Мой любимый босс - Кендрик Шэрон

— А где С-сэм? — запинаясь, пробормотала она.

Он неохотно оторвал взгляд от ее ног и перевел его на лицо — к глазам, которые были какими-то по-новому огромными, и мягкому мерцанию розовых губ.

— В доме. Мы смотрели телевизор, но он уснул — утомился, играя в футбол. У него был насыщенный день. — Последовала пауза, и когда Рафаэль снова заговорил, в его голосе была мягкая, почти опасная вкрадчивость. — Как и у тебя, дорогая, судя по твоей внешности.

Ее сердце пропустило удар, ибо, несомненно, в этих угольно-черных глазах светилось неодобрение.

— Тебе не нравится?

— Я этого не сказал.

— Но ты и не сказал, что нравится.

Его губы цинично скривились.

— Боже ты мой! — воскликнул он. — Так вот что красивая одежда делает с женщиной! Превращает из скромной в требовательную.

— Это несправедливо, Рафаэль!

— Да? А справедливо выряжаться как сирена и говорить мужчине: «Смотреть можно, но трогать — ни-ни»?

— Я этого не говорила!

— Ах, не говорила? — Его глаза блеснули. — Это именно то, что я хотел услышать, bella mia, — пробормотал Рафаэль. Затем бросил пакеты на тротуар, притянул ее к себе, и Наташа оказалась прижатой к его твердому, мускулистому телу. С низким смешком, прозвучавшим как торжество, он накрутил на пальцы прядь ее волос и поднял лицо Наташи к своему.

— Рафаэль! — ахнула она.

— Что такое? — усмехнулся он. — Хочешь, чтобы я поцеловал тебя, да?

Наташа хотела сказать «нет», но не произнесла ни звука. Да и это была бы неправда. Возможно, Рафаэль знал это — как, похоже, знал точный момент, когда захватить ее губы властным поцелуем, в котором было столько же обладания, сколько и страсти, словно он заявлял свои права.

Потому ли, что ее давно никто не целовал, Наташа так всецело откликнулась на поцелуй Рафаэля, или это просто Рафаэль так воздействовал на нее? Что бы там ни было, Наташа с внезапной ясностью поняла: сейчас она не в силах сделать что-то еще, кроме как закрыть глаза и уступить сладкому головокружительному напору. Она ухватила Рафаэля за плечи, когда почувствовала мягкое проникновение его языка. Ощущает ли он, как она беспомощна, или это тихий всхлип наслаждения выдал ее?

Поцелуй Рафаэля был самым заветным и запретным из всех желаний, снедавших ее в самые неподходящие минуты. Когда он посылал ей сдержанную улыбку, уходя по утрам. Когда возвращался из-за границы и она была счастлива видеть его, потому что ужасно скучала. Или когда он появлялся после душа и его черные волосы влажно блестели, а она представляла его твердое, бронзовое тело под струями горячей воды.

Что ж, этот поцелуй был вполне реальным, и впервые реальность превзошла ее воображение. Наташа застонала, почувствовав, как ослабли колени, и крепче обхватила его за плечи.

Рафаэль почуял ее безмолвную капитуляцию, и это разрушило его чувства, потому что было так неожиданно. Он был смущен, сбит с толку, ведь он целовал Наташу. Наташу, чьи мягкие изгибы ощущал под своими пальцами. Наташу, распалившую его до такого поцелуя, который ведет только в одно место, и это место — постель. И Рафаэль понял, что если не остановится, то она получит куда больше, чем то, о чем они условились.

Он оторвался от ее рта, и громогласный стук его сердца, казалось, заглушал даже шум улицы.

Губы Наташи были все еще приоткрытыми и влажными, а голубые глаза почти потемнели от желания. Рафаэля охватило раздражение — выходит так, словно Наташа чертовски ловко переиграла его в его же игре. Получается, она не так уж неопытна в этом деле, как давала понять? И ее тихие вечера, когда он бывает дома, не более чем блеф?

Дрожа, Наташа уставилась на него, безуспешно пытаясь истолковать этот мрачный блеск в его глазах.

— Зачем… зачем ты сделал это? — прошептала она.

Действительно, зачем? Чтобы наказать за то, что заставила желать ее, когда она вне досягаемости? Или за то, что слишком эффективно поработала над перевоплощением из экономки в его невесту? Или же он просто не мог вспомнить, когда еще ему так сильно хотелось поцеловать женщину?

Но все это притворство, обман, в сердцах напомнил он себе.

Его надменный рот изогнулся в подобии улыбки, которая не затронула глаз.

— Разве ты не знаешь, что поблизости может прятаться какой-нибудь журналист, вынюхивая пикантную историю? И, думаю, мы уже обеспечили его информацией, — прошептал он.

На мгновение ей показалось, что Рафаэль шутит, но циничное выражение его лица заставило осознать, насколько он серьезен, и она начала извиваться, пытаясь вырваться из его объятий.

Однако хватка Рафаэля была слишком крепкой. В сущности, от этого ей только сильнее хотелось продолжить поцелуй… Ее глаза расширились.

— Да, — угрюмо произнес Рафаэль. — Ты чувствуешь это? Чувствуешь меня? Что делаешь со мной? Как сильно заставляешь меня хотеть тебя?

— Пусти… — выдохнула она.

— Но ты не должна так целовать мужчину, если не готова к последствиям.

— Ты… ты…

Теперь искры огня в ее глазах творили невозможное — распаляли его еще больше, и он не мог понять, почему это происходит. Пока не осознал, что ее обычной ролью в его жизни была покорность. Внезапно она вышла из этой роли, и он поймал себя на том, что гадает, какие еще неожиданности может обнаружить в этой удивительной женщине.

— Ш-ш, cara, — тихо сказал он. — Мы же не хотим, чтобы наш милый газетчик подумал, будто мы ссоримся, верно? Особенно, когда мы намерены объявить во всеуслышание, что помолвлены.

— Пожалуйста, отпусти меня.

— Через секунду. — Но Рафаэль продолжал держать Наташу, не в силах отказаться от мягкости ее тела, пока усилием воли подавлял желание. Он почувствовал, что она расслабилась, услышал тихий вздох покорности, увидел, как она прикрыла на миг глаза, уступая. — Вот так. Теперь ты поняла, какими беспомощными мы можем быть, порабощенные своими самыми примитивными желаниями? Ты и я, мы решили сыграть в игру, инсценировать историю — но, в сущности, мы всего лишь мужчина и женщина, запрограммированные природой соединиться наиболее фундаментальным из всех возможных способов.

Ох, какую же боль причинил ей этот почти анатомический анализ их поцелуя, отстоящий на целую вселенную от ее безумных чувств и желаний. Если что-то и могло нарисовать картину того, каким бессердечным в действительности был Рафаэль де Феретти, то его слова сделали это как нельзя лучше.

— Ты отпустишь меня? — прошептала она.

— Отпущу. — Рафаэль обвел языком пересохшие губы, и его глаза провоцирующе заискрились, но тянущая боль в теле была вполне реальной — как и мимолетное чувство сожаления, что это всего лишь игра. Что он не может утащить ее наверх и позволить этому сумасшедшему желанию сгореть в нескольких часах восхитительного секса. — Если только ты не хочешь еще один поцелуй перед тем, как я разожму руки, — пробормотал он.