Любовь не терпит сослагательного наклонения. Роман - Александра Арсентьева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сет, я пойду ко всем. Ты здесь останешься?
– Да.
Одри ушла, робко оглядываясь на Сета и удивляясь его смелости. Сет всегда был отчаянно смелым и в некоторых ситуациях откровенно лез на рожон. Зачем – она себе даже не представляла. Совсем недавно получил за это и вот опять. Даже профессор Ной ему однажды двинул, что говорить об остальных.
– Я… мы просто разговаривали, – сказал Сет профессору.
Профессор молчал.
– Я же не на исповеди… профессор Лефтерис.
– Жаль, что ты не мой студент. Я бы имел возможность не просто отчислить тебя, а унизить. Говори правду!
– Лучше не надо, а? Я уже сказал правду и она Вам не понравилась. Эта… хуже.
– Целовались? – профессор сверлил взглядом Сета.
– Шутите, да? Я… только чуть-чуть… Я делал попытку, только и всего.
– Говори мне всегда правду, Сет. До самой смерти.
– Моей или Вашей? Вы же меня… не убьете?
– Не убью… пока. До тех пор, пока ты рассказываешь мне правду о себе… и о моей жене.
– Вы – сумасшедший.
– Нет. Думаешь, легко ревновать? Имея такую внешность, как у меня и находясь в этом возрасте, что бы ты стал делать?
– Не знаю.
– Ты умный парень. Смелый, на грани наглости и дерзости, и честный. Знаешь. Ревновать. И я… ревную. Шел бы ты отсюда…
– Я пойду, – принял предложение Сет и ретировался.
Глава 9
Плутон немедленно попросил Роберто Барберри переговорить со своим сыном.
– Сделай это прямо сейчас. Мой сын… Он, как бы это сказать… импульсивен. Нет, даже не то… Он не понимает слова нельзя.
– Да уже вижу. Я для всех какой-то Зевс – громовержец, что решает семейные проблемы, проезжая на огненной колеснице, запряженной своими людьми, готовых выполнить любое мое приказание.
– Это… так сложилось. Ты суров, но справедлив.
– Думаешь, мне самому это нравится? Я поговорю со Стаматисом. Сомневаюсь, что он меня послушает, конечно.
Сет подошел нехотя.
– Знаменитый миллионер Роберто Барберри! Давайте, читайте свою мораль: я приготовился слушать.
– Дерзкий молодой человек, в моей семье уже был случай неповиновения. Второго я не допущу.
– Это Вы про Эпафа, Вашего нынешнего зятя? Слышал, что он был любовником Вашей дочери прежде, чем жениться на ней… законно. Я сейчас нарываюсь… Собственно говоря, я всегда нарываюсь, но что поделаешь? Такой я есть. У меня такой характер и менять я его не собираюсь даже ради такого уважаемого человека, как Вы.
– Почему? – серьезно спросил Роберто.
– Я люблю Вашу внучку. Она красивая, добрая, вежливая, талантливая и честная.
– Себе во вред.
– Одри не вредит честность. Она любит своего мужа и никогда ему не изменит.
– Но Вы-то хотите этого.
– Я не хочу, чтобы она изменяла мужу. Это… получается само собой.
– Как это?
– Вы любите свою жену, верно? Как Вы ее добивались – легенда.
– Афродита любит меня с первой встречи.
– Да-да, любит нищего и когда узнала, что спустя пару лет Ваше материальное положение улучшилось, бросила Вас и побежала покорять вершины науки. Хотела стать великой Склодовской – Кюри.
Роберто нахмурился.
– Много говорите, молодой человек.
– Много думаю. Обычно тот, кто много думает, отличается здравыми рассуждениями в присутствии знаменитых миллионеров, не подозревающих о том, что не они одни такие умные.
Роберто нахмурился еще сильнее.
– Вы и отцу дерзите?
– Всем, кроме Одри. Точнее сказать, ей тоже, но по-другому. Я с ней нежен.
– Зачем?
– Она… сексуальна. И мне не нравится, что все мои коллеги и друзья, видя в ней порядочную и удивительно серьезную женщину, начинают за ней ухаживать. За порядочной девушкой, такой, как она, не ухаживают – ее боятся, как огня. Она настораживает.
– И вызывает желание. К профессору Ною ее не ревнуете?
– Нет. Какой смысл ревновать к мужу? У них и секса-то приличного нет.
– Откуда Вы знаете?
– Чувствую и… понимаю. Профессор ни разу не говорил ей, что любит, на языке секса.
– Это как? – удивился Роберто.
– Ни разу не спал с ней так, чтобы на следующее утро ей было стыдно, что она все еще хочет его.
– Господи, что Вы говорите!
– Всего лишь то, что думаю.
– Одри не смейте говорить этого!
– Если Вы знаменитый миллионер Роберто Барберри – это вовсе не означает, что Вы можете диктовать мне свои правила жизни.
– Оставьте Одри в покое.
– И как, по-Вашему, я могу это сделать? Мы вместе работаем. Она безумно влюблена в актерский талант Шах Рукх Кхана, и я обещал ее с ним познакомить. У них все сложится: она ему понравится, и будет писать для него сценарии.
– Профессор Ной знает об этом?
– Он такой скучный. Что она в нем нашла? Если ревность и порядочность – так у меня все это есть, я еще и интересный.
– И наглость присутствует. Странно, но Вы совсем не похожи на своих родителей.
– Да я вообще от соседа. Так мама шутит. Ну, я надеюсь, что шутит.
– Если Вы будете продолжать приставать к Одри – у нее тоже появится внебрачный ребенок от соседа.
– Я не люблю детей. Мне нравится только Рухсар. Просто она дочь моей любимой женщины. Если у Одри появятся еще дети, я буду их всех любить. Кстати, Одри часто оставляет дочь со мной. Говорит, что я прекрасный отец.
– Ну, и нахальны же Вы!
– Знаю: Ваш зять отдыхает по сравнению со мной. Зато Эпаф хорош в постели, а профессор Ной что? Пустой предмет мебели. Лучше бы не мужа завела, а шкаф купила.
– Жаль, что я уже староват…
– Чтобы мне шею намылить? Вы считаете, я могу пригласить их обоих – Одри и ее профессора – в гости? У меня большая квартира и недавно я встретил хорошую в общем понимании девушку.
– И при этом пристаете к моей внучке?
– Я, видимо, равнодушен к хорошим девушкам. Мне нравятся только чужие жены. Серьезно: мы можем дружить семьями. Посмотрите, я с Вами вежлив – более того, я у Вас разрешения спрашиваю.
– Пригласите, если Вам хочется.
– А Вы меня не осудите?
– Вас профессор Ной осудит… но потом, когда Вы как следует нарветесь.
– Знаете, что я думаю о Вас?
– Не имею понятия.
– Вам не дашь 74 лет. Максимум 50. Это не лесть – Вы действительно сильный человек.
– Спасибо. Жена меня любит. Больше мне ничего не нужно. А еще я хочу, чтобы моя дочь и мои внуки были счастливы.
– Одри счастлива. У нее есть ее профессор. Она в нем души не чает. Тоже мне, антиквариат!
– Простите?
– Он стар для нее. Алфавит вызубрил, выучил пару не очень хороших стихов о любви на греческом и стал мне их в лицо тыкать. Тогда я просто испугался натиска, а сейчас… я хочу и могу положить мир к ее ногам. Я главный редактор издательства. Если я решу – оно будет принадлежать Одри. Собственно говоря, я уже это решил.
– Я бы не советовал ей соглашаться. Любые подарки имеют цену.
– Верно: я хочу ее сердце и душу.
Роберто устал переубеждать упрямого молодого человека, и отошел к гостям. Гости не скучали в одиночестве. Сет тоже подошел к ним, но встал позади от Одри, порядком раздражая профессора Ноя своим присутствием и ровным дыханием в затылок его жене. Одри что-то отвечала маме и отцу. Потом сказала, смеясь:
– Есть знаменитое на все времена и любимое всеми юристами выражение: «Все, что вы скажете, может быть использовано против Вас». Я, знакомясь с новыми людьми как писатель, говорю иначе: «Все, что Вы скажете или сделаете, может быть использовано мной в романах».
Гости понимающе переглянулись и засмеялись. Сет стоял рядом и красиво улыбался.
«У них явно есть что обсудить. Меня, например. Почему нет? С красивым поклонником и мужу можно косточки перемыть».
Профессор сослался на занятость и увез жену домой, вежливо забирая ее у Сета, почти готового обнять ее если не руками, то взглядом, что тоже как-то обижало.
Глава 10
И Одри действительно черпала вдохновение везде, где только было возможно, и позволяла совесть. Сначала она качественно обрабатывала полученную информацию – не хотела, чтобы кто-то из посторонних догадался, что в ее произведениях много личного и дорогого ей, – а потом пускала в дело. У настоящих писателей и поэтов так голова работает: каждую минуту перерабатывает увиденное и услышанное и думает, можно ли это как-то использовать. В этом нет ничего плохого – просто творческий подход к любимому делу. Одри с каждым днем все больше погружалась в отдельный, свой, неизведанный мир букв, слов, строк и чувств. И профессор Ной ясно понимал, что в этот мир имеет доступ только Сет, ее главный редактор. Одри уже работала мысленно практически везде: в ванной, когда мылась, в машине, когда ездила в издательство или университет, дома, на семейных обедах, в присутствии родных и близких… Она вела записную книжку формата А4, где записывала идеи и черновики стихотворений, возникавших ранее только по ночам (если она их не записывала, то к утру забывала и это было обидно), а ныне везде и всюду. В течение освобождавшегося от многочисленных трудов времени она дорабатывала черновики и немедленно добавляла для макета новой книги.