Замок и ключ - Сара Дессен

Белая «тойота» с помятым бампером пронеслась мимо, затормозила у парковки для учащихся, мигнув стоп-сигналами, и втиснулась в просвет между машинами. Стукнула дверца, и послышались торопливые шаги. Мгновение спустя нас догнала темнокожая девушка с длинными косичками и рюкзаком на плече, к уху она прижимала мобильник. Оживленно болтая, она забежала в галерею и помчалась к площадке.

— Ага, запоздалая пташка! Навевает воспоминания, — заметил Джеми.

— Ты же говорил, что доезжал сюда за десять минут!

— Ну да. Только до звонка оставалось минут пять, не больше.

Мы очутились у центрального входа, и Джеми распахнул передо мной стеклянную дверь. В отличие от школы Джексона, где всегда царил запах сырости и дезинфицирующих средств, здесь пахло чистотой и свежей краской. Совсем как в доме Коры, и это меня пугало.

В фойе ждал человек в строгом костюме.

— Мистер Хантер! — воскликнул он и поспешил навстречу, протягивая руку. — Возвращение блудного ученика! Ну, как жизнь в высшей лиге?

— По высшему разряду, — улыбнулся Джеми. Мужчины обменялись рукопожатием. — Мистер Тэкрей, знакомьтесь — моя свояченица Руби Купер. Руби, это директор школы, мистер Тэкрей.

— Рад вас видеть, — сказал директор. Моя рука утонула в его большой и прохладной ладони. — Добро пожаловать в «Перкинс-Дей»!

Я кивнула, хотя во рту у меня пересохло. Неудивительно, учитывая мой прежний опыт общения с директорами, домохозяевами, полицейскими и прочими официальными лицами. Инстинкт словно предупреждал: «Бей или беги!»

— Пойдем, сейчас мы тебя устроим.

Мистер Тэкрей провел нас по коридору в просторный кабинет и сел за большой деревянный стол, мы с Джеми заняли места напротив. Сквозь окно за спиной директора я увидела большое футбольное поле с белой разметкой. По краю поля медленно двигалась газонокосилка с водителем, в морозном воздухе висело облачко пара от его дыхания.

Директор школы обернулся и тоже посмотрел в окно.

— Прекрасный вид, не правда ли? Единственное, чего там не хватает, так это таблички с именем щедрого дарителя.

— Не нужно никакой таблички, — поспешно произнес Джеми, запустив руку в волосы.

Он откинулся на спинку стула и скрестил ноги. Джеми был одет в пуловер с капюшоном, джинсы и кроссовки, по его виду никто бы не подумал, что он окончил школу лет десять назад. Года два-три, не больше.

— Нет, вы только посмотрите на него! — обратился ко мне мистер Тэкрей, удрученно покачав головой. — Подарил школе новый футбольный комплекс и не хочет, чтобы об этом знали!

Я бросила взгляд на Джеми.

— Это правда?

— Подумаешь, большое дело, — смущенно пробормотал Джеми.

— Конечно, большое, — не унимался директор. — Именно поэтому я бы хотел, чтобы вы изменили свое решение и дали нам возможность рассказать о вашем участии в проекте. К тому же это чрезвычайно интересная история! Наши ученики проводят на «Ты и я» больше времени, чем на других сайтах, а его владелец вкладывает часть полученных доходов в образование. Это же бесценный опыт!

— Футбол трудно назвать образованием, — заметил Джеми.

— Спорт необходим для всестороннего развития школьников, — возразил директор.

Я повернула голову и уставилась на зятя, внезапно вспомнив все сигналы о пришедших сообщениях. Что ответил Джеми, когда я спросила, есть ли у него страница на сайте «Ты и я»? «Вроде того»? Да уж, он явно недоговаривал.

— …а сейчас я принесу бланки, и мы составим для вас расписание, — продолжал мистер Тэкрей. — Хорошо?

До меня вдруг с опозданием дошло, что он обращается ко мне.

— Ага, — торопливо выпалила я и судорожно сглотнула. — Я имею в виду — да, конечно.

Директор кивнул и встал, отодвинув стул. Мистер Тэкрей вышел из кабинета, а Джеми по-прежнему сидел, рассматривая подошву своей кроссовки. За окном водитель газонокосилки расправился с одной стороной футбольного поля и медленно переезжал на другую.

— Ты что, на самом деле… — обратилась я к Джеми. Он взглянул на меня. — Правда, что «Ты и я» — твой сайт?

Он поставил ногу на пол.

— Э-э-э… не совсем. Мой и еще нескольких человек.

— Но директор сказал, что владелец сайта — ты, — не сдавалась я.

Джеми вздохнул.

— Ну да, я его основал. Сразу после университета. Сейчас я больше наблюдаю за его развитием.

Я молча смотрела на него.

— Председатель правления, — признался он. — Вообще-то слишком громкое название для куратора.

— Не могу поверить, что Кора ничего мне не сказала!

— Ты же знаешь Кору, — улыбнулся Джеми. — Ее трудно впечатлить, особенно если ты не работаешь, как она, по восемьдесят часов в неделю, чтобы спасти мир.

Я снова перевела взгляд на газонокосилку, которая медленно тащилась вдоль кромки поля.

— Кора спасает мир?

— Пытается, — ответил Джеми. — Разве она не говорила тебе о своей работе в адвокатуре?

Я покачала головой. Если честно, до вчерашнего дня, пока сотрудник социальной службы в приюте не спросил сестру, чем она зарабатывает на жизнь, я и не знала, что Кора изучала право. Лет пять назад до нас с мамой дошло известие, что она вот-вот окончит университет, и все. Собственно, мы узнали об этом случайно, когда неожиданно получили приглашение на выпускной вечер — карточку с ее именем в конверте из плотной бумаги. Помню, я вертела его в руках, недоумевая, с какой стати оно вообще пришло, ведь мы столько лет не поддерживали отношений с Корой. Я спросила у мамы, но она лишь пожала плечами, сказав, что, наверное, канцелярия рассылает приглашения автоматически. Это было похоже на правду, ведь к тому времени Кора ясно дала понять, что нам нет места в ее новой жизни, да мы особо и не возражали.

В кабинете воцарилось неловкое молчание, и мне вдруг стало интересно, что зять знает о моей семье. Кстати, к вопросу о потерянном багаже — может, Джеми раньше и не подозревал о моем существовании?

— М-да, — произнес он, — думаю, вам обеим предстоит многое узнать друг о дружке, не так ли?

Я промолчала, уставившись на свои руки. Через пару секунд вернулся мистер Тэкрей со стопкой бумаг в руках и завел разговор о табеле успеваемости и дополнительных занятиях. Мы с Джеми больше не возвращались к нашей беседе, но позже я жалела, что не рассказала ему всю правду. Было время, когда никто не знал Кору лучше, чем я, и она не пыталась спасти весь мир. Только меня одну.

В детстве мама часто мне пела перед сном, когда приходила пожелать спокойной ночи. Она садилась на край кровати, гладила меня по голове, убирая волосы назад, целовала меня в лоб, обдавая сладким от вина дыханием — тогда она еще выпивала как цивилизованный человек, один-два бокала, не больше, — и говорила, что мы увидимся утром. А когда она вставала, чтобы уйти, я просила ее спеть мне песню. Обычно мама соглашалась, если была в хорошем настроении.

Мне казалось, что мама сама сочинила все песни, и потому я страшно удивилась, услышав одну из них по радио. Чувствовала себя так, словно обнаружила, что часть меня на самом деле мне не принадлежит. Сразу возникло желание узнать, на что еще у меня нет прав. Но это было гораздо позже. А тогда, в детстве, были просто песни, только наши и больше ничьи.

Мамин репертуар делился на три части: песни о любви, грустные песни и грустные песни о любви. Истории со счастливым концом были не для нее. Я засыпала под «Фрэнки и Джонни» — балладу о несчастной любви, или под «Не сомневайся, все в порядке» — о тяжелом расставании, а иногда под «Потерянное время» — о человеке, который сожалеет о прошлом. Но ее коронным номером была «Ангел из Монтгомери» в версии Бонни Рэйтт — эта песня до сих пор напоминает мне о маме.[1]

Там было все, что маме нравилось в песнях, — разбитое сердце, крушение иллюзий, смерть — и одинокая пожилая женщина, рассказывающая о том, что потеряла навсегда. В детстве я этого не понимала, для меня это были просто переложенные на красивую мелодию слова, которые пел мне любимый голос. Их смысл дошел до меня много позже, когда глубокой ночью я лежала в кровати, слушала, как мама поет за стеной, но ее пение уже не успокаивало, а, наоборот, тревожило. Я удивилась, что в такой красивой песне говорится об ужасных вещах. Нечестно, вроде как тебя обманули.

Судя по маминым разговорам, в ее жизни все пошло не так, как она загадывала. Предполагалось, что она поступит в университет, а потом выйдет замуж за своего давнего поклонника, Рональда Брауна, нападающего школьной футбольной команды. Однако его родители решили, что отношения молодых людей зашли слишком далеко, и заставили Рональда бросить маму накануне Рождества в предпоследний школьный год. Убитая горем, она поддалась на уговоры друзей, которые затащили ее на вечеринку к малознакомым людям, где она и повстречала первокурсника Миддлтаунского технического колледжа, будущего инженера. В заставленной пивными бутылками кухне он рассказывал ей о подвесных мостах, небоскребах и прочих «чудесах инженерно-строительной мысли», наводивших на нее скуку. Я так и не поняла, почему мама согласилась с ним встречаться, а потом и переспать, в результате чего девять месяцев спустя на свет появилась моя сестра.