Индекс страха - Роберт Харрис

— А разве у нас не срочный случай? — спросила Габриэль.

— Нет, никакой непосредственной опасности нет.

— Тогда я не буду его делать, — заявил Хоффман.

— Не дури, — вмешалась жена. — Сделай исследование. Тебе что, трудно?

— Я не хочу.

— Ты ведешь себя глупо…

— Я сказал, что не хочу делать это проклятое исследование.

На мгновение в комнате повисло потрясенное молчание.

— Мы понимаем, что вы расстроены, Алекс, — спокойно проговорил Таллон, — но не стоит так разговаривать с Габриэль.

— Не нужно мне указывать, как я должен разговаривать с собственной женой. — Хоффман дотронулся пальцами до лба и почувствовал, какие они холодные. В горле у него пересохло, и он понял, что должен как можно быстрее выбраться из больницы. Он с трудом сглотнул, прежде чем снова заговорить. — Извините, но я не хочу проходить это исследование. У меня сегодня полно важных дел.

— Месье, — твердо вмешалась Дюфор, — все пациенты, которые потеряли сознание от удара по голове, какой получили вы, должны находиться в больнице, по меньшей мере, двадцать четыре часа — для наблюдения.

— Боюсь, это невозможно.

— Какие такие у тебя важные дела? — спросила Габриэль, недоверчиво глядя на него. — Ты же не собираешься в офис?

— Именно собираюсь. А ты отправишься в галерею, где откроешь свою выставку.

— Алекс…

— И не спорь. Ты работала над коллекцией несколько месяцев — для начала подумай, сколько времени ты провела здесь. А вечером мы устроим праздничный ужин, чтобы отметить твой успех. — Он сообразил, что снова заговорил громче, и заставил себя успокоиться. — Какой-то тип забрался к нам в дом, но это вовсе не означает, что он должен испортить нам жизнь. Посмотри на меня. Я в порядке. Ты только что видела результаты сканирования — ни трещин, ни опухолей нет.

— И ни малейшего здравого смысла, — прозвучал голос с английским акцентом у них за спиной.

— Хьюго, скажи своему бизнес-партнеру, что он сделан из плоти и крови, как и все остальные люди, — проговорила Габриэль, не оборачиваясь.

— А это так? — Квери стоял на пороге в расстегнутом пальто и темно-красном шерстяном шарфе, засунув руки в карманы.

— Бизнес-партнер? — повторил доктор Селик, которого Квери уговорил проводить его сюда из приемного покоя и который с подозрением его разглядывал. — Вы же сказали, что вы его брат.

— Сделай этот проклятый тест, Ал, — сказал Хьюго. — Презентацию можно отложить.

— Вот именно, — поддержала его Габриэль.

— Обещаю, я пройду исследование, — ровным голосом проговорил Хоффман. — Только не сегодня. Вас это устраивает, доктор? Я ведь не рухну оземь без сознания, или еще что-нибудь в таком же духе?

— Месье, — ответила Дюфор, которая дежурила со вчерашнего дня и уже начала терять терпение. — Что вы будете или не будете делать, исключительно ваше решение. Рану, вне всякого сомнения, следует зашить, так я считаю. И если вы отсюда уйдете, то должны будете подписать специальную форму, освобождающую больницу от ответственности за ваше здоровье. Дальше делайте, как сочтете нужным.

— Отлично. Я подпишу бумаги и зашью рану. Потом вернусь к вам в другой раз, когда мне будет удобно, и сделаю томограмму. Довольна? — спросил он у Габриэль.

Прежде чем она ему ответила, прозвучал знакомый электронный сигнал, и Хоффману потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что это будильник, который он поставил на половину седьмого утра — казалось, в другой жизни.

Хоффман оставил жену с Квери в приемном покое отделения «Скорой помощи», а сам отправился в маленькую палату, чтобы ему зашили рану на голове. Александру сделали местное обезболивание при помощи шприца — мгновение острой боли, заставившей его вскрикнуть от неожиданности, — затем обрили небольшой участок головы вокруг раны одноразовой пластиковой бритвой. Процесс наложения швов был скорее диковинным, чем неприятным, словно кто-то натягивал его скальп. Потом доктор Селик выдал ему маленькое зеркало и показал свою работу, совсем как парикмахер, ждущий одобрения клиента. Шов, размером всего в пять сантиметров, напоминал изогнутый рот с толстыми белыми губами в тех местах, где были сбриты волосы. Хоффману показалось, что он потешается над ним из зеркала.

— Когда действие анестетиков пройдет, рана немножко поболит, — весело предупредил его доктор. — Нужно будет принять обезболивающее. — Он забрал зеркало, и улыбка погасла.

