No problem - Евгений Поляков

Первый тур был заочным, надо было всего лишь заявку и саму программу по почте электронной отправить. Отправил, ни на что не надеясь. Вдруг бах – во второй прошел, а там и в финалисты в числе пяти. Вот и сижу сейчас в этом Орландо, жду, когда вызовут к интервьюеру. Очередь, понимаешь, ну, прям, как у нас в совке или постсовке, хотя это Штаты. Впрочем, уже одно то, что я здесь очутился – можно считать достижением. Почти что на халяву, за свои кровные я сюда вряд ли бы полетел. Да и английский я со слуха не очень. С листа да, если он наш, технический, а со слуха – нет.

И их осталось пять. Пять негритят. Конечно же, не негритят. Двое америкосов, немец, китаец или японец (по фамилии я их как-то не очень различаю), ну и я, россиянин, значится. Это только тим-лидеры проектов, а за каждым таким лидером может скрываться такая шобла программеров, что мама не горюй. А за мной только я один, и позади Москва… Один из пяти со всего мира. Нет, надо обязательно первым стать. Первому, кроме некой суммы в американских дензнаках, еще и другие преференции светят. Первое решение эта самая компания-организатор по своим каналам двигать начнет, с ярлыком «Рекомендовано для…» Все, вызывают. Интересно, пойму ли я то, что у меня на международном интернациональном спрашивать будут?

Как ни странно, я все понял. Или, может, мне это только показалось? Как финальный аккорд для определения победителя следовало заполнить последнюю анкету, где среди прочего надо оценить работы своих конкурентов. Там, правда, сносочка дана была, что: «Ваше мнение будет учтено, но оно не является решающим». Еще приложены авторефераты работ моих собратьев по счастью или несчастью. Это как смотреть. Ба, да тут и фотки авторов. Получается, что китаец оказался японочкой и очень даже так ничего себе. Ой, да вон же она, через два стола сидит, тоже ручкой шурует. А вон и немец, а те двое, скорее всего, оставшиеся представители самого крутого государства, в котором я как раз здесь и сейчас нахожусь. Точно, так и есть. Как же я сразу-то не догадался. А вон тот угнетатель индейцев, Боб Слэйв, кого-то он мне очень смутно напоминает. Где ж я его видеть-то мог? Не на отдыхе же в Сочи. Косая челочка из трех последних волосин, прилизанная к сверкающей черепушке, голова почти без шеи, вдавлена в плечи. Нет, не вспомню.

Так, посмотрим повнимательней на работы коллег-конкурентов. И что же получается? А ведь моя-то даже очень неплохо на их фоне смотрится. Ну, если честно, то работа Боба Слейва (опять он) покруче моей все-таки будет. У меня ведь только анализ и мониторинг, а у него динамическое управление. То есть я-то только анализирую почему, а он еще и управляет и перераспределяет в зависимости от… Зато остальные три работы этим ни в какие подметки не годятся. Так, до кучи.

Как же оценивать будем? Компания-организатор хоть и транснациональная, но штаб– квартира ее где находится?

Правильно, в Орландо. Значит, кого она, компания эта, любить больше других должна? Своих, разумеется. Значит, на первое место ставим второго пожирателя гамбургеров, на второе – Боба с его динамическим управлением. Ну, а на третье и четвертое – тут можно и по-честному сыграть. Немец – явный аутсайдер с его универсальным генератором отчетов. Сколько их других уже на рынке имеется. Не счесть. Вряд ли этот лучше. Японочка тогда на третьем месте оказывается. Так с этим справились. Осталось еще кой-какие галочки в анкете расставить, и я свободен.

Когда уже обратно через зал шел, заполнив и отдав анкету, то исподтишка очень пристально разглядывал Боба Слейва. Все пытался вспомнить, откуда же я его знать могу. И вдруг… меня осенило. Слейв – это же славянин по-английски, а еще, может быть, и Слава. А Боб – это тогда от Боброва. Получается – это Славик Бобров, которым я двадцать лет назад в интернате физико-математическом учился. Та же косая челка, только теперь уже значительно пожиже, та же голова, вдавленная в плечи. Вот только очков нет с толстыми стеклами и в массивной оправе. Если б они – сразу бы узнал. Наверно, сейчас линзы носит или, вообще, операцию сделал. Славик Бобров, Славик Бобров. Я ж два года в юности с тобой в одном классе учился и в комнате одной жил. А сейчас даже не подошел и не окликнул. Почему? Черт его знает. Интересно, а он меня узнал? Сейчас-то мы конкуренты, но ведь человеческие отношения никто не отменял, да и правилами конкурса это никак не лимитировано. Почему же тогда? А ведь и в интернате мы не шибко ладили. И это еще мягко сказано, на дух друг друга не переносили. А там почему? Тоже не помню. А может, все-таки вспомню? Узнал же я его сейчас. Не сразу, но узнал. Склероз, однако. Айв правду, почему мы тогда со Славиком конфликтовали? Реально, не помню. Вроде «толковище до кровянки» в умывальнике с ним никогда не вели. Почему же тогда? Может, потому что я его умнее был и удачливей? На уроках по результатам частенько впереди его оказывался. Кажется, вспомнил.

