Сердце кошмара - Глеб Сергеевич Дьяконов

Когда деньги на счету друзей исчезли, и пить было больше нечего, один из них вдруг вспомнил, что у него дома есть старая бутылка, он уже и не помнил, чего. Туда они и направились.

И пропали.

– Как пропали?

– Исчезли, испарились, перестали существовать. А через неделю вдоль дорог, ведущих в соборы великих Церквей, через каждые десять метров, насаженные на колья, болтались мужчины и женщины, а простые люди, тешились, кидаясь в них мусором и камнями, совершенно забыв, что еще вчера называли Антицерковников героями.

– То есть…?

– Да, те друзья, отмечающие победу над Церквями, были Антицерковниками, и неосторожное слово одного из них подвергло остальных ужасным, нечеловеческим пыткам, пока те не выдали всю организацию. Одно неосторожное слово навлекло на сотни людей, борющихся против тирании Церквей, страшную смерть на конце пики.

– И все это конец?

– Не совсем. Вместе с Антицерковниками были уничтожены их семьи. Казнь их не была прилюдной, но была не менее жестокой. Жены, мужья, дети – невинные люди, даже не знавшие, чем занимаются их близкие, попали под карающую ярость церквей.

– Это ужасно. Но зачем церквям это?

– Страх, Август, страх. Они боялись повторения религиозных убийств, боялись, что сыновья будут стить за отцов0 боялись вновь потерять свой авторитет, свою власть над людьми. Поэтому решили перестраховаться, а смерти невинных людей списали на войну, будто еще в ее время настоящие потери среди населения итак были недостаточно велики. Церкви уничтожили целые семьи, среди которых были даже довольно знатные и древние роды. Они были готовы на все, ради своих интересов. Так что вырубили несогласных под корень, опасаясь мести за убитых отцов.

– У меня нет слов. Почему я не слышал об этом? То есть о кольях вдоль дорог?

– Ответ прост. Кто-то не хочет, чтобы вы знали. Что-то с этим городом давно не так.

– Что вы имеете в виду?

– Людей. Горожане поддерживали Антицерковников, но, как только тех казнили, сразу же возненавидели их, совсем забыв свои слова поддержки. Возможно, они попросту испугались, но что-то мне подсказывает, что все гораздо сложнее, ведь произошедшие в то время события, полностью выцвели из памяти даже непосредственных их участников, будто что-то заставляет людей забывать. Взять вот, к примеру, вас, Август. Конечно, вы были ребенком, но все равно довольно странно, что вы ничего не помните об этом. Прилюдные, кровавые казни не так уж и просто забыть…

– И что это, как вы думаете? Какая-то высшая сила?

– Это я и пытаюсь выяснить…

Дальше текст выцвел настолько, что прочитать его было невозможно, Асмер уже хотел отложить газету, но заметил продолжение.

… задать вам вопрос?

– Да, конечно, Август, задавайте.

– Почему вы решили заняться этим?

– Церкви зло. Из-за их неумерной жажды власти погибло слишком много людей, и я считаю, наследство погибших должно жить. Мы, жители Атифиса, должны знать, должны помнить об этом, чтобы справедливость в конце концов восторжествовала. Чтобы белые пятна в нашей истории перестали быть таковыми, чтобы те, кто придет после нас жили в лучшем, совершенном мире, чтобы преступники и кровожадные убийцы, наконец, получили по заслугам.

– Это благородная причина. Всеобщее благо…Что ж, думаю на этом все. Спасибо, что уделили нам свое время. Мне было очень интересно, и я уверен, наши читатели узнают из этого материала что-то новое о истории нашего города. До свидания.

– До свидания.

Конец Статьи»

Асмер еще раз взглянул на трухлявые листы газеты, затем убрал их в папку и положил на стол. Он понял, что ошибся, когда подумал, что за яркой обложкой скрывается пустышка. На самом деле, то, что он только что прочитал, звучало довольно интересно, но весьма странно. Асмер был детективом и, в первую очередь, привык верить тому, чему имелось объяснение, подкрепленное фактами. Здесь же, в статье, не было фактов, лишь слепые утверждения человека, у которого явно были не лучшие отношения с религиями Атифиса.

С другой стороны, доказать, что сказанное им неправда, также не представлялось возможным, ведь все письменные источники, способные достоверно рассказать все о том периоде, были уничтожены. И Асмер предполагал, кто за этим мог стоять. Единственной силой в Атифисе, что способна была вычеркнуть из истории четверть столетия, единственная силой, которой было выгодно уничтожение информации, компрометирующей ее, была сила трех великих Церквей. А проводить столько работы по уничтожению улик бессмысленно, если ты невиновен.

Так что Асмер решил для себя, что поверит рассказчику. Впрочем, он и сам не особо доверял Церквям, ведь знал, что за их дружественной и привлекательной внешней оболочкой скрывается что-то не такое безобидное, как добренькие монашки и монахи с теплой, приветливой улыбкой.

Двенадцать лет своей жизни, Асмер провел за стенами приюта под покровительством Церкви души. Своих родителей он не знал и не помнил, но предполагал, что все случилось как обычно.

Его отец и мать, видимо не так уж и сильно хотели ребенка и спихнули заботу о нем на детский приют.

– Не утопили в канаве, – иногда думал Асмер. – И на том спасибо.

Так что первое, что увидел Асмер, когда мог уже соображать – было лицо настоятельницы приюта в большой комнате с кроватями и облупившейся краской на стенах. Единственной чертой ее лица, которую он запомнил, была обвисшая складка между бровями, возникшая от того, что монахиня постоянно хмурилась. Как и все взрослые в приюте она был злой и, казалось, ненавидела детей. Монашки относились к Асмеру и остальным ребятам, как к мусору, и не гнушались оскорблять их и бить за малейшую провинность. Все это происходило, конечно, за стенами приюта, там, где издевательства не были видны посторонним.

Ведь нельзя было порочить церковь Души!

Асмер почувствовал озноб. Слишком давно он не думал о приюте, пытался блокировать воспоминания, но теперь они хлынули на него потоком, будто кто-то выдернул пробку, мешающую памяти вытекать. Асмер почувствовал, как заболел шрам на пояснице и тут же вспомнил, как его получил.

***

Была ночь. Асмер и остальные ребята сидели на кроватях тесной кучкой и что-то горячо обсуждали. Они любили вот так, ночью, пока монашки не видят, разговаривать о том, о чем говорить нельзя, любили соревноваться, кто придумает самое крутое обзывательство для воспитательниц.

– Грязная потасканная улитка, – гордо выпятив грудь, сказал Йонас, пухлый мальчик с немного глуповатым лицом.

– А что это значит? – спросил сирота по имени Брэним.

– Не знаю, мой