Евангелие от Сергея - Сергей Бычков

— Что же ты раньше мне не сказала? — озабоченно произнесла она, — а я- то, старая дура, даже и не подумала, что это может случиться. Да ты, сестра, беременна.

Если бы вдруг грянул гром и в дом ударила молния, то это бы меньше поразило Марию, чем то, что сказала Елисавета.

— Что же я теперь родителям скажу? — с ужасом в голосе произнесла она. Что же теперь будет?

— Может, сделать аборт? — то ли подумала вслух, то ли спросила Елисавета. — У нас в городе есть хорошая бабка-повитуха.

— Ну и что? — плача ответила Мария, — я же всё равно не смогу обмануть маму, Иосифа. Я должна всё им рассказать.

— Но тебя убьют, — с ужасом в голосе произнесла Елисавета, — как только ты признаешся Иосифу, так тебя забросают камнями. Тут думать надо. Если не хочешь к бабке повитухе, так давай я тебе травок напарю. Глядишь, помогут и выйдет из тебя грех наш.

Две недели она почти насильно поила почерневшую от горя Марию настоями разных трав, но так ничего и не произошло. Видя, что это не работает, Елисавета решила попытать другой способ. Зная, что езда

37

на осле для беременной женщины равносильна аборту, она решила отправить Марию домой в надежде, что она по дороге скинет. Ну, а если нет, то это всё равно лучше того, что она появится дома, когда живот уже под подбородок будет.

— Езжай-ка ты, сестрица, домой, — завела она разговор, — нельзя тебе дольше оставаться, живот за версту видно будет. А так, бог даст, что-то решится. У меня же решилось.

В ту памятную для них ночь Елисавета, к величайшему ужасу Марии, рассказала ей всё. И про Иоанна, и про беременность, и про её Захарию.

— Да, сестра, так, наверное, лучше будет. Я не имею в виду живот, говоря *лучше.* Это уже не исправишь. Я о другом. Извелась я, Елисавета, спать не могу. Как закрою глаза, так и разговариваю с мамой до самого утра.

— И плачешь всю ночь. Думаешь, я не слышу? — тихо сказала Елисавета, — хорошо — Захарий спит, как дохлый осёл, а то бы полез со своими глупыми распросами.

— Я бы поехала, только как вот ты без моей помощи справишся? — спросила Мария.

— Ой, Мария! Да что я? И предстоящие роды, и Иоанн проклятый, из головы не выходящий, и ложь Захарию — всё, всё у меня ушло — все мысли, все страхи. За тебя теперь боюсь. Как представлю, что может случиться с тобой, так глаз ночью сомкнуть не могу.

Тут Елисавета спохватилась, увидев полные страха глаза Марии.

— Да не слушай ты меня, дуру старую. Обойдётся всё у тебя, и за меня не переживай, справлюсь, не волнуйся. И вот что, Мария, если по дороге вдруг хлынет из тебя — сразу правьте в ближайшее селение, к ближайшей знахарке.

— А что, это может случиться? — боязненно спросила Мария.

— Может. У любой беременной может случится и я молю бога, чтобы это случилось с тобой. Не бойся, не смертельно: срок ещё маленький. Но к знахарке обратиться всё равно надо, поняла?

Через день Мария с Нагеем собрались в дорогу. Перед тем, как им отправиться, Захарий обнял Марию.

— Спасибо тебе, — сказал он, — не знаю, что бы мы без тебя делали. Бог вознаградит тебя, Мария, за твоё доброе сердце.

Затем настала очередь Елисаветы.

38

— Помяни меня добрым словом, сестрица, если я умру при родах, — шепнула она Марии, — и прости, если что не так.

— Что ты, Елисавета, что ты! — испугалась Мария. — Всё будет хорошо. По крайней мере — у тебя.

Вернувшийся через несколько дней Нагей сообщил, что доставил Марию в целости и сохранности, а ночью у Елисаветы начались схватки.

У перепуганного Захария тряслись руки, отчего он никак не мог одеться. Ошалевший от громких стонов жены он выскочил на улицу и, вместо того, чтобы побежать к дому бабки Нехушты, побежал в другую сторону. Опомнившись, он развернулся и, наконец, найдя в темноте нужный дом, забарабанил в дверь.

— Кто ещё там? — недовольно прошамкала Нехушта.

— Это я Захарий…Елисавета…началось…

— Понятно. Иди домой, я сейчас приду. Да поставь греться воду, — ответила бабка и Захарий припустил домой.

Разведя очаг, он рысцой сбегал к колодцу и, когда Нехушта пришла, у него всё было готово.

— Да не суетись ты, — отругала она Захария, который метался то к Елисавете, то к очагу, — сходи к Руфине — пусть придёт помочь мне, а то от тебя толку, как от козла молока.

Вдвоём с пришедшей соседкой они колдовали над уже кричащей Елисаветой, а Захарий забился в угол. Время шло, Елисавета кричала, и Захарий просто одурел и от этого крика, и от своей беспомощности.

