Соната Единорога - Питер Бигл

– Джакхао, – сказал Ко. – Их никто не любит.

Сатир бодро двинулся дальше, но Джой не тронулась с места – ноги отказывались ее нести.

– У этой зверюги было две головы! – крикнула она вслед сатиру. – Две головы!

– Я же тебе сказал – это джакхао, – отозвался на ходу Ко. – Идем, дочка.

– Я не ваша дочка! – возмущенно крикнула Джой. – Я нездешняя! Мне сейчас полагается спать в своей постели, в моей собственной комнате! Мне нечего делать в местах, где водятся сатиры, и двухголовые змеи, и какая-то летучая дрянь, которая гоняется за тобой и норовит тебя убить, а я даже не знаю, что это такое!

Джой понимала, что у нее истерика, но это понимание было таким же далеким, как и ее дом.

– Что это за место? Кто играет эту музыку? Я просто хотела найти эту музыку – вот и все! Я ничего не сделала!

Ко повернулся и несколько мгновений с бесстрастный видом рассматривал девочку. Потом подошел к Джой и молча обнял ее. Рогатая голова сатира неуклюже ткнулась в грудь девочки, грубая шерсть на руках раздражала ее кожу, и воняло от него хуже, чем от Кении Роулза, ее соседа по парте. Но его объятия были очень нежными, и Джой сама обняла Ко и плакала, пока не успокоилась.

Когда она выплакалась, Ко немного отстранил ее и сказал:

– Я же сказал тебе – это Шей-рах. Это мир – такой же, как и твой, как и множество других, что летят меж звезд, – он погладил Джой по плечу. – А большего я и сам не знаю. Но я веду тебя туда, где ты сможешь узнать больше.

Джой всхлипнула.

– Мои родители проснутся и подумают, что я умерла! Они будут думать, что меня украли, – такое часто случается!

Девочка чуть не расплакалась снова, но кое-как удержалась.

– Ладно, – сказала она. – Ладно. Раз мы идем повидаться со Старейшими, так пошли. Все в порядке.

Дорога вилась по холмам, но даже со всеми этими подъемами и спусками идти по ней было легче