Недолгие зимние каникулы - Владимир Добряков

А Грека-то, Грека рот разинет!

Я живо представил себе всю эту великолепную картину и невольно засмеялся. Вслух засмеялся. Громко. Это было так неожиданно. Я прислушался — не проснулась ли мама?.. Нет, тихо. И Лидушка как ни в чем не бывало спит на своей кровати, посапывает. Ничего-то она не знает. И мама не знает. И сам Грека не знает. Никто. Все спят. Один я не сплю. Как хорошо, что не сплю. Если бы опал, то не пришла бы мне сейчас в голову такая замечательная мысль. Может, и никогда бы не пришла. Я похолодел — до того стало вдруг жутко, что я мог бы все эти дни мучиться, ругать себя и ничего, ничего не сделать…

Счастливый и успокоенный, я еще что-то подумал о себе лестное и приятное, но что именно, не помню.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ —

КОЕ-ЧТО О «ЧЕРТОВОЙ ДЮЖИНЕ», «ГОЛОВОЛОМКЕ МАКАРОВА» И О ТОМ, ЧТО Я — «КОЛДУН»

Если бы не Лидка, и не знаю, сколько бы еще проспал. Ночью-то, наверно, не один час в потолок проглядел, пока про ключ придумал, и потому под утро так крепко спал, что не слышал, как Лидка встала, как даже пыталась меня будить, да мама ей не велела. Это уж мне потом рассказали.

А разбудила все-таки Лидка. Завопила, будто не письмо в почтовом ящике нашла, а корзину шоколадных конфет:

— Папа прислал! Папа! — И по всем комнатам на од-«Ой ножке скачет. — Вставай, соня-засоня! Письмо от папы!..

Мама читала письмо вслух. Письмо было длинное, на четырех страницах. Я замерзнуть успел, сидя в трусах на диване. Папа поздравлял с Новым годом и очень жалел, что не может встретить его дома, среди родных, милых морда-щек. Так и написал — «мордашек». Я взглянул на сестренку. И правда — мордашка! Щеки горят, а губы пухлые вперед выкатились, словно долгое «му» тянут. Я частенько подсмеиваюсь над Лидушкой, а тут отчего-то приятное захотелось сделать. Взял ее косичку и пощекотал розовую полоску шеи. Лидушка и внимания не обратила. Маме в рот смотрит — слушает. О своей работе папа писал, о том, что, кажется, нащупали новое крупное месторождение нефти. Писал о товарищах, о погоде. Потом несколько шутливых строчек в письме предназначались специально Лидушке. Пусть, мол, в новом году будет у нее по-прежнему хороший аппетит и чтобы с таким же аппетитом готовилась к поступлению в школу.

Лидушка еще сильнее разрумянилась и с гордостью сказала:

— Ты, мама, напиши, что я «Муху-цокотуху» сама прочитала и еще книжку «Барбос в гостях у Бобика».

В другой раз я точно съехидничал бы: «Книжка! Пять страничек и буквы по кулаку!» А сейчас не стал подсмеиваться, наоборот, похвалил:

— У-у, какая ты у нас грамотейка! Отличницей будешь…

— Дальше слушайте, — сказала мама. — Это, Боря, тебя касается… «В новом году, через месяц, исполнится тебе, Бориска, тринадцать лет. Говорят: несчастливое число, чертова дюжина. Наплюй, не слушай! Самое рассчастливое число. И потому хочу пожелать тебе, сын, в новом году подтягиваться по тринадцать раз на турнике. Ходить по тринадцать километров на лыжах. Иметь тринадцать верных друзей. Совершать в день по тринадцать добрых дел. И самое главное, чтобы за любые тринадцать дней ты ни разу не мог бы упрекнуть себя, что поленился, кого-то обидел, что был трусом, эгоистом или предателем своих друзей. Хотел бы еще пожелать, чтобы кушал по тринадцать раз в день, да боюсь, раздуешься, как бочка. Так и быть, ешь по четыре раза в день…»

Шутник папа. Всех развеселил. Хотя кое о чем и всерьез не мешает подумать…

Я все еще сидел на диване, когда вновь вошла мама.

— Почему не одеваешься? — удивилась она. — Завтрак готов.

Посмотрел на часы — караул! Половина десятого.

Я плохо слышал, о чем мама и Лидушка говорили во время завтрака. Ну, хорошо, — неотступно крутилось у меня в мыслях, — решил как-то заполучить у Греки ключ. А дальше? Как это сделать? И когда?.. А если — сегодня? Сейчас?.. А может быть, все-таки обождать?.. Но тут я разозлился на себя: безвольный человек! Чего ждать? Чем завтра будет отличаться от сегодня? Тем только, что время напрасно уйдет…

В общем, задал себе задачку!

— Боря! — Мама постучала вилкой по моей тарелке. — Я тебя тоже не заставляю есть тринадцать раз, так что давай поактивней.

В самом деле, задумался, а картошка стынет. Я снова взглянул на часы и в три минуты расправился с картофелем, политым мясным соусом, и чашку кофе выпил. Еще бутерброд с маслом и сыром съел.

