Когда рассеется туман - Кейт Мортон

Я не привыкла обманывать и до сих пор не знаю, что со мной случилось, и все же в тот момент, глядя прямо на учительницу, я, не моргнув глазом, соврала:

— Нет, мисс Принс. Не видела.

— Точно?

— Да, мисс.

Она пристально изучила меня через очки.

— Но я ведь ясно слышала тут голоса.

— Только мой, мисс. Я пела.

— Пела?

— Да, мисс.

В детской воцарилось молчание, которому, казалось, не будет конца. Потом мисс Принс похлопала указкой по раскрытой ладони и шагнула внутрь. Двинулась по периметру комнаты — цок, цок, цок…

Когда она подошла к кукольному домику, я заметила, что из-за него высовывается ленточка Эммелин.

— Я… я вспомнила, мисс. Я видела их из окна. Они были в старом лодочном сарае, на берегу.

— На берегу, — повторила мисс Принс. Она подошла к окну и попыталась вглядеться в туман, бросавший на ее лицо белый, призрачный отсвет. — «Осина тонкая дрожит, и ветер волны сторожит…»

Тогда я еще не читала Теннисона и решила, что мисс Принс просто описывает озеро.

— Да, мисс, — согласилась я.

Постояв еще мгновение, она обернулась.

— Я пошлю за ними садовника. Как там его…

— Дадли, мисс.

— Значит, пошлю Дадли. Не будем забывать, что точность — вежливость королей.

— Да, мисс, — приседая, подтвердила я.

Учительница процокала мимо меня и, выйдя, плотно притворила дверь.

Дети возникли передо мной будто по мановению волшебной палочки — из-за занавески, кукольного домика, старой тряпки.

Ханна улыбнулась мне, но я не ответила. Пыталась понять, что я только что сделала. Зачем я это сделала.

Растерянная, подавленная, смущенная, я торопливо присела и выбежала из детской в коридор. Щеки мои горели, я спешила вновь оказаться на привычной кухне, подальше от этих странных взрослых детей и тех непонятных чувств, которые они во мне вызывали.

В ОЖИДАНИИ КОНЦЕРТА

Сбегая вниз по ступеням в дымную кухню, я услышала, как Нэнси выкликает мое имя. Я чуть-чуть постояла на нижней площадке, поджидая, пока глаза привыкнут к полутьме, и торопливо вошла. На огромной плите посвистывал медный чайник, от варившегося рядом окорока поднимался солоноватый пар. Посудомойка Кэти, бездумно глядя в запотевшее окно, скребла в раковине кастрюли. Миссис Таунсенд не было — скорей всего, прилегла отдохнуть, пока не пришло время готовить чай. Нэнси сидела в столовой для слуг в окружении ваз, канделябров, кубков и огромных блюд.

— Наконец-то, — нахмурилась она так, что глаза превратились в черные щелочки. — Я уж думала, придется тебя разыскивать. — Нэнси указала на соседний стул. — Не стой, как истукан. Бери тряпку да помогай.

Я уселась рядом с ней и выбрала широкий круглый молочник, с прошлого года не видевший дневного света. Оттирая с него пятна, я пыталась представить, что творится сейчас в детской. Как там смеются, играют, поддразнивают друг друга. Мне будто приоткрылась чудная книга с волшебными картинками, но не успела я зачитаться, пришлось со вздохом отложить ее в сторону. Понимаешь? Уже тогда я почти что влюбилась в младших Хартфордов.

— Ты что! — воскликнула Нэнси, отбирая у меня тряпку. — Это же столовое серебро его светлости! Повезло тебе, что мистер Гамильтон не видит, как ты его царапаешь.

Она приподняла повыше вазу, которую чистила сама, и начала тереть ее размеренными круговыми движениями.

— Вот так. Видишь? Аккуратно. В одну сторону.

Я кивнула и вновь принялась за свой молочник. В голове роились вопросы о Хартфордах, вопросы, на которые — я была уверена — Нэнси знает ответ. И все-таки я не решалась их задать. С нее бы сталось перевести меня работать подальше от детской, если б она почуяла, что я получаю от своих обязанностей недолжное удовольствие.

Но как влюбленному даже самые простые вещи кажутся исполненными великого смысла, так и мне хотелось узнать о Хартфордах хоть что-нибудь. Я вспомнила о запрятанных в комоде книгах, о Шерлоке Холмсе, который заставлял людей давать самые неожиданные ответы при помощи искусных вопросов. Глубоко вздохнув, я позвала:

— Нэнси…

— М-м-м?

— А как выглядит сын лорда Эшбери?

Черные глаза потеплели.

— Майор Джонатан? Он очень красивый…

— Нет, майора Джонатана я видела.

