Безжалостные обещания - М. Джеймс

своему делу люди, которые не позволят им избежать правосудия. Их лучший выбор… получить фору. И у меня заканчивается время. Я не знаю, что они сделали с Софией, но ей нужно попасть в больницу. И быстрее.

— Мне жаль, Витто. — Я поворачиваюсь к нему и вижу, как бледнеет лицо старика, когда он наконец понимает, что никто не собирается спасать его, что никто не собирается противостоять мне, предпочесть его мне перед лицом смерти. — Ты был мне как отец после того, как умер мой собственный. Ты научил меня многому, что я всегда буду использовать, и другим вещам, которые, я надеюсь, однажды смогу забыть. Но ты зашел слишком далеко. — Я прижимаю дуло пистолета к его лбу, и, хотя мой пульс учащается, моя рука тверда.

Никто не подвергает сомнению мое решение. Но это не облегчает задачу.

Рука Росси сжимает что-то в кулаке.

— Хорошо, — хрипит он, вызывающе глядя на меня снизу вверх. — Убей меня. Но спроси Виктора, когда увидишь его. Спроси его, зачем ему нужна София.

Я смотрю сверху вниз на мужчину, которого, как мне когда-то казалось, я любил как отца, и ничего не чувствую. Только ярость, превращающаяся из горячей в холодную в моих венах, мир сужается вокруг меня, когда я нажимаю на спусковой крючок.

— Мне, блядь, все равно.

Выстрел звенит у меня в ушах. Росси падает вперед, и когда его тело расслабляется, переходя в состояние смерти, его рука разжимается, позволяя мне увидеть, что он там держал: это ожерелье в виде креста, украшенное такими крошечными бриллиантами, что я их почти не вижу. Ожерелье Софии. То самое, которое она всегда носила и которое подарила ей мать. Я удивился, почему его не было на ней. Теперь я знаю. Росси украл его у нее в какой-то момент, одному богу известно, когда.

Я чувствую, как кровь снова начинает течь по моим венам, когда опускаю пистолет, засовываю его в кобуру под курткой за спиной, и поворачиваюсь к кровати, чтобы схватить ее. Она холодная на ощупь, ее дыхание поверхностное и медленное, и она перестала так сильно извиваться, хотя все еще дергается, как будто от боли. Я оборачиваю одеяло, на котором она лежит, вокруг ее тела, разрезаю путы на ее руках и поднимаю ее на руки. Она кажется легкой, как перышко, и у меня сжимается грудь, когда я смотрю вниз на ее покрытое синяками лицо, кровь и другие жидкости, запекшиеся на губах и подбородке.

— Прости, — шепчу я, баюкая ее в своих объятиях.

Это моя вина. Если бы я был холоднее, жестче, безжалостнее с ней. Если бы я заставил ее бояться меня вместо того, чтобы заставить ее полюбить меня. Если бы я не устраивал ей свидания на крышах и не доставлял бесконечного удовольствия в постели. Возможно, она была бы слишком напугана, чтобы когда-либо выходить из дома. Мне следовало запереть ее в ее комнате. Выбросить ключ. Построить для нее золотую клетку. Все, что угодно, лишь бы удержать ее внутри, подальше от мужчин, которые могли бы использовать ее, чтобы причинить мне боль.

Ты никогда, никогда больше не сможешь никому дать повода поверить, что тебе она так важна. Достаточно того, что ее можно использовать как оружие против тебя сейчас.

Даже ей.

Мои мысли мечутся, пока я несу ее из конспиративной квартиры к ожидающей машине. Ее опухшие глаза открываются на мгновение, достаточно надолго, чтобы встретиться с моими, и на секунду мне кажется, что она может узнать меня. Ее губы начинают складываться в слово, но она не может вымолвить ни слова.

— Тсс. Ты скоро будешь в больнице, София. — Я укладываю ее на заднее сиденье, стараясь не толкнуть. Тем не менее, ясно, что каждое прикосновение и движение причиняют ей боль. — Я никогда и никому больше не позволю причинить тебе вред, любовь моя. — Я не касаюсь ее щеки, мои пальцы парят над ее лицом, и я позволяю себе произнести эти слова всего один раз. В конце концов, она их не запомнит. Если ей повезет, ее разум заблокирует столько событий сегодняшнего вечера, сколько сможет.

— Любовь моя. Моя принцесса. Моя королева. — Я стискиваю зубы, глядя на то, как она лежит там. — Все, кто сделал это с тобой, мертвы. И каждый, кто когда-либо подумает о том, чтобы причинить тебе вред, умрет. Я обещаю, София. Я буду оберегать тебя ото всех.

Даже от себя.

Я сажусь на водительское сиденье, готовясь к поездке в больницу. Когда София проснется в следующий раз, это будет муж, которого она помнит с первых дней нашего знакомства. Тот, кто холоден и черств, человек, которого нужно бояться, король, перед которым нужно преклоняться, но не тот, кого нужно любить. Это единственный способ, который я могу придумать, чтобы обезопасить ее. Я буду избегать ее наедине, и, если я когда-нибудь смогу вывести ее на публику, не опасаясь нападения, я буду холоден с ней. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы убедиться, что никто никогда больше не подумает, что похищение Софии Романо, это способ добраться до меня.

Это единственный способ, который я могу придумать, чтобы обезопасить ее. Даже если это разрывает меня на части.

СОФИЯ

Все после этой последней инъекции как в тумане. Мне кажется, я то приходила в себя, то теряла сознание, хотя ясно помню, что человек, который вошел в комнату, застрелил Лео, того, кто пытался быть добрым ко мне. Я помню, как вскрикнула при этом, желая, чтобы ему не пришлось умирать.

Интересно, все ли они мертвы? Интересно, мертв ли Росси?

Такое чувство, будто кто-то несет меня, завернутую в одеяло, которое словно сдирает с меня плоть, но я слишком слаба, чтобы кричать или бороться. Я чувствую запах кожи автомобильных сидений, слышу голос, бормочущий надо мной, когда меня укладывают обратно на прохладную поверхность.

Моя любовь. Моя принцесса. Моя королева.

Я буду оберегать тебя ото всех.

Моя любовь.

Это звучит как голос Луки. Но этого не может быть. Лука бы такого не сказал. Он не любит меня, а если и любит, то так, как мог бы любить особенно красивое произведение искусства. Что-то, что принадлежит ему. Что-то, что он купил и чем может распоряжаться по своему усмотрению. Он не любит меня как женщину. Как жену. Он доказал это в ту последнюю ночь, когда я его видела.

Мир снова исчезает, превращаясь в огненное месиво, мое тело сгорает изнутри. У меня ужасные видения