у ее Инки все наперекосяк.

Вернувшись домой в совсем не изменившемся настроении, она обнаружила, что тесто расплылось не только по столу, но и по стоящим вокруг матерчатым стульям, с которых плавно перетекало на пол. Полночи Люба отскребала это безобразие, оставив семью без ужина, а слепленный из остатков пирог получился кислым и малосъедобным.

С этим надо было что-то делать. Как-то отвлечься.

Люба давно хотела повесить на пустые после ремонта стены своей квартиры какие-нибудь картины, как это делали все приличные люди. Коллега по работе, которая славилась своей приближенностью к искусству, дала ей несколько визиток с телефонами художников. Вчера Люба попыталась до них дозвониться. Отозвался только один — Гавриил Панюков, к которому они сейчас и пришли. Остальные мастера на звонки не ответили — видимо, пребывали в творческих поисках и игнорировали телефон.