На всю жизнь - Леонид Николаевич Радищев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Собака была хорошей породы — шотландский сеттер-гордон — способная и понятливая от природы. Владимир Ильич стал заниматься с ней в свободное время.
Прежде всего Женьку следовало отучить лаять без толку. Ей достаточно было услышать гавканье цепных псов, которых держали в Шушенском сельские богатеи, как она заливалась ответным лаем. И, конечно, для нее было все едино — ночь сейчас или день.
Владимир Ильич терпеливо отваживал ее от этой скверной привычки.
— Тихо, тихо! — успокаивал он Женьку. — Собака лает — ветер носит. Это специально для вашего брата придумано!
Постепенно Женька отвыкла вмешиваться в чужие скандалы. Научилась спать в сенях на подстилке, ничего не хватала без спросу, не давилась от жадности во время еды и не переворачивала миску, не лезла куда не следует, слушалась команды: «лежать», «на место», «ко мне» — и еще многому, что полагается знать благовоспитанной собаке.
Надежда Константиновна вспоминала потом в своей книге, как Владимир Ильич выучил Женьку «и поноску носить, и стойку делать, и всякой другой собачьей науке».
И только от одной привычки невозможно было ее отучить. Ей очень нравилось открывать все двери в избе. Делала это Женька с большой ловкостью: толкала дверь носом, а если требовалось, то и лапами.
Часто бывало так: сидит Владимир Ильич в своей комнатке, пишет, читает. Вдруг дверь распахивается настежь.
— Ах, это вы? Здрасте, давно не виделись! — говорит Владимир Ильич. — Визиты наносить вы любите, а нет того, чтобы дверь закрывать за собой!
Но этому искусству Женька так и не научилась.
* * *
Первая весна в далеком, глухом краю.
Казалось, что никакая сила не заставит дрогнуть это огромное безмолвное ледяное царство. Но вот пришло время, и снежные поля растеклись голубыми озерами. Целыми днями горит в них медное солнце, спокойно плавают дикие лебеди.
В оживающем лесу сонно бормочут тетерева, точно силятся вспомнить что-то, позабытое за долгую зиму. А речонка Шуша — такая мелкая, невидная — как будто решила напомнить, что она все-таки приток могучего Енисея и состоит с ним в ближайшем родстве. Она несется, бурлит, выходит из берегов, оставляя за собой островки, протоки.
Весна — всегда радость, а в далеком, глухом краю радость особенная.
Все чаще приходят к Владимиру Ильичу товарищи по ссылке — Проминский и Энгберг, заглядывает Сосипатыч с ружьецом.
— Гуси прилетели. Уток видели нынче.
Значит, скоро начнется весенняя охота, а с ней — первый Женькин выход. Теперь она должна показать, пошла ли ей впрок собачья наука. А обязанностей у нее немало: нужно учуять и разыскать дичь, затаившуюся в траве или кустах, найдя, сделать стойку — вот она, тут! Лечь и лежать неподвижно, чтобы не распугать других птиц и не помешать выстрелу. А после обнаружить и принести добычу.
Первое время Женька нет-нет да и срывалась. Подняв дичь на крыло, как выражаются охотники, она вдруг начинала гоняться за ней. Очень уж ей хотелось самой изловить птицу.
— Валеткины штуки, — говорил Владимир Ильич, — но ведь я же не морю голодом, как Кузьма…
Пес, которого звали Валетка, запомнился еще с детства. Принадлежал он кокушкинскому охотнику Кузьме, который говорил, что собаку кормить — только портить. Сама должна промышлять.
И Валетка промышлял, как умел. Ловил голубей, воровал кур, лазал по чуланам. А на охоте у него с хозяином было принято так: кто первый добежит, того и добыча. И не раз случалось, что, схватив подстреленную птицу, Валетка удирал с ней куда-нибудь подальше и быстро ее пожирал.
Эта история смешила Сосипатыча до слез, но, когда Женька гоняла дичь по собственному почину, он сердился. А Владимир Ильич терпеливо разъяснял Женьке, что порядочные охотничьи собаки так не поступают.
Вскоре умная Женька стала работать добросовестно и была у Владимира Ильича наилучшим помощником по охотничьей части. Она бесстрашно лезла в тростниковые заросли, в непроходимые болота и доставляла подбитую дичь хозяину.
* * *
В книге у Надежды Константиновны можно найти такую запись:
«Наше хозяйственное обрастание все увеличивается — завели котенка».
А еще через некоторое время в хозяйстве прибавился журавль — подарок Сосипатыча.
Собака, котенок, журавль! И все под одной крышей! Как бы не возникли у них раздоры, разногласия!
Но все сложилось благополучно. Женька даже молоко пила с котенком из одной миски. А журавля она немного побаивалась. Он умел очень выразительно щелкать клювом и шипеть.
Журавлик был совсем молоденький и еще не научился летать. За лето он сделался ручным, спал во дворе, расхаживал по сельской улице. Иногда пускался в пляс и очень всех потешал.
Незаметно подошла осень. Журка затосковал. Он часто заходил в сени, в избу, беспокойно курлыкал — должно быть, начинал мерзнуть.
С высокого неба все чаще доносились трубные крики улетающих на юг журавлей. Они летели, построившись острым клином, точно рассекая воздух. И вот настал день, когда Журка взмахнул отросшими крыльями и пустился догонять пролетающую стаю.
Все к нему очень привыкли и привязались. Но разлука их не опечалила. Они радовались, что Журка вернулся к своим и летит сейчас в удивительные, сказочные страны.
* * *
Годы ссылки были тяжелым испытанием. Но и в глухом, далеком краю ни один день не прошел впустую у ссыльных революционеров.
Здесь, в Шушенском, Владимир Ильич Ленин написал книгу, которая стала учебником для партии большевиков. Много было перечитано, обдумано на будущее. Здесь был составлен план первого номера большевистской газеты «Искра».
Своими руками, своим трудом украсили Владимир Ильич и Надежда Константиновна скудный уголок земли, куда их сослали царские судьи. Сами привозили деревца из леса, построили изгородь и беседку, заботливо вырастили садик, вскопали огород.
А время шло. Здесь, в Шушенском, они встретили новый, тысяча девятисотый год и начало нового, двадцатого, века.
В феврале — конец ссылки. Отпустят ли? Бывало и так, что полицейские власти по собственному произволу набавляли срок.
Теперь время тянулось в мучительном ожидании. Владимир Ильич похудел, не спал ночами. Наконец стало известно, что отпустят.
Наступил день отъезда. Упаковано несложное имущество: посуда, одежда. Только книг и бумаг набрался огромный тюк.
Пришли проститься Энгберг, Проминский — им еще оставаться в Шушенском. И Сосипатыч тут, и Минька.
А Женька? Как же быть с ней? Ее не возьмешь с собою!
Не домой, не на спокойную жизнь уезжают Владимир Ильич и
