После заката (СИ) - KhunMoon
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отбиваюсь сперва жестами, потом у нас начинается бой на палочках — ловкий и коварный противник подкидывает мне кусочки курицы, а я, с трудом цепляя их палочками, перекладываю обратно в контейнер. Кажется, меня сейчас распекают на все лады по-тайски, но с такой солнечной улыбкой, что вот бы век слушала и смотрела. По-бабьи подперев ладонью щёку, смотрю, как передо мной растёт горка мясных кусочков и ещё чего-то в соусе, от цвета которого уже во рту остро. И при этом Сансет успевает мне что-то говорить и жевать, потрясающе. Оставшуюся еду в контейнерах мы забираем с собой в номер, по пути я покупаю воду.
Так-то можно уже и спать лечь, но мой гость, запихнув контейнеры с едой в холодильничек, несёт мне свой смартфон, жалобно что-то приговаривая. Даже включать переводчик не нужно, чтобы понять, что Сансету позарез нужен шнур для подзарядки. Что ж, выдаю свой в надежде, что разъём подойдёт. И мощусь прилечь на такую манящую и прохладную подушку, вынув из всё ещё влажных волос шариковую ручку. Справа от меня деликатно ёрзает Сансет, уже подключивший телефон к розетке. Лениво тянусь к тумбочке и передаю ему карточку с паролем местного вайфая, ложусь на левый бок и закрываю глаза. Ну буквально на минуточку!
Ладно, хрен с ним, выспимся на том свете, сперва разберёмся, что творится прямо сейчас прямо тут. Сажусь на кровати и вижу, как рядом в холодном поту скрючивается Сансет. Судя по позе, по ладоням, суетливо и беспомощно тискающим футболку на животе, у пацана проблемы с пищеварением. Тут наугад не получится никак. Врубаю помощника:
— Где болит? Что?
— Желудок… — дышит тяжело, но отвечает.
Ну это дело поправимое, с этим я знаю, как справиться. Мерзко, но помогает быстро. Вскакиваю, лезу в аптечку, достаю бутылочку с эмульсией. Взбалтываю и возвращаюсь к страдальцу с пластиковой ложечкой, в которой порция отвратительной на мой вкус пользы. Со вкусом банана, бр-р-р. А ему может и зайдёт, кто знает. Сансет сидит, откинувшись на изголовье кровати и кривится от боли. Подношу ко рту ложку, жду, пока он всё проглотит и передёрнется от вкуса — а никто не обещал конфет и пирожных. Откладываю ложку на тумбочку и, осторожно придерживая за плечи, заставляю лечь на спину, приподнимаю футболку и кладу свою ладонь на его диафрагму. И глажу маленькими кругами, не надавливая, внимательно следя за выражением его лица. Брови мучительно сведены, глаза закрыты, небольшой струпик на губе он сковырнул, пока терпел, из губы снова выступила кровь. Бледный. Если не поможет — придётся вызывать врача. Не знаю, как это здесь происходит, поэтому пусть лучше поможет.
Нужно ещё минут пять-десять, я надеюсь. Продолжаю следить за его состоянием и гладить, ощущая ладонью, как нагревается прохладная сперва кожа. На отравление не похоже, я же в норме, впрочем, я и половины того, что он съел, не попробовала. Но, с другой стороны, это его привычная пища. Что же пошло не так? Глажу и глажу, смотря, как постепенно расправляется морщина между бровями, как пальцы перестают комкать покрывало, как не дрожат больше ресницы. Становится спокойнее, пытаюсь убрать руку, но внезапно ее перехватывают и прижимают чуть сильнее к животу. Наверное, ещё не совсем прошло, пусть полежит так. Отвожу глаза от расслабившегося лица, смотрю в пол на невзрачный кафель без рисунка, в странных прожилках, которые думают, что они сделают пол мраморным.
Вспоминаю, как однажды пришлось так же гладить себя саму, снимая сильную боль, потому что рядом не оказалось никого, кто бы держал меня за руку или принёс таблетку. Тогда я была молодой и практически бессмертной, но приступ оказался очень сильным. Помню, как лежала то на одном боку, то на другом, как доползла до двери и отперла её на всякий случай, чтобы не пришлось ломать. Как с трудом нашла последнюю таблетку, выпила её и включила телевизор, чтобы не было тихо и страшно. Шёл какой-то дурацкий фильм, не знаю, о чём. Я открывала глаза, потом закрывала, потом открывала снова, а он всё не заканчивался. Мне тогда казалось, что если фильм закончится, то закончусь и я. Мне было немного жаль того, кто потом бы меня нашёл…
Мои пальцы тихонечко пожимает тёплая ладонь, лежащая поверх них. Вздыхаю, выпрямляюсь и смотрю в порозовевшее лицо. Улыбаюсь. Наверное, нужно улыбаться, чтобы успокоить. Осторожно убираю руку с живота и ухожу в ванную, чтобы намочить маленькое чистое полотенце для рук. Им осторожно вытираю лицо грустного и немного встревоженного мальчика, чтобы ненароком не содрать корочки со лба, на носу от царапин остались только розовые следы. Беру телефон.
— Как ты? Легче?
— Да. Острая еда. Мне не нужно есть.
Тыкаю пальцем в его лоб, показательно хмурясь, вот ведь глупый, он просто наелся острого! А я-то уже мысленно пересчитала всю наличку, и только цены на госпитализацию в Паттайе не гуглила! А ему остренького захотелось! Лилу, ты лопух!
Лежит, улыбается так открыто и радостно, видимо, совсем отпустило. Ну и хорошо, ну и ладно. Ну и мне тоже нужно. Выйти. Подышать. Вытереть слёзы, сопли, прочие телесные жидкости… Немного резко сруливаю в ванную, запираюсь и плачу там, сидя на крышке унитаза. Не знаю, почему, наверное, просто завидую тому, что в отличие от Сансета некому было положить мне на живот тёплую ладонь и согреть, и забрать себе боль. Или это испуг? Я испугалась, что мальчику больно? Что я не смогу ему помочь? Что я не умею прятать трупы? На этом моменте меня разбирает смех. Коварная пожилая иностранка похитила и уморила юного тайского проститута, два дня прятала его под кроватью в номере и пыталась покинуть страну. Святый Позжже, мне всё же стоило заняться сочинительством.
Вытираю слёзы, споласкиваю полотенце и оставляю его сушиться на краю раковины. Истерика, кажется, рассосалась, можно выходить. Спать вообще не хочется, Сансет взбодрил меня как никогда. Задергиваю шторы, включаю торшер, достаю из-под кресла сумку с вязанием и устраиваюсь в кресле, не забыв бросить пару взглядов на
