Сволочи - Владимир Кунин

— Что же нам делать, Тошенька?.. — плачет пьяненькая Маша. — Что же нам теперь делать, родненький мой?! Нету сыночка нашего...

Вишневецкий сидит рядом с ней на койке, одевается. Взял Машину руку, целует в ладонь, приподнимает Машу с подушки, прижимает к себе, гладит по голове, целует мокрое от слез лицо жены, смотрит в никуда... Только желваки на скулах шевелятся.

— Налей мне еще немного, — сквозь слезы просит Маша.

— Может быть, хватит, Машуня?

— Налей, Тошенька. Только не разбавляй. Я водичкой запью...

Вишневецкий наливает из флакона в стаканы понемногу спирта. Себе разбавляет, Маше подает чистый.

— Господи... — всхлипывает Маша. — За что ты нас, Господи?.. Валечку-то зачем?.. Сыночка нашего...

Вишневецкий не выдерживает, залпом опрокидывает стакан.

Закрыв опухшие от слез глаза, Маша цедит чистый спирт маленькими глотками.

Потом берет двумя руками графин с водой, пьет прямо из горлышка: вода течет по подбородку, льется на рубашку, на постель...

Вишневецкий забирает графин из ее рук, ставит на табурет.

— Как дальше-то жить, Антошенька?..

— Не знаю, — глухо говорит Вишневецкий.

Встает, натягивает на себя свитер, штормовку. Нащупывает в кармане штормовки банку со сгущенным молоком, протягивает ее Маше:

— Паша тебе прислал... Пусть, говорит, Машуня, чай там пьет.

Маша смотрит на банку, говорит почти трезвым голосом:

— У тебя хоть Паша там есть. А я здесь совсем одна...

СПОРТГОРОДОК ДИВЕРСИОННОЙ ШКОЛЫ. ДЕНЬ

— Жора! Жорик!!! Георгий, бляха-муха, Николаич!.. Ты посмотри, где я!!! — слышится восторженный крик Тяпы. _

Георгий Николаевич поднимает голову и на высоте пяти метров видит Тяпу, сидящего на перекладине конструкции, куда можно забраться только по гладкому шесту, канату или по веревочной лестнице.

— Молоток, Тяпа! — кричит тренер. — Теперь главное — не шваркнуться оттуда!

— Не боись, Жорик! — И Тяпа счастливым голосом, в ритме плясовой, начинает петь, дирижируя двумя руками: — «...Как умру, похоронят, похоронят меня и никто-о-о не узна-ает, где могилка моя-а-а!» Кот! Котяра, ё-мое!!! Гляди — я без рук могу!..

— Не выделывайся, шмакодявка! — кричит ему Котька-художник и перепрыгивает с каната на шест, переворачивается вниз головой и в таком положении соскальзывает с шеста на землю...

...Группы взмыленных и уже измученных пацанов заканчивают тренировку в одном виде, переходят к другому...

Только что он всаживал с лету тяжелый нож в расчерченный силуэт на дощатых щитах...

...как уже на скорость вяжет мудреные альпинистские узлы — «булинь», «беседочный», «ткацкий», «прямой», «узел проводника»...

Только что отстрелялся в тире из «шмайсера» и девятимиллиметрового парабеллума или «борхард-люгера» — оружие только немецкое!.. Сдал на склад дяде Паше и вот уже...

...как Котька с Тяпой, перешел на учебную скальную стенку...

А она высотой метров сорок — не меньше.

До самого верха в гранитные расщелины вбиты скальные крючья с кольцами и карабинами для страховочных веревок.

Несколько пацанов лезут по отвесной стене, обвязавшись страховочным концом, продетым сквозь кольцо скального крюка. На земле их страхуют два тренера и наиболее сильные и крупные пацаны.

— Две руки — одна нога! Или — две ноги, одна рука!.. — орет тренер, задрав голову вверх. — Чтобы обязательно было три точки опоры!!! Сто раз уже говорил!.. Ты что делаешь, Заяц?! Ты чего на пальцах повис сволочь?!! Убиться хочешь?.. Ногу, ногу ставь, раздолбай!!! Вот так... Молодчик. И не гони картину... Помедленней.

— Бабай! Бабай, кому говорю?! — орет второй инструктор. — Не отклячивай жопу, мудила!.. Прилипни к стенке! Что, очко играет?! На земле-то вы все храбрые!..

— А мы и здесь — не хрен собачий! — орет со стенки паренек с лукавой рожей. — Гляди!!!

На высоте пятнадцати метров он нахально отстегивает от страховочного пояса карабин с веревкой:

— Я по водосточным трубам на пятые этажи лазал, и меня никто не страховал, да еще с «помытым» шматьем вниз спускался!.. А уж тут-то — в гробу я всех видел и в белых тапках!!!

— Кончай, Матаня! Пристегнись немедленно!.. Спустишься, уши надеру, как щенку, сукин ты сын!!! — орет в испуге тренер, в руках у которого провисла отстегнутая страховочная веревка Матани.

Котька прилип к стене на метр выше Матани. Говорит ему тихо:

— Не дури, сучонок. Нашел место хлестаться, говнюк...

