Черные береты - Николай Иванов

Прислушиваясь к спорам, репликам, он, оказывается, прислушивался и к себе: к каким доводам больше лежит его душа? Изначально он против Горбачева и Ельцина, взбудораживших страну и расколовших ее на два лагеря. По совести, так им надо бы обоим уйти в отставку, если они в самом деле думают о народе, а не личных амбициях. Хотя, конечно, страна уже разделилась, единения уже не будет в любом случае. А если победит Янаев, демократы ведь на Кремлевскую стену полезут — напористости, наглости, злости и нетерпимости к оппонентам им не занимать, они родились, выросли и держатся на этом. А если виктория смилостивится к Ельцину — ох, и погуляют ребята-демократы, ох, развяжут себе руки. В любом случае страшно.

— Идут, идут. От Моссовета идут, — послышались голоса и все, замолчав, посмотрели на противоположную сторону Манежа. Оттуда по улице шла толпа человек в двести, впереди несли икону, портрет Ельцина и новый флаг России. С белого листа единственного плаката звучал призыв: «Ельцин приказал действовать».

Прямо по улице, не спускаясь в переход, навстречу митингующим от музея поспешили люди. Поколебавшись, Андрей между остановившихся машин пошел за ними. Уже на площади оглянулся: добрая половина споривших осталась на месте. Да, страна раскололась. И будет кровь. И ее будет больше, если победит ГКЧП — демократы станут биться до последнего за свою власть, они бросят в бойню любого. И, как ни страшно это произносить, но чем больше будет крови, тем лучше для них. Они наверняка уже сейчас тайно желают и ждут ее. Пусть кто-то погибнет по дурости, по глупости, случайности — но теперь любая капля крови будет на совести тех, кто ввел в стране чрезвычайное положение, кто ввел в столицу танки. И этой каплей можно будет утопить, подвести под любую статью каждого члена ГКЧП, переманить на свою сторону народ.

Андрей поймал себя уже на том, что больше симпатизирует ГКЧП. Точнее, не симпатизирует, а боится за них, за их дальнейшую судьбу. А все потому, что они не правы. Они все занимали высшие государственные посты в стране, и для того, чтобы навести порядок, можно и нужно было найти сотни других способов. А не ставить народ друг против друга. И в то же время… по крайней мере, сделана попытка выступить против развала великой страны. Неуклюже, неумело, но восстали. И история, наверное, им воздаст.

На ступеньки гостиницы «Москва» уже влезли с мегафонами первые ораторы: Ельцин призвал к всеобщей бессрочной забастовке, хунта не пройдет, мы имеем дело с кровавым — да, они все-таки жаждут крови! — реакционным переворотом, поэтому все — на защиту Белого дома российского правительства.

Около Андрея вынырнула женщина, митинговавшая у музея Ленина. Она яростно хлопала каждому выступающему, что-то сказала парню, спокойно выслушивающему ораторов.

— Да пошла ты, — огрызнулся тот. — У меня руки в мозолях от работы, а у тебя от этих хлопков.

Он развернулся и пошел с площади.

— До-лой хун-ту!

— Ель-цин! Ель-цин!

— Сво-бо-да! Сво-бо-да!

— К Белому дому! Все — к Белому дому, на его защиту.

Нет, не та, не та стала Москва, подустали к этому времени, видать, от политики. За иконой и портретом Ельцина двинулось человек триста, и то чуть ли не половину составляли корреспонденты и такие, как Андрей — то ли любопытные, то ли неопределившиеся. Большую видимость чего-то массового привносили гудящие автомобили, попавшие в пробку.

Около Белого дома народа было побольше, тысячи две-три. Преобладала молодежь, и из их реплик Андрей понял, что первыми и пока единственными, кто откликнулся на призыв Ельцина начать забастовку, оказались кооператоры. Ругали рабочих: боремся за их счастье и свободу, а они чего-то выжидают. Несколько парней писали на бетонных плитах поверх уже законченного лозунга «Бей краснопузых» новый — «Отстреливай большевистскую сволочь без прома…» А ведь будут!

— Господа, мы победим, — кричала девица неопределенного возраста с кучи металлолома, уже натасканного на площадь.

«Солома для танков», — усмехнулся Андрей этой баррикаде и крикнул в ответ девице:

— А тебя-то саму в господа возьмут?

Однако он забыл, где и среди кого находится.

— Провокатор! — закричало сразу несколько голосов, и его мгновенно взяли в кольцо. Сзади по спине и ногам ударили, и Андрей напрягся, стараясь вырваться. С десяток «кооперативных господ» он, конечно, уложит без напряга, но тут лучше отойти, не ввязываться.

— Посмотрите, да он подстрижен. Наверняка из КГБ.

— Потрясем его, гада.

