Последний герой (журнальный вариант) - Александр Мардань

ЛЮДМИЛА. Ты что — серьезно?

ТАТЬЯНА. Абсолютно. А еще одного из вас можно объявить сумасшедшим и насильно на месяц поместить в диспансер. Тогда второй в одиночку долго здесь не выдержит. Правда, этот вариант — для тех, кому за семьдесят. Но поди их знай…

ВИКТОР. Погоди, погоди… Не нагоняй страху! Ну газ — ладно, а вот отключат воду — пойдем в прокуратуру.

ТАТЬЯНА. Куда? Поверьте, они там побывали еще до того, как объявили вам о расселении. И кроме «разберемся», вы в этом почтенном заведении ничего не услышите.

ВИКТОР. Откуда ты все это знаешь?

ТАТЬЯНА. У Миши есть доля в строительной компании. Там такие истории — каждый месяц. И я их понимаю. Сто квартир выкупили, а из-за сто первой стройку останавливать? И столько людей без работы оставлять? Только потому, что какой-то дедушка хочет умереть в своей квартире?

ЛЮДМИЛА. Тань, так что делать?

ТАТЬЯНА. Витя, дают шестьдесят — бери. Лучшее — враг хорошего. Зачем тебе двести?

ВИКТОР. Потому что двести — больше. И я собираюсь вложить их и бизнес.

ТАТЬЯНА. Ты? В бизнес? (Хохочет.) Людка, лучше потратить на туфли и помаду!

Слышно, как хлопнула дверь.

ЛЮДМИЛА (торопливо.) Таня, давай потом договорим.

Входит Катя.

КАТЯ. Тетя Таня!!! С приездом!

Обнимаются, целуются.

ТАТЬЯНА. Катюша! Господи!.. Встретила бы на улице — не узнала! Что ж ты одна, без мужа?

КАТЯ. Он не муж… Пока…

ТАТЬЯНА. Да? А я думала — раз вместе живете… Ну что, за женский день? Витя, наливай!

КАТЯ. Тетя Таня, как там театральная столица? Столько новых театров открылось…

ТАТЬЯНА. «Театры полны, ложи блещут»… А ставят одно и то же. Чехов, Шекспир, Островский. За классику прячутся. Я это все еще в молодости пересмотрела. А ты в Москву не собираешься? Ты же когда-то хотела поступать.

КАТЯ. «Поздно, — отвечала Маша».

ТАТЬЯНА. И правильно. Всю жизнь говорить чужие слова не своим голосом… Театр — это несерьезно. Опору надо себе в жизни искать. О будущем думать. И не повторять чужие ошибки.

ЛЮДМИЛА. Ну ты, Таня, сегодня уже всех построила…

Пауза.

ТАТЬЯНА (встает.) Извини, Люда, пойду я. Голова разболелась. Лечь хочу.

КАТЯ. Вы разве не у нас?

ВИКТОР. Давай такси вызовем.

ТАТЬЯНА (одевается.) Да еще светло, пройдусь немного, возьму машину. Катя, мы послезавтра все в ресторан идем. Часов в пять приходи, отсюда поедем вместе. У тебя есть что надеть?

КАТЯ. Конечно. Я приду. До свидания, тетя Таня

Татьяна уходит, Людмила идет ее проводить. Возвращается, молча садится за стол.

ЛЮДМИЛА (вытирает слезы, начинает чистить креветку.) Остыли наконец-то.

ВИКТОР. Не реви.

ЛЮДМИЛА. А кто ревет?

КАТЯ. Вы чего это тут?

ВИКТОР. Делили шкуру неубитого медведя.

КАТЯ. И как?

ВИКТОР. Тетя Таня хотела хвост на воротник.

Катя начинает хохотать, за ней Людмила и Виктор, но смех быстро обрывается.

ЛЮДМИЛА (после паузы.) Надо чайник поставить.

КАТЯ. Потом.

ЛЮДМИЛА. Нет, на электроплитке долго греется.

ВИКТОР (встает.) Сейчас поставлю.

В комнате гаснет свет.

Катя, какой чай? Сок же есть!

В темноте снова раздается общий нервный хохот.

Та же комната. В центре стола — керосиновая лампа и большая банка с помидорами. В нескольких местах комнаты — на журнальном столе, серванте — расставлены свечи. Входит Людмила, в сердцах бросает сумочку на диван, падает в кресло. Из кухни появляется Катя.

КАТЯ. Привет! Я тут пытаюсь картошку пожарить, только примус все время гаснет. Техника — полный отстой! Что делать?

ЛЮДМИЛА. Ты еще спроси — кто виноват…

КАТЯ. Ты чего такая — на метле?

ЛЮДМИЛА. Ученик у меня на другом конце города. Приезжаю, как обычно, а его мама мне говорит: «Сережа заболел. Я вам звонила — звонила, чтобы предупредить». Я ж не стану ей объяснять, что у нас телефон отключили. Полдня проездила. А мне сегодня еще контрольные проверять. Опять при свечах буду сидеть. С керосинкой не могу — так воняет.