Матаня смотрит на Котьку снизу голубыми глазами, ухмыляется:

— А вот заложимся — кто быстрее до верху доскачет?! Ты же вор авторитетный, проиграть не захочешь — люди смотрят...

— Я потому и авторитетный, что с дураками в очко не играю, — отвечает ему Котька и осторожно начинает лезть выше.

— Обвирзался, да?! — кричит Матаня. — Гляди, сявка!!!

Ловко и быстро Матаня карабкается по отвесной скале без страховки...

— Ну, гад... — в ужасе шепчет тренер. — Пронеси, Господи!..

Матаня уже почти поравнялся с Костей Черновым, как неожиданно кусок скальной породы под его ботинком выкрашивается из отвесной стены, и...

...Матаня срывается вниз с пятнадцатиметровой высоты!.. Глухой и хлюпающий удар худенького мальчишечьего тела о жесткое, каменистое плато, и в ту же секунду...

...один из тренеров и двое пацанов-страховщиков оказываются обрызганными кровью Матани...

— Держать страховку!!! — кричит второй тренер. — Всем вниз! Медленно... Никакой торопливости!.. Выбирайте слабину троса... Витя! Посмотри, что с Матаней... Доктор!!! Доктор!!!

Второй тренер подходит к неловко скрюченному телу Матани. Открытые голубые глаза веселого «форточника» застыло смотрят в далекую снежную вершину. Из-под затылка расползается черная лужа.

— Готов Матаня, — говорит второй тренер.

А вокруг уже стоит толпа измученных пацанов и тренеров, немцы с переводчиком, кладовщик Паша, повар и Вишневецкий...

— Та-ак... — говорит Вишневецкий. — Кто следующий?..

КУРИЛКА У СТОЛОВОЙ ДИВЕРСИОННОЙ ШКОЛЫ... ДЕНЬ

У щитового барака — курилка. Деревянные скамейки вокруг врытой в землю бочки с водой. В воде плавают окурки, мусор...

Десяток пацанов сидят обессиленно, покуривают.

Чернявый паренек в наколках фальшиво тренькает на гитаре, а Тяпа теперь уже совсем тоскливо поет:

— «...Как умру, похоронят, похоронят меня... И никто-о не уз-на-ает, где могилка моя-а... И никто не узнает, и никто не придет, только ранней весно-ою соловей пропоет...»

Котька-художник приделывает к концу десятиметровой альпийской веревки старую кожаную варежку. Вкладывает в нее для тяжести небольшой круглый камень, накрепко привязывает варежку к концу веревки...

Все такие выпотрошенные, что и разговаривать нету сил.

Мимо проходит Вишневецкий. Услышал заунывного Тяпу, спросил:

— Тяпкин! У тебя других песен нету?

— А как же, гражданин начальник! — дурашливо восклицает Тяпа. — Для вас? Сделаем-с!!!

Тяпа мгновенно вскакивает на скамейку, заламывает руки и, обращаясь к чернявому с гитарой, томно просит:

— Маэстро, музычку!..

И, не дожидаясь первого аккорда, грассируя «под Вертинского», очень неплохо поет:

— «...и тогда с потухшей елки тихо спрыгнул Ангел желтый и сказал: „Маэстро, бедный, вы устали, вы больны... Говорят, что вы в притонах по ночам поете танго!.. Даже в нашем светлом небе были все удивлены...“

— Откуда это у тебя? — прерывает его Вишневецкйй.

— От одной очень жалостливой эвакуированной бляди. Она кобеля себе приведет, меня за дверь, эту пластиночку на патефончик и... понеслась по проселочной!.. А я под дверью слушаю и запоминаю. Спеть дальше?

— Не надо. И в качестве кого же ты у нее жил?

— А вроде домашней собачки. То принеси, это... Карточки отоварь... За винцом сбегай — не видишь, мама устала?..

— Так это была твоя мать?..

— А кто ж еще!

— Ну а потом? — Вишневецкйй с интересом разглядывает Тяпу.

— А потом — суп с котом. Ее мусора замели, а меня — под жопу!

— За что замели?

— За полный букет — от мягкого триппера до твердого шанкера. Она в больничке себе вены перерезала, и... общий привет!

— А отец?.. — настороженно спросил Вишневецкий.

— Отец?! А что такое отец, гражданин начальник?

Уж на что пацаны были уставшими, а и те заржали в голос.

— Я — Антон Вячеславович, а не «гражданин начальник». Понял?

— Чего ж тут не понять? Не пальцем деланный.

Вишневецкий повернулся к Котьке-художнику:

— Художник! Откуда у тебя трос альпийский?

— Дядя Паша дал.

— И что ты там мостыришь?

— «Закидуху», Антон Вячеславович.

— У «закидухи» на конце «кошка» должна быть. Якорек такой.

— Пока и эта сгодится, — отвечает Костя.

— Ну-ну... — И Вишневецкий ушел к штабному домику.

Что-то дожевывая на ходу, из столовой вышел крупный парень в окружении трех мелковатых пацанов.

— Вова Студер со своими шестерками... — с опаской проговорил один, сидящий у бочки.