— Надо было Елкану пригласить, — думал он, — эта Нехушта только ворчать может. Копается как курица в навозе, да за это время уже десятерых можно было принять.

…- Тужься, тужься. Ну, ещё, ещё. Молодец, давай, милая, — кудахтала Нехушта и, наконец, приняла на руки неподвижного ребёнка.

Уложив его на стол, она прочистила ему рот и нос и стала вдыхать в его рот воздух. Ребёнок не шевелился. Тогда бабка подняла его за ноги головой вниз и стала хлопать ладонью по спине. Ребёнок вдруг громко заплакал.

— Ну, наконец-то, — проговорила она радостным тоном, — а то я уже испугалась: думала — захлебнулся.

39

Она поручила обмывать ребёнка Руфине, а сама вернулась к Елисавете, ожидая послед.

— Сын, — сообщила она забывшей о боли Елисавете, — и, насколько я понимаю в моём деле, — здоровый. С прибавлением тебя, Елисавета…

На восьмой день в доме Захария собрались гости на церемонию обрезания. По традиции отец ребёнка должен был сам, как это сделал Авраам, обрезать сына. Операция эта простая, чирк и всё, но Захарий боялся и, когда он взял нож, то все увидели, как дрожат его руки.

— Ты не обрежь с корнем-то, — пошутил сосед Гавриил, чтобы подбодрить Захария. Все рассмеялись.

— Типун тебе на язык, — испугалась Елисавета, — осторожней, Захарий.

Пересилив кое-как страх, Захарий оттянул кончик плоти и чиркнул ножом. Ребёнок закричал, а все приветственно загудели.

После того, как Елисавета с помошницами обработали ранку и запеленали плачущего ребёнка, настала пора давать ему имя.

— Ну, Захарий, как назовёшь сына? — обратился к нему Гавриил, — именем отца твоего или именем деда?

Захарий ещё раз решил взглянуть на ребёнка. Он уже не раз вглядывался в лицо сына, стараясь определить, на кого же тот похож, но его лицо, особенно в первые дни, было до того сморщенное и синюшное, что понять что-то было невозможно. На отца уж точно нет, скорее всего на деда. Но дед умер давно и, если честно, то Захарий подзабыл черты его лица. Вроде бы дед, черты лица, кажется, его и знакомы для глаза. Он уже было хотел произнести имя деда, как его внимание вдруг привлекло выступившее маленькое родимое пятно под левым глазом в форме полумесяца.

Да ведь это же Иоанн! Его лицо, его злаза и, конечно же, его родимое пятно. От своего открытия Захарий опешил и, сам того не замечая, произнёс вслух: — Иоанн(1).

Все сразу замолчали и опустили головы.

Напрасно Елисавета думала, что её связь с Ионном осталась в тайне. Все в городке знали об этом и только уважение к Захарию и их бездетному существованию заставляло людей молчать и не предпринимать никаких мер.

1. Библия. Лк.1:63

40

— Ты что, Захарий, — стал возражать Гавриил, — нет в вашем роду такого имени, не можно тебе так сына называть.

Но Захарий не слышал, что ему говорил Гавриил. Он вдруг ясно осознал, кто на самом деле является отцом этого ребёнка.

— Иоанн, — скрипя зубами, повторил он.

— Ну, Иоанн, так Иоанн, — вдруг согласился Гавриил, которому только что на ухо что-то прошептала его жена.

Захарий больше не сказал ни слова. Он сел на стул и погрузился в свои мысли. Елисавета, ребёнок, гости — все словно исчезли из его сознания, все, кроме красивого соседа Иоанна. А на другой день, поговорив с Гавриилом, Захарий обратился в синедрион(1)…

Захарий сидел за столом. На улице было темно и, спроси его, какой сейчас час, он бы не ответил. Поздний вечер, полночь, глубокая ночь — это не имело для него никакого значения. Время остановилось для Захария. Оно остановилось в тот момент, когда камень, брошенный Гавриилом(2) ударил Елисавету в шею, чуть ниже уха и она вскрикнула. Этот вскрик был между * ах* и *а-а* и походил на стон. Словно не Елисавета, а её душа, получив этот удар, начала выходить из тела и, проходя через голосовые связки, с болью застонала: а-а-х-а-а-а-а.

Захарий мотнул головой, стараясь отогнать эту сцену, но она возвращалась и возвращалась, а в ушах проносилось и проносилось: а-а-х-а-а-а.

Наконец его внимание привлёк крик ребёнка. Захарий встал, но пошёл не к ребёнку, а в угол комнаты, где ища что-то шептал: — Прости меня.

1. Синедрион-судебный орган.

2. По закону, свидетели обязаны были первыми бросить камни в приговорённого к смерти.

41

Глава 9.Плотник.

Стоило Марии приехать домой, как мать засыпала её вопросами.