КАТЯ. Ма! Я тебе тут привезла… (Выходит на кухню, возвращается и ставит на стол коробку.) Вещь — супер, специально для подводников. Тут радиоприемник плюс фонарь. На батареях. (Включает приемник, слышна тихая музыка.)

ЛЮДМИЛА. Солнышко, спасибо тебе. (Целует ее.) Ну что, пошли бороться с примусом?

КАТЯ. Не, мне уже идти пора. Я вообще на минутку заскочила, фонарь отдать и узнать, как вы туг. Ты бы хоть с работы мне звонила.

ЛЮДМИЛА. В учительской телефон вечно занят.

КАТЯ. Без телефона — еще туда — сюда, но без воды… Я картошку почистила, а потом из ковшика руки полчаса отмывала!

ЛЮДМИЛА. Там мне осталось? Сольешь?

КАТЯ. Вы откуда воду носите?

ЛЮДМИЛА (старается говорить весело.) Кафешка через дорогу. Пока пускают. Жалеют. Говорят: «Вам надо коромысло купить — легче будет». А я им объясняю, что когда коромысло придумали, тогда еще «хрущевок» не было. Не зря у нас лестничные площадки клетками называются. С коромыслом — застрянешь.

КАТЯ. Что папа?

ЛЮДМИЛА. Уговаривает потерпеть. Ходит за водой, таскает консервы, воюет с примусом. Говорит, что еще немного — и обедать будем в ресторане. Каждый вечер.

КАТЯ (обнимает Людмилу, целует ее.) Все, мамуль, я понеслась.

ЛЮДМИЛА. Ладно. А я пока буду вещи собирать. Начну с зимних. Чем бы ни закончилось — а складываться надо.

КАТЯ. Последнее китайское предупреждение: если что… Мой адрес вы знаете. (Уходит.)

Оставшись одна, Людмила открывает шкаф, достает дорожную сумку и начинает складывать одежду.

Входит Виктор. В руках у него несколько рулонов обоев и бутылка водки.

ВИКТОР. Привет! (Ставит бутылку на стол, около банки с помидорами.) Ух ты, музыка! Откуда?

ЛЮДМИЛА. Катя подарила.

ВИКТОР. Душно у нас…

ЛЮДМИЛА. Что ты хочешь? Полдня примус горел. Но картошка все равно полусырая.

ВИКТОР. Под водочку и такая сойдет.

ЛЮДМИЛА. Есть повод?

ВИКТОР. Сразу два! С какого начать?

ЛЮДМИЛА (смотрит на него с надеждой.) Не пугай меня.

ВИКТОР. Люда, все как нельзя лучше! Я только что с фирмой говорил…

Таинственная пауза.

ЛЮДМИЛА. Ну?!

ВИКТОР. Угадай, сколько?

ЛЮДМИЛА. Вить! Не зли меня!

ВИКТОР. Семьдесят!

ЛЮДМИЛА. Вить… Я… Хватит, да? Все, сил больше нет. Примус, ведра, свечки… Вить, ты гений. Честно, я не думала, что у тебя получится их до такой суммы дожать. Здорово! И себе квартиру получше найдем, и Кате останется…

ВИКТОР. Смотри. (Распаковывает один из рулонов, разворачивает, прикладывает к стене.) Нравится?

ЛЮДМИЛА. Очень. Только с обоями все-таки надо было подождать, вдруг комнаты будут нестандартного метража. Придется докупать… Или наоборот…

ВИКТОР. Какого — нестандартного? У нас тут все меряно-перемеряно. Эти — в спальню, а сюда, в большую, что-нибудь посветлее поищу. (Пауза.) Завтра — послезавтра и начну. (Пауза.) Ну что, за стол? Как-никак, праздник сегодня. Мир, труд, май! Вот за труд и выпьем, за начало ремонта.

ЛЮДМИЛА. Витя, ты что? Какой ремонт? Где?

ВИКТОР. Здесь.

ЛЮДМИЛА. Витя, ты помнишь, Таня про психбольницу рассказывала? Мне кажется, что у них есть для этого все основания. Зачем ремонт?

ВИКТОР. Затем. Чтобы они поняли, что это серьезно. Что я останусь здесь до тех пор, пока они не пойдут на мои условия.

ЛЮДМИЛА. Твои условия? Ты забыл, что ты тут не один. И пока не на капитанском мостике. Я не хочу больше слушать твой бред о кораблях и креветках!!!

ВИКТОР. Я об этом и не говорю. Успокойся, не собираюсь я покупать пароход.

ЛЮДМИЛА. Почему тогда… Зачем все это?

ВИКТОР. Дело не только в деньгах. Меня всю жизнь, как пешку, двигали, куда хотели. За меня все решали. Раньше выбора не было, теперь мой бюллетень из одной урны в другую бросают. Мусорную. Они нас не слышат. И слышать не хотят. Но в шахматах есть правило — если пешка доходит до последней линии, до края доски, она превращается в ферзя. Я сейчас — на предпоследней линии.