Где-то я это все… когда-то видел(СИ) - Виктор Сиголаев

Я с шумом втянул воздух и начал представление:

— За-а Я-я Вы Ле-е Ни-и Е, — шумный вдох, — Со-о Вет Ско-о Го-о.

Дядечка недоуменно посмотрел на директора. У Веры Семеновны кровь медленно отливала от застывшего лица. Глаза начинали превращиться в две зловещие щелочки — известная примета! Всей школе, между прочим.

— Караваев!

— Пра-а Ви-и…

— Вы ничего не напутали, Вера Семеновна?

Шлепок ладони по директорскому столу. Звякнула ни в чем не повинная чернильница.

— Караваев! Хватит валять дурака!

— Те-ель Ства! — бодро закончил я, — Фу-у!

Разве что пот рукой со лба не вытер.

Поднял глаза на пухлое создание в голубой рубашке.

Ну, вот — лживого доброжелательства как не бывало. Растерянность, задумчивость, досада, какие-то догадки, предположения, оцепенение, опять растерянность — как в калейдоскопе. Что угодно, только не слащавое благодушие.

Теперь можно и пообщаться.

— Я готов говорить с Вами, — медленно с расстановкой произношу и с удовольствием наблюдаю, как лживый мужичок слегка вздрагивает, — Только, один на один. Без посторонних.

В его глазах мелькает страх. Будто присохший к газете муравей заговорил человеческим голосом. Да, с выдержкой у вас, товарищ не все в порядке.

Мы синхронно переводим взгляд на Веру Семеновну.

Соляной столп!

Красивая все-таки женщина. Величавая русская красота. Даже в оцепенении прекрасна. Она вдруг с шумом отодвигает кресло, встает и решительно выходит из кабинета. Без особого приглашения.

Вот так. Я поворачиваюсь к мужику:

— Вы не представились.

Он судорожно сглатывает.

— Мои данные Вам известны. Мне Ваши — нет. Я слушаю.

— Стар…К-х… К-х! — ну откашляйся, откашляйся, прочисть горлышко, — Старший оперуполномоченный Комитета Государственной безопасности СССР капитан Гришко Степан Андреевич.

Не фига себе, «старший», какая честь!

— Степан Андреевич, присядьте.

Да что он на меня вылупился, как на говорящую мартышку? Хотя, понять его можно. Глазами видит малявку-первоклассника. А ушами слышит что-то невообразимое. Наверное, мало кто из ныне живущих с ним так разговаривает.

— Вам удобнее общаться стоя?

Плюхнулся на стул напротив, пружины жалобно скрипнули.

— Так вот, товарищ капитан государственной безопасности, — специально называю его старинным званием времен Великой Отечественной, — я готов сообщить о каналах связи, по которым мне стала доступна информация о событиях в Чили. Вас ведь это интересует? — я похлопываю рукой по газетной передовице, — Вот только прежде мне необходимо встретиться с Вашим руководством. Негласно. Предлагаю продолжить беседу на улице Ленина. Непосредственно в вашей конторе.

Откидываюсь на стуле, складываю руки на груди и пристально смотрю ему в глаза.

— Только пешком я туда не пойду. Ребенок, знаете ли…

Несмотря на относительно солидный чин, Степан Андреевич прибыли-с в школу на троллейбусе.

Фи, какой моветон! На тралике я могу и без него покататься. Вот хочу на машине с ветерком, так вынь, да положь!

Капитан даже быкануть попробовал. Типа, «сопляк, с кем разговариваешь…». Шоу под названием «Гэбня показывает окравовлённые клыки свои».

Сопляк, говоришь? Ты даже не представляешь, насколько ты прав! Прервав его гневную чекистскую тираду, я вдруг оглушительно во весь голос заревел. Со вкусом, натурально, со слезами и соплями. Легко так получилось. Видимо, детскому организму тоже нелегко приходится. Каково это, носить в себе взрослое изуверское сознание?

А когда услышал топот ног за дверью, свалился на пол и, указывая рукой на оторопевшего «злодея», стал отползать в дальний угол комнаты по директорской ковровой дорожке. При этом, вставляя между плаксивыми руладами что-то вроде: «Не надо… Дяденька, не бей… Больше не буду…».

Вот такую картину и зафиксировал ворвавшийся в кабинет высший педагогический состав школы. Отвратительную, скажем прямо, картину. Скандал заминали долго. Успели и машину вызвать, которую я заказывал, и школьного медика, которая задолбала своей ваткой с нашатырем.

А когда в этой карусели мы с капитаном опять случайно остались один на один, я, резко прервав судорожные всхлипы, спокойным голосом спросил: «Еще вопросы есть?». И тут же захлюпал снова, так как надолго нас одних уже не оставляли.

Таким образом, на «Волге» зловещего черного цвета я все-таки прокатился.