Не заметить майора Джонатана, живя в Ривертоне, было трудновато. Портрет старшего сына лорда Эшбери, наследника, закончившего сперва Итон, а затем и военную академию Сандхерст, висел рядом с портретом отца (в ряду целой галереи отцов предыдущих поколений) на верхней площадке парадной лестницы, сурово глядя в вестибюль: голова гордо поднята, медали сверкают, голубые глаза холодны как лед. Гордость Ривертона — как наверху, так и под лестницей. Герой англо-бурской войны. Будущий лорд Эшбери.

Нет, я имела в виду Фредерика, того, кого в детской, со страхом ли, с восхищением, называли «Па». Младшего сына лорда Эшбери, имя которого заставляло гостей леди Вайолет улыбаться и покачивать головой, а его светлость бормотать что-то неразборчивое в стакан с хересом.

Нэнси открыла рот и тут же захлопнула его, как рыба, выброшенная штормом на берег.

— Не хочешь вранья — не задавай вопросов, — в конце концов ответила она, поднимая вазу повыше к свету и придирчиво ее оглядывая.

Я дочистила молочник и взяла блюдо. Вот такая она — Нэнси. Переменчивая. То откровенная до невозможности, то скрытная ни с того ни с сего.

Не успели часы на стене протикать пять минут, как она сама нарушила молчание:

— Небось, кого-нибудь из лакеев подслушала?

Я только покачала головой, боясь сказать что-нибудь не то и тем самым снова прервать разговор.

— Альфреда, готова спорить. Никогда язык на привязи не держит!

Нэнси принялась за очередную вазу. Подозрительно оглядела меня.

— Тебе что, мать никогда о семье не рассказывала?

Я снова покачала головой, и Нэнси испытующе приподняла бровь, словно не веря, что люди могут говорить о чем-то еще, кроме жизни в Ривертоне.

А мама и в самом деле больше молчала. Когда я была маленькой, я приставала к ней с просьбами рассказать хоть что-нибудь. По деревне ходили многочисленные истории про дом на холме, и мне очень хотелось похвастаться перед другими детьми, что я тоже кое-что знаю. Но мама лишь качала головой и напоминала мне, что от любопытства кошка сдохла.

Наконец, Нэнси смилостивилась.

— Мистер Фредерик… Ну что тебе сказать о мистере Фредерике… — она вздохнула, натирая вазу. — Он неплохой человек. Совсем не похож на брата, конечно, вовсе не герой, но по-своему очень даже хороший. Честно говоря, здесь, под лестницей, все его очень любят. Он был очень славным парнишкой — фантазером, выдумщиком. И к слугам всегда очень добр.

— А правда, что он добывал золото?

Какая необыкновенная профессия! Детям Хартфордов повезло с отцом. Мне хвалиться было нечем — мой собственный родитель испарился еще до моего появления на свет и время от времени возникал лишь в горячем шепоте между мамой и ее сестрой.

— Было дело, — ответила Нэнси. — Чем он только ни занимался — я всего и не упомню. Никак не осядет на одном месте наш мистер Фредерик. Никак не угомонится под стать остальной семье. Сначала выращивал чай на Цейлоне, потом добывал золото в Канаде. Потом решил газеты печатать. А теперь, спаси Господи, эти автомобили.

— Он торгует автомобилями?

— Не торгует, а делает. Ну не сам, конечно, а рабочих нанял. Купил завод около Брэйнтри.

— Он там живет? Вместе с семьей? — спросила я, аккуратно поворачивая разговор к интересующей меня теме — детям.

Нэнси на приманку не клюнула, погруженная в собственные мысли.

— Хоть бы тут ему повезло. Бог знает, как его сиятельство был бы рад вернуть хоть часть вложений.

Я заморгала, ничего не поняв, но спросить не успела — Нэнси продолжала:

— Да ты и сама его очень скоро увидишь. Он приезжает в следующий четверг вместе с майором Джонатаном и леди Джемаймой. — На лице Нэнси мелькнула редкая улыбка — знак скорее одобрения, чем удовольствия. — На августовский день отдыха[4] каждый год вся семья собирается. Никому и в голову не приходит пропустить традиционный обед. Так в наших краях давно принято.

— И концерт, — добавила я, стараясь не глядеть на Нэнси.

— Значит, — вздернула она брови, — кто-то уже наболтал тебе про концерт, да?

Я сделала вид, что не замечаю ее раздражения.

— Альфред. Он просто сказал, что слуг тоже приглашают посмотреть.

— Лакеи! — презрительно качнула головой Нэнси. — Никогда не слушай лакея, милочка, если хочешь узнать что-нибудь толком. Слугам разрешают посмотреть концерт, все по доброте нашего хозяина. Он знает, как много значит для нас его семья, как мы рады поглядеть на молодых.