Байки офицерского кафе - Сергей Козлов

В один из дней мы с Андрюхой Тарасовым заступили в наряд по «булдырю».

Пережив утренний короткий штурм, мы навели порядок и… Собственно, делать было нечего до обеда. Используя все свое красноречие и мужское обаяние, я уговорил буфетчицу закрыть глаза на мое временное отсутствие.

Торопясь жить в этот период молодости, казалось, глупо терять такую возможность попить пивка… Когда свобода ограничена, любой шанс, должен быть максимально использован. Имей я возможность выхода в город вечером, где свободно и не таясь мог выпить пару кружек пива, стал ли бы я уходить в самоволку из наряда? Но в данном случае я ушел. И как в песне поется: «А мне не пьющему тогда еще, попались пьющие товарищи…».

Нет, конечно, не стоит прикидываться невинной овцой, но по сравнению со слушателями школы МВД, проживавшими в городе, самый отпетый курсант РКПУ был щенком в вопросах злоупотреблений. Поэтому встречу с этой компанией мне пережить удалось с большим трудом.

Кое-как, добравшись в исходный пункт, я упал на полки стеллажа, где и задремал. Но счастье и безмятежный сон мой длились недолго.

Вскоре послышался голос буфетчицы, объявивший, что нас с Тарасом ждут «великие дела» в районе столовой гостиницы для иностранцев. Раньше это была офицерская столовая, но с появлением чернокожих слушателей она приобрела статус валютного ресторана. Нет, там платили рублями, но с российским рылом в черно… кожий ряд не пускали.

Мы с Тарасом должны были там исполнять роль грузчиков. В столовую прибыли гигантские туши коров с чернильным клеймом «1937», видимо убиенных в означенный год. Отрадно, что не только человеки в тот период подлежали расстрелу. Однако нам с Андрюхой радости в том было мало. Какие-то, блин, «стахановцы» выкармливали этих коров, а мы вдвоем должны были таскать их замороженные трупы.

«Папуасской» столовой заведовала супруга заместителя начальника училища полковника Майорова. Опущу совместимость этих двух людей, скажу только, что были они разными.

Супруга виртуозно владела всеми нюансами «великого и могучего русского». Поэтому, увидев, как мы с Тарасом, пользуясь выданными крюками, волочим по земле туши-рекордистки, она взревела всем набором имевшихся в запасе слов. Но и приданный заряд бодрости не усилил нас. Туши были действительно тяжелые. Упоминание нас и наших родителей в недопустимых сравнениях и выражениях продолжилось. В силу вспыльчивости характера, а также душевного томления, вызванного принятыми ранее горячительными напитками, терпеть я это долго не мог. Не прошло и пяти минут, когда я ей ответил на понятном ей языке, рассказав при этом, кто она по своей сути, что я думаю о коровах, которых мы носили, и о ней лично в этой связи, а также указал адрес, куда ей немедленно стоит удалиться, дабы не нервировать автора текста.

Кто служил в армии, может представить реакцию жены заместителя командира воинского соединения на выступление рядового. «Заклад» произошел в стремительно короткие сроки, но… Виновник исчез, как будто испарился.

На самом деле я, взволнованный общением с Майоровой, ушел во двор музея ВДВ, где и прикорнул на лафете одной из пушек. Как потом рассказывал Тарас, меня искали долго и упорно, но лежащего на самом видном месте обнаружить не смогли.

Проспавшись, я пришел в «булдырь». Перепуганный Тарас сообщил, что ищут меня давно, и что со мной хочет встретиться заместитель начальника училища полковник Ашихмин. Новость эта бодрости духа мне не добавила. Я прекрасно понимал, что после данного выступления меня, скорее всего, из училища попрут. Но, будучи оптимистом, не отчаивался.

Вскоре появился перепуганный насмерть «Конь», который даже не стал допытываться, где я был все это время. Все вместе мы прибыли к Ашихмину.

Старый полковник, выпускник полковой школы предвоенного периода, был на редкость крут. Для начала он «спустил» на меня такого «кобеля», что просто жуть. Эмоциональный по натуре, я попытался возразить, но «Конь» испуганным шепотом оборвал меня: «Молчи! Молчи!».

Однако это не прошло незаметно для старого вояки. Высказавшись беспрепятственно, он уже спокойно спросил:

— Что вы хотели сказать в свое оправдание, товарищ курсант?

Мне терять было нечего, поэтому я очень уверенно сказал:

— Товарищ полковник! Нас вызвали в столовую для помощи. Но мы наряд по чайной, а не по столовой для иностранных слушателей. Полагаю, там должны работать бойцы из боупа[1], а не мы вдвоем. Спецодежды нам никто не выдал, а выдали каких-то два крюка. Туши тяжелые, и мы физически не могли их таскать, не задевая асфальт. Но вместо того, чтобы организовать помощь, на нас стали орать матом. Товарищ полковник, матерное слово не красит никого. И я признаю свою неправоту и несдержанность, но когда отборным матом сыплет женщина. И не просто женщина, а жена заместителя начальника училища…

После этого Ашихмин нас с Тарасом отпустил без слов. Конь остался получать ещё какие-то дополнительные инструкции.