Очередная мелкая и не нужная победа.

Но самолюбие потешила.

Глава 8

Мы внимательно рассматривали друг друга.

Я искал к чему придраться — хотя бы по внешним признакам, в плане возможной антипатии.

И не находил.

Стройный подтянутый мужчина лет сорока. Костюм, галстук, темно-серая рубашка, черные туфли — все обыденно, без вызова, но сидит как влитое. Не выразительное худое лицо. Чуток усталое, не загорелое, красавцем не назовешь. Серые спокойные глаза. Умные. Смотрит не мигая. Эмоций — никаких. Просто смотрит. Как на табурет. Мне почему-то это нравится.

Упрямо молчу и не отвожу глаз.

— Что Вы хотели нам рассказать?

Еще два плюса ему в кассу.

Во-первых, после длинной паузы сам начал разговор.

Во-вторых, обращение на «Вы» к ребенку. Он мне все больше и больше импонирует.

Встаю, пересаживаюсь на стул ближайший к его письменному столу. Черт, ноги до пола не достают.

Неудобно.

— Сергей Владимирович! Как Вы можете объяснить тот факт, что ребенок семи лет запросто оперирует сложными логическими построениями, без усилий формирует комплексные умозаключения и держит в своей голове такое количество информационных посылок, что не каждый взрослый в состоянии их запомнить, даже при значительном усилии с его стороны?

Молчит.

Действительно ищет ответ на вопрос.

— Наверное… гениальность. Физиологическая аномалия, — говорит задумчиво.

— Очень хорошо, Сергей Владимирович, что Вы первый произнесли это слово. Аномалия. Приблизительно так я это и расцениваю. Причем, наступившая в дискретной форме. Скачкообразно. После экстремального воздействия на детскую психику, в момент дорожно-транспортного происшествия. Позавчера. В 13.15 по Московскому времени. Напротив школы номер четырнадцать по улице Льва Толстого. Вы легко это можете проверить через свидетелей. Автомобиль «Москвич-433» фургон желтого цвета. Водитель — женщина лет тридцати, рост 165–170, среднего телосложения, в зеленой униформе. Мне бы не хотелось, чтобы она пострадала. Я ей благодарен. До момента моего соприкосновения с машиной я был абсолютно нормальным средним ребенком.

— …Я Вас понял. Мы проверим.

— Проверяйте. Слегка забегая вперед — не стоит подключать для более глубокой проверки моих способностей Четырнадцатое управление. Ни Вам, ни мне научные изыскания моей шкурки под сотней микроскопов в кругу высоколобых академиков удовольствия не доставят. При желании я легко стану обычным ребенком, и ваши академики разобьют свои высокие лбы. Если хотите, проверяйте в полевых условиях.

— Я это учту. Продолжайте.

— Мне скучно.

— Я Вас не понял, Виктор Анатольевич.

— Мне скучно быть ребенком, Сергей Владимирович. Сидеть за партой, общаться со сверстниками, учиться писать палочки в прописях. Я без труда могу сдать выпускные экзамены на получение аттестата о среднем образовании, учиться в высшей школе, получать ученые звания в сопливом возрасте. Удивлять людей. Только я не хочу быть чудесной говорящей обезьянкой на потеху публике. Взвесив все за и против, я пришел к выводу, что единственное мое рациональное применение — это полевой агент в Вашей конторе. Агент под идеальным прикрытием своего возраста.

Я замолчал.

Сергей Владимирович разглядывал свои руки, замком лежащие на крышке стола. Руки бойца со сбитыми костяшками и еле заметными шрамами.

Он посмотрел на меня.

— Чили?

Я молча вытащил из кармана расплавленную кассету и положил перед ним.

— Информация от человека, которого звали Данила. Он мертв. Рекомендую провести анализ тканей усопшего на предмет наличия спецядов. Адрес его последнего проживания я дам. Как видите, мне легко усыплять бдительность даже у профессионалов. А он, скорее всего, был профессиональной связью с резидентурой иностранной разведки. По крайней мере, косвенные данные на это указывают.

Сергей Владимирович внимательно рассматривал кассету, не притрагиваясь к ней. Потом вопросительно поднял глаза на меня.

Я его понял.

— Вас заботит, как я вышел на Данилу? Все детали я обрисую Вам в самом подробном свете, но только чуть позже. Сейчас меня интересует Ваше принципиальное решение и детали моей легализации. Разумеется, Вам нужно время для согласований. Предлагаю встретиться завтра на нейтральной территории. Мои сегодняшние эскапады — суть проявления скучающего потенциала. Не думаю, что впредь будет уместной подобная демонстрация силы, которой я сегодня несколько огорошил милейшего Степана Андреевича. И дальнейшие контакты разумнее будет осуществлять с соблюдением ряда соответствующих норм осторожности. Я не прав?