— Теперь молодец! — похвалила мама. — Наказ отца выполняешь.

Я решил отправиться к Греке сейчас, не медля. Твердо решил. И эта твердость решения радовала меня, а еще больше — волновала. Как я все сумею? Вдруг растеряюсь? Но отступить я уже не мог. Никак не мог.

В ящике буфета — чего там только не хранилось! — я наспех выбрал кое-какие подходящие, а может, и не подходящие (я сам этого не знал) вещицы: блестящий шарик от подшипника, легкую на вес монету в 20 грошей (папа из Польши привез), поцарапанную линзу и, подумав, сунул в карман головоломку Макарова — хитрую разборную игрушку, которую откуда-то привез в Россию знаменитый мореходец адмирал Макаров. Возьму на всякий случай, подумал я. Карман не протрет, а пригодиться может.

— Мам, пойду погуляю. — Я торопливо надевал пальто.

— Это пожалуйста. К обеду не опоздай…

О чем разговор! До обеда — целая вечность.

Вечность! Разве мог я знать, как дальше все закрутится, что я не только вовремя не приду домой, но даже и подумать про обед у меня не выпадет свободной минутки.

По дороге к Греке я вспомнил, как он вчера предлагал нам с Котькой угадать, что спрятано у него в кулаке. И меня вдруг осенила идея. А может, и не вдруг. Ведь взял же я зачем-то шарик, монету, игрушку разборную… Ладно, чего гадать — вдруг, не вдруг, главное, знаю, как мне действовать, с чего начинать.

Я прибавил шагу. Мне не терпелось скорее, только бы скорее увидеть Греку. Неожиданно я вообразил себя охотником — будто иду по следу хищного, сильного зверя, например, барса. Да что там барса — самого тигра! Ничего не подозревая, тигр лежит в своем логове, а я бесстрашно подбираюсь к нему по узкой звериной тропе. Я до того ярко все это представил себе, что даже ощутил в руках приятную тяжесть карабина. Оказывается, и руки я держал таким манером, словно сжимаю оружие. Это я понял, когда увидел мальца с разинутым ртом. Хотел малец прокатиться по ледяной дорожке тротуара, да меня увидел и застыл, глаза выпучил. Я шел, никого не замечал, а мальца приметил — очень уж вид был у него смешной.

Я опустил руки, а сам без задержки спешу дальше. Вон за тем домом-утесом — и тигриное логово. Как быстро добрался…

Через минуту я скользнул в подъезд и, чуть задохнувшись от быстрой ходьбы и волнения, взбежал на третий этаж.

Дверь прямо — его. Вот и красная пуговка звонка. Только нажимать надо не как придется, а как велит Грека: короткий звонок, длинный и снова — короткий. Условный знак.

— Это чтобы знать, кто идет, — объяснил Грека. — Для друзей мои двери открыты.

Из всего класса только я и Котька знали про этот тайный условный знак.

Перед тем как нажать кнопку, я посмотрел на отверстие для ключа, даже внутрь заглянул: не торчит ли нужный мне ключ в замке? Нет, не торчит. Видимо, как и вчера, ключ лежит у него в кармане. Все правильно.

«А если его дома нет? — с беспокойством подумал я. — Вот и будет тогда правильно!»

Напрасно тревожился: предводитель «Клуба настоящих парней», как видно, поднялся с кровати еще позже меня. Нечесаные вихры его торчали, как у циркового клоуна, во все стороны, лицо- было неумыто, а клетчатая рубашка даже не заправлена под брюки.

— А-а, это ты, — открыв дверь, разочарованно протянул Грека. — А я обрадовался: думал — Котька, вместо Деда Мороза спешит с утра пораньше поздравить пирогами своего командира с Новым годом… Валяй, заходи… Может, и ты чего вкусненького принес?

— Мама только сегодня собирается печь пироги, — виновато сказал я. — Вечером могу чего-нибудь принести. Или завтра…

— Завтра! Завтра, может, я и своих пирогов налопаюсь. Может, мать тоже напечет. — Грека взял с буфета широкую резиновую ленту, намотал концы ее на руки и принялся растягивать тугую резину перед грудью.

Пока Грека, краснея от натуги, разминал мускулы, я незаметно оглядел стол, голый подоконник, буфет с треснутым стеклом, за которым цепочкой, по росту, стояли белые слоники. Я машинально пересчитал их и удивился: слоников почему-то было шесть. Странно: ведь их «для счастья» продают сразу по семь штук…

О слониках я тут же забыл. Мысли по-прежнему были заняты ключом. Да, ключа нигде не видно. Сомнений не оставалось: ключ — в кармане штанов Греки. Итак, пора было начинать операцию…

Между тем Грека, стиснув зубы и вытаращив глаза, в последний раз растянул резину и, довольный, бросил ее на буфет.

— Двадцать пять раз! — выдохнул он. — Личный рекорд!.. Ну, — Грека повалился на кушетку, — докладывай, отчего в такую рань приволокся. Я же в 18.00 назначил встречу.