По дороге в казарму Тарас сказал:

— Козлевич, я думал, что нам «трындец». Если бы не твой язык, нам здесь уже не учиться…

Причем здесь пилотка?

Служил некогда в девятой роте командиром взвода старший лейтенант Коржов. Был весьма уважаем в курсантской среде за невозмутимость и спокойствие, которым мог соперничать со сфинксом. Спокойствие его шло, скорее всего, от уверенности в собственных силах. Был очень неплохим мастером каратэ и вообще хорошим спортсменом. По рассказам его спокойствие граничило с флегматичностью. Это и сыграло как-то злую шутку с ним.

Я уже писал, что курсанту палец в рот не клади. Курсанту девятой роты не только не клади, но даже и не показывай.

Как-то Корж, так все его звали, проходил мимо фрагмента забора, особо облюбованного нарушителями воинской дисциплины для походов в самовольную отлучку. И тут весьма неосторожно прямо перед ним приземлился курсант девятой роты, скажем, Иванов. Времени прошло много, и курсантская молва, да и моя память за столько лет не сохранили его фамилии. Коржов даже растерялся сначала, но потом строго спросил:

— Что вы здесь делаете, товарищ курсант? Почему через забор?

— А у меня пилотка не своя, — ответил курсант.

— А-а-а… — понимающе протянул Коржов.

Курсант же, не дав офицеру опомниться, отдал честь и, спросив разрешения идти, свернул за угол и был таков.

На самом деле Коржов ничего не понял. «Причем здесь пилотка?» — подумал он вслух, но спросить было уже не у кого. Старлей понял, что его грубо надули.

«Однако! Но от Коржова не уйдешь!» — подумал он и поспешил в расположение роты. Но Иванов был уже там, поскольку ему не пришлось обходить через КПП. Расположение роты было прямо за забором.

Корж недобро усмехнулся и зашел в канцелярию. Здесь он доложил ротному о том, что минут пятнадцать назад заметил курсанта Иванова перепрыгивающим через забор училища, но тот скрылся.

Ротный немедленно вызвал Иванова в канцелярию:

— Товарищ курсант, вы были в самовольной отлучке.

— Когда? — недоуменно спросил Иванов.

— Двадцать минут назад, — ответил за ротного Коржов, взглянув на часы.

— Да что вы? Я из роты не выходил, все могут подтвердить.

— Вас старший лейтенант Коржов остановил, когда вы с забора спрыгнули, а вы от него убежали.

— Да что вы? Как я мог? Да разве от Коржова убежишь? — искренне удивился курсант.

Ротный знал, что это чистая правда. От Коржова убежать могли немногие. Иванов к ним не относился. Поэтому он вопросительно посмотрел на своего взводного. Поняв, что от него требуют пояснений, Корж решил припереть курсанта фактом:

— Я вас спросил, что вы здесь делаете? А вы еще ответили, что у вас пилотка не своя.

Корж победно посмотрел сначала на курсанта, а потом на ротного. Но они оба смотрели на него недоумевающе.

— А при чем здесь пилотка? — хором спросили они, не сговариваясь.

Корж понял, что его провели повторно. Пауза слегка затянулась, и ротный, с сожалением взглянув на своего командира взвода, сказал:

— Идите, товарищ курсант!

А когда тот вышел, добавил:

— В отпуск тебе, Коржов, надо.

Спорить было бесполезно, да и не к чему.

Хозяин! Куда вещи ставить?

В училище одно время мы были очень дружны с Борькой Сусловым. На втором курсе он снимал маленькую квартирку «на острове» — есть такой райончик в Рязани. Там он хранил «гражданку» и другие не положенные курсанту вещи. В конце второго курса к нему присоединился и я. Но незадолго до нашего летнего отпуска хозяйка нашла более денежного постояльца, заартачилась, и нам пришлось перед отъездом перетаскивать наше барахло на новую базу. А его, надо сказать, было не мало. «Шмотки» уложили в «дипломат» и чемодан, а что не поместилось, сложили в плащ-палатку и завязали узлом. Приличная летняя «гражданка» у нас была одна на двоих: джинсы, «батник», «фирмовые» очки, кроссовки. Благо, размер у нас был примерно одинаковый. Поэтому решили бросить на пальцах, кто будет в джинсах, а кто пойдет в спортивном костюме. Мне достались джинсы. Поэтому я, чтобы не привлекать внимания, нес чемодан и «дипломат». Боб же, одетый в далеко не новый и местами рваный спортивный костюм и стоптанные кроссовки, являл собой убогое зрелище. Когда же на спину он взвалил тюк из плащ-палатки, впечатление усилилось. Но делать было нечего, и мы поспешили. Ехать нужно было на другой конец города, в Дашки. Поэтому решили взять «тачку». Но остров, он на то и остров, что туда никакой транспорт не ходит. Пришлось все нести через рязанский кремль, а это путь не близкий. Шли отдыхая. В один из привалов Боб, с тоской посмотрел на меня и выдал: «Козлевич! Насколько ты прекрасен, настолько я гадок!». После этого я скрючился в смехе и не мог идти. Вот так потихоньку «с шутками и прибаутками» мы дошли до площади, где можно было поймать такси.