В одиннадцать в интернате был отбой. В жилом корпусе гасили свет, и только в коридорах оставалось мертвое, ночное освещение, чтобы до туалета дойти, не споткнувшись. Где-то минут за пять-десять до отключения электричества мы уже занимали исходное положение на своих кроватях и ждали прихода первых снов. Горячую пору сессий во внимание не берем, там мы всеми правдами и неправдами пытались пробраться в учебный корпус, затаиться, дождаться обхода дежурных воспитателей, а затем «учиться, учиться и еще раз учиться»… А еще были те самые «ночи при свечах». Кажется, в первый понедельник месяца и только в девятом классе, когда мы еще только притирались друг к другу. Почему они так назывались? Ведь никаких свечей и в помине не было. Их бы сразу в окнах взрослые заметили и пришли поинтересоваться, а чем это мы там таким в неурочное время занимаемся?

Одно дело, когда ты общаешься со своими друзьями-одноклассниками в школе, на улице, в спортивной секции, но ночевать приходишь домой, к родителям. И совсем другое дело, когда ты начинаешь жить со своими собратьями в одной комнате общежития. Тут-то все и начинается. Пионерлагеря здесь не в счет, там ты точно знаешь, что смена скоро закончится, и ты опять вернешься в свой родной дом. Интернат, конечно, тоже не на всю оставшуюся жизнь, но существенно продолжительней по сроку. Тут ты начинаешь замечать то, что раньше просто не видел: где, например, развешивает носки твой компаньон и постираны ли они, в каком состоянии он возвращает твой свитер, взятый напрокат, куда ставит свою обувь… Все на виду. И не со всем ты можешь мириться. А если с чем-то не получается согласиться сразу нескольким жильцам одного помещения? Тогда как? В семейной жизни есть цивилизованное решение, если уж совсем не невмоготу – тогда развод.

А у нас это решение приобретало рубленые очертания, вытесанные юношеским максимализмом, не без некой порции подросткового садизма. А как надо было по-другому? Я до сих пор не знаю.

Наверное, обычай этот был сначала выдуман под конкретного, самого одиозного сожителя нашего маленького сообщества. Ну а затем, это уже перешло в традицию. Минут через пять после того как гас свет и все обитатели нашей комнаты занимали удобное положение в своих ложементах, следовала затравка из уст непререкаемого авторитета, Олега:

– Ну что, господа, приступим? – и именно господа, хотя тогда все еще были товарищами.

– Для новичков… нам сейчас следует определиться – кого каждый из вас считает самым хорошим и самым плохим (в оригинале эпитеты были другими) жильцом нашей комнаты. Никакие объяснения конкретики выбора не требуются, только кандидатура. Положительный голос нейтрализует отрицательный, набравший три отрицательных на завтра покидает эту комнату. Все понятно? Тогда начинаем.

Следовала небольшая пауза и затем первым, как всегда, открывал судилище Славик. Его кровать была крайней от выхода, и на него падало тяжкое бремя делать зачин. Затем эстафету подхватывали оставшиеся восемь присяжных или прилежных, и я в том числе. За исключением совсем уж явных случаев, когда выбор большинства был очевиден (даже сговариваться не надо было), я всегда с ужасом ожидал очередной «ночи при свечах». Почему? Да потому, что, сколько я их ни помню, – Славик всегда в качестве наихудшего называл меня. Чем уж я ему там не угодил? Не знаю. А как вы думаете, кого называл я в качестве отрицательного персонажа? Правильно – Славика. Я знал, что буду отмечен первым, первым с конца. Знал, что в ответ обязательно, исключительно в отместку, назову Славика. Наверно, о наших предпочтениях догадывались и остальные участники мероприятия, а может, даже в душе и посмеивались. Как кукушка и петух, только наоборот. Но ни я, ни он так никогда и не набрали двух недостающих отрицательных голосов, и кровати наши так и остались стоять в двадцать второй комнате вместе с их временными владельцами. А другие периодически менялись.

Славик шел по проходу обратно, снисходительно улыбаясь в ответ, на дружеские похлопывания по плечу, поднятые вверх большие пальцы и цоканье языком. Под мышкой у него колыхался гигантский, только что полученный сертификат, его первые цифры скрывали полы и рукав пиджака, и виднелось только четыре огромных нуля. Да и он сам полный ноль. Огромный большой ноль. Почему он, а не я? За что? Зачем ему все это? У него и так уже все есть: и за бугор давно уехал, и работает в престижной фирме. А я? Сижу в этом совке и не понятно чем занимаюсь, с моими-то знаниями и способностями. И так, похоже, до конца дней здесь и останусь. Неужели это уже все? И в моей жизни ничего больше не произойдет?