— Вы не собираетесь снова наложить мне повязку?

— Нет, рана быстрее заживет на свежем воздухе.

— Хорошо, в таком случае я ухожу.

Селик пожал плечами.

— Ваше право. Но сначала нужно подписать бумаги.

После того как Хоффман подписал короткую форму следующего содержания: «Я заявляю, что покидаю университетскую больницу вопреки медицинскому совету, несмотря на предупреждение о риске для моего здоровья, и беру на себя полную ответственность за это», он взял свою сумку с вещами и последовал за Селиком в маленькую душевую кабинку. Врач включил свет и, отвернувшись, едва слышно пробормотал: «Задница», — по крайней мере, так показалось Александру, но дверь закрылась, прежде чем он успел ответить.

Впервые с того момента, как он пришел в себя, Хоффман остался один — и на мгновение испытал настоящее наслаждение от того, что рядом никого нет. Он снял халат и пижаму. На противоположной стене имелось зеркало, и Александр принялся разглядывать свое обнаженное тело под безжалостным неоновым светом: бледная кожа, обвислый живот, соски выступают больше, чем обычно, точно он превратился в девчонку пубертатного периода. Хоффман повернулся боком и провел пальцами по темной грязной коже, затем на короткое мгновение сжал пенис. Никакой реакции не последовало, и он испугался, что, возможно, удар по голове сделал его импотентом. Взглянув вниз, обнаружил, что ноги, стоящие на холодном полу, выложенном плиткой, какие-то неестественно толстые, с выступающими венами.

«Это старость, — подумал он с ужасом, — и мое будущее: я выгляжу, как тот человек на портрете Люсьена Фрейда, [17]который Габриэль уговаривала меня купить».

Александр наклонился, чтобы взять сумку; на мгновение комната вокруг него начала вращаться. Он слегка покачнулся, сел на белый пластиковый стул и опустил голову.

После того как ему стало лучше, он оделся, медленно и старательно — футболка, носки, джинсы, простая белая рубашка с длинными рукавами, спортивный пиджак, — и с каждой новой вещью чувствовал себя немного сильнее и не таким уязвимым.

Габриэль положила бумажник в карман пиджака, и Хоффман проверил его содержимое. Три тысячи швейцарских франков новыми банкнотами. Он снова сел и надел ботинки, а когда встал и еще раз посмотрел на себя в зеркало, с удовлетворением почувствовал себя закамуфлированным. Одежда ничего о нем не рассказывала, и это его устраивало. Глава хеджевого фонда, управляющий акциями стоимостью в десять миллиардов долларов, в наше время вполне мог сойти за простого курьера. В этом отношении, если ни в каком другом, деньги — большие, уверенные деньги, такие, которым не нужно выставлять себя напоказ, — стали демократичными.

В дверь кто-то постучал, и Александр услышал, что его зовет радиолог доктор Дюфор:

— Месье Хоффман? Месье Хоффман, с вами все в порядке?

— Да, спасибо, — крикнул он в ответ. — Я чувствую себя намного лучше.

— Моя смена заканчивается, но я должна вам кое-что сказать.

Хоффман открыл дверь и увидел, что она надела плащ и резиновые сапоги, а в руках держит зонт.

— Вот, результат вашего сканирования. — Она всунула ему в руки бумажку в прозрачном пластиковом футляре. — Я советую вам показать его своему доктору, и как можно скорее.

— Разумеется, я так и сделаю, спасибо.

— Сделаете? — Она скептически на него посмотрела. — Знаете, вы должны.Если у вас что-то не в порядке, оно не пройдет само. Лучше посмотреть своим страхам в лицо, чем позволить им разъедать вас изнутри.

— Значит, вы считаете, что со мной все-таки что-то не так? — Хоффман уловил жалобные нотки в своем дрогнувшем голосе.

— Я не знаю, месье. Необходимо сделать томограмму, чтобы это выяснить.

— А как вы полагаете, что это может быть? — Александр заколебался на мгновение. — Опухоль?

— Нет, не думаю.

— Тогда что?

Он смотрел ей в глаза, пытаясь увидеть в них ответ, но нашел только скуку; видимо, она за свою жизнь множество раз сообщала пациентам плохие новости.

— Возможно, там нет ничего особенного, — проговорила Дюфор. — Но я полагаю, что другое объяснение может включать в себя… я только предполагаю, понимаете? Рассеянный склероз или, может быть, приобретенное слабоумие. Лучше быть готовым. — Она похлопала его по руке. — Сходите к своему доктору, месье. Поверьте мне, больше всего пугает неизвестность.