Несколько ударов опять достали Андрея, к его куртке потянулись руки. Сгибаясь и прикрывая карманы, сделал еще одну попытку вырваться. Если найдут удостоверение омоновца, растерзают без суда и следствия. Тогда придется биться, а ему нельзя, у него Зита…

— Погодите, — раздался властный голос, и в центр толпы стал протискиваться коренастый, полнолицый крепыш. — Я тоже подстрижен, но это ни о чем не говорит, — закрутился он, переключая внимание на себя. — А кагебешник так дешево не подставится, это просто дурак. А дуракам не место здесь. Не будем пятнать руки защитников Белого дома всякой дрянью, просто выставим его отсюда. Иди, — парень ухватил Андрея под локоть и толкнул прямо на толпу.

— Дуракам не место среди нас, — охотно подхватили польщенные «господа». — Вон его!

— Никуда я не пойду! — дернулся Андрей, но вырваться не смог: парень оказался цепок, в пальцах чувствовалась сила.

— Не дури. Успокойся и иди, — наклонившись, для одного Андрея проговорил он, и Тарасевич повиновался.

Прорвав кольцо, попетляли, взобрались на некогда зеленый, а теперь затоптанный газон. Подождали, когда про них забудут, потеряют из виду.

— Извини, но здесь сейчас никому ничего не докажешь. А вот морду набьют, — первым заговорил «выручатель». Он поднял руку, сделал круговое движение, и к нему тотчас пробрались еще два парня — подстриженных и накачанных. — До двадцати одного часа свободны, — сообщил он им.

«Свой», — вздохнул с облегчением Андрей: четкие действия и такие же команды не оставляли сомнения в догадке. Но продолжали молчать оба, глядя на крышу крыльца Белого дома, превращенную в трибуну. Стоявший там оператор-телевизионщик поднял руку, требуя внимания, затем замахал ею, заводя толпу внизу.

— Цирк, — усмехнулся парень и искоса поглядел на Андрея: как отреагируешь на мои слова?

— Страшно будет жить в обществе, в котором заправилами окажутся эти, — Андрей кивнул на беснующуюся толпу. И сам изучающе посмотрел на собеседника: я достаточно открылся?

— Ты местный?

— Командировка.

— Может, сходим куда-нибудь перекусить? Лично я голоден, как черт. Да и дождик, кажется, собирается, — парень поднял голову, и на подбородке обозначилась невидимая ранее ямочка.

— Согласен. Меня зовут Андрей. — И, помолчав, добавил: — Из ОМОНа. Старший лейтенант.

— О, тогда совсем свой, — расплылся в улыбке парень. — А я — Михаил Багрянцев. Капитан. Что-то вроде спецназовца.

6

Услышав сквозь сон посторонний звук, Андрей резко сел на диване.

— Еще спим? — заглянул в комнату Михаил. — Ну и правильно. Бардак всегда лучше переспать.

— Что на улице? — стряхивая остатки сна, поинтересовался Андрей.

— Дождь. И листовок полно. За Ельцина, конечно. А у меня такое впечатление, — разувшись, Михаил прошел в ванную, включил воду. — У меня такое впечатление, — прокричал он оттуда, — что судьбу страны решает не народ, а Садовое кольцо Москвы. А если еще точнее — один Белый дом. Агитаторы ходят по улицам, собирают защитников, словно милостыню. Стыдоба. Народ, если бы верил Ельцину, пришел бы на его защиту и без призывов. Короче, однозначности нет. А для истории парадокс: Белый дом находится на Красной Пресне. Опять красные и белые, и опять между собой повязанные. А победить может какая-нибудь третья сила, которая заставит потом русского мужика тыкаться мордой в новую грязь.

— Про Горбачева что-нибудь слышно?

— Ничего нового. Впрочем, про него уже давно все забыли, никто не вспоминает. Дохрущевился, черт бы его побрал. Это же надо — уехать отдыхать в такое время. Ничему история не учит.

— Что ГКЧП?

— Ни мычит, ни телится. Мало читали Ленина, где он про промедление, которое смерти подобно. По-моему, декабристы. Вышли, подставились — и все. На их месте надо что-то предпринимать для народа. Кто против — убирать. Так нет, хотят остаться в белых перчатках. Хвала, конечно, за это, но зачем тогда брались? — Михаил вышел из ванной, и Андрей замер: все тело его нового друга было покрыто красными шелушащимися пятнами. Удержался от вопроса, но Мишка сам, оглядев живот, плечи, развел руками: — Тропическая язва. Два месяца провалялся в Бурденко — бесполезно. Теперь вот бабулек ищу. Случаем, нет знакомых?

— Не-ет. А где подхватил-то?

— Далеко. Когда-нибудь, может, расскажу. Так, что у нас в холодильнике?