Подарки фей - Редьярд Киплинг

Они покачали головами, и я поняла, что они решились. Если бы я не поцеловала их, может быть, мне удалось бы их отговорить.

– Зачем же вы это сделали? – воскликнула Уна. – Мне кажется, вы сами не знали толком, чего хотели.

– С позволения вашего величества, – сказала дама и низко наклонила голову. – Глориана, которую я имела честь вам здесь представлять, была женщиной и королевой. Вспомните ее, когда сами станете царствовать.

Уна нахмурилась, а Дан быстро спросил:

– Так они поплыли к Кладбищу Гасконцев?

– Да, поплыли, – отвечала дама.

– А вернулись ли… – заикнулась было Уна, но Дан прервал ее:

– А сумели они остановить флотилию Филиппа? Дама внимательно посмотрела на него:

– Ты полагаешь, они имели право на эту попытку?

– Что же еще им оставалось?

– А она имела право их посылать, как по-твоему? – Голос дамы напрягся и зазвенел.

– Ей тоже не оставалось ничего другого, – вздохнул Дан. – Нельзя же было позволить Филиппу захватить Виргинию!

– Так вот вам печальный конец рассказа. Они отплыли осенью из Порт-Рая и не вернулись. Не отыскалось ничего – даже обрывка каната, – что могло бы поведать о выпавшей им судьбе. Дули сильные ветры, и они канули без следа в штормовом море. Вы остаетесь при своем прежнем мнении, юный Берли?

– Значит, они утонули. Ну а Филипп достиг своей цели?

– Глориана поквиталась с ним – позднее. Но если бы на сей раз Филипп выиграл, обвинили бы вы Глориану за то, что она пожертвовала жизнью этих юношей?

– Конечно, нет. Она должна была попытаться как-то остановить Филиппа.

Дама кашлянула и наклонила голову:

– Ты схватываешь суть. Если бы я была королевой, я бы сделала тебя министром.

– Мы не играем в такие игры, – сказала Уна, почувствовав внезапную неприязнь к незнакомке. Какой-то безотрадный ветер гудел над Ивнячком, с шумом продираясь сквозь листву

– Игры?! – засмеялась дама и эффектно вскинула руки. Солнце вспыхнуло на ее драгоценных перстнях и на мгновение ослепило Уну. Она зажмурилась и стала тереть глаза. Когда она снова их открыла, Дан стоял рядом на коленях, собирая рассыпавшиеся картофелины.

– Кажется, в Ивнячке никого и не было, – сказал он. – Просто нам показалось.

– Если так, я ужасно рада, – отвечала Уна.

И они отправились, как ни в чем не бывало, жечь костер и печь картошку.

Королева Англии в золотой парчеВзад-вперед по комнате ходит при свече.В полутемной комнате в полуночный часХодит мимо зеркала, не подымая глаз.С этим зеркалом беда, в нем не видно и следаПрежней стати, прежней прыти – той, что в юные года.

Королева вынула гребень из кудрей,Глядь, казненной Мэри призрак у дверей:«Взад-вперед по комнате нам кружить всю ночь,Поглядишься в зеркало – и уйду я прочь.С этим зеркалом беда, в нем не сыщешь и следа МилойМэри, бедной Мэри – той, что в прежние года!»

Королева плачет в комнате своей,Призрак лорда Лестера вырос перед ней:«Взад-вперед по комнате нам шагать всю ночь,Поглядишься в зеркало – и уйду я прочь.С этим зеркалом беда, в нем не сыщешь и следаТой, что так была жестока, беспощадна и тверда!»

Королева Англии знала, что грешна.Но, взглянув на призраки, молвила она:«Я – Елизавета, Генрихова дочь,Так неужто в зеркало глянуть мне невмочь?»Подошла – и замерла, и, вглядевшись, поняла,Что краса ее пропала и пора ее прошла.Ох уж эти зеркала! Сколько в них таится зла —Что́ там недруг из засады или призрак из угла!

Диковинный случай

I Каменщик:

Хотите верьте, хотите нет,Нашему делу – тысячи лет,И мало что изменилось в немС тех пор, как выстроен первый дом.

На Оксфорд-стрит, меньше года назад,Мы клали кирпич, выводили фасад.И странный малый вертелся тут,Как головешка, черен и худ.

Хотите верьте, хотите нет,Он знал в нашем деле любой секретИ управлялся так с мастерком,Будто бы с ним от рожденья знаком!

Вот и спросили, вытерев пот,Парни, тянувшие водопровод:«Коли уж вам полюбился наш труд,Мистер, скажите: как вас зовут?»

«Не все ли равно, – усмехнулся тот, —Мафусаил – или, может быть, Лот.Мало ль на свете странных имен?Я из Египта, зовусь Фараон.

Вы плиты кладете немножко не так,И трубы другие, но это пустяк.И вы, подучившись, смогли бы вполнеДо неба гробницу выстроить мне».

II Корабельщик:

Хотите верьте, хотите нет,Нашему делу – тысячи лет,И мало что изменилось с тех пор,Как первый корабль спустили с опор.

В Блэквольском доке месяц назадМы оснащали помятый фрегат.И странный толстяк бродил среди нас,Седобород и седовлас.

Хотите верьте, хотите нет,Он знал в нашем деле любой секрет,Узлы, и снасти, и такелажЗнал назубок, словно «Отче наш».

Вот и спросил самый бойкий матросИз тех, что в трюме крепили насос:«Коли уж так вам по нраву наш труд,Мистер, скажите: как вас зовут?»

«Не все ли равно? – улыбнулся дед. —Может быть, Сим, а не то – Иафет.Может быть, вы и знакомы со мной,Я капитан, а зовут меня Ной.

Руль ваш устроен немножко не так,Насосы другие, но это пустяк.И в этом ковчеге, плывя наугад,Я мог бы достигнуть горы Арарат».

Оба вместе:

Хотите верьте, хотите нет, и т. д.

У Дана появилось новое увлечение: мастерить модели кораблей. Но после того, как он замусорил классную комнату щепками, убирать которые предоставил Уне, его попросили вместе с инструментами на улицу, и он нашел себе приют во дворе у мистера Спрингетта, где разрешалось сорить стружками и опилками сколько душе угодно. Старый мистер Спрингетт был строителем, инженером и подрядчиком; его двор, выходивший на главную деревенскую улицу, был полон интереснейших вещей. В большом сарае на сваях, куда надо было залезать по лестнице, хранились доски от строительных лесов, бидоны с краской, блоки, малярные люльки и всякая всячина, которая водится в старых домах. Старик, бывало, часами сидел наверху, присматривая за разгрузкой или погрузкой какой-нибудь телеги, а Дан в это время что-нибудь, пыхтя, строгал на верстаке возле окна. Они издавна дружили и никогда не скучали вместе. Мистер Спрингетт был так стар, что помнил еще прокладку первых железных дорог в южных графствах и двуколки с высокими сиденьями, чтоб возить под ними собак.

Однажды, в душный и жаркий день, когда плавился толь на крыше и запах от него шел, как от только что просмоленного корабля, Дан, в одной рубашке, скоблил форштевень своей новой шхуны, а мистер Спрингетт толковал о построенных им домах, складах и амбарах. Казалось, он не забыл ни одного камня, ни одной дощечки, которые ему доводилось держать в руках, ни одного человека, с которым имел дело. Сейчас он с гордостью рассказывал о здании деревенского клуба на главной улице, достроенном несколько недель назад.

– И я не побоюсь вам сказать, мастер Дан, что этот клуб останется моей лебединой песней на этой грешной земле. Я не заработал на нем и десяти фунтов – да что там, и пяти фунтов не заработал! Но зато мое имя вырезано в камне на фундаменте: «Строитель Ральф Спрингетт», а камень этот покоится на четырех футах доброго бетона. Чтоб мне в гробу перевернуться, если он сдвинется хоть на полдюйма за тысячу лет! Я так и сказал архитектору из Лондона, когда тот приехал принимать работу.

– А он что? – спросил Дан, полируя борт шхуны наждачной бумагой.

– Да ничего. Для него наш клуб – пустяковый заказ, мелочь. А для меня совсем другое дело – ведь это мое имя останется там увековеченным в камне… Теперь возьмите круглый напильник, вон тот, поменьше… Кто это там? – Мистер Спрингетт всем телом повернулся в кресле.

Высокая груда досок в середине сарая, загремев, рассыпалась, и взъерошенная голова Гэла Чертежника[3] (Дан его сразу узнал) показалась на свет.

– Это вы, сэр, строитель деревенского Холла? – спросил он у мистера Спрингетта.

– Он самый, – последовал ответ. – Но если вы ищете работу… Гэл засмеялся.

– Нет, клянусь чертежной линейкой! – сказал он. – Но ваш Холл так на славу сработан, что, будучи сам из здешних мест, да вдобавок кое-что смысля в этих делах, я взял на себя смелость засвидетельствовать свое братское почтение строителю.

– Гм! – Мистер Спрингетт приосанился. – Раз так, давай испытаем, что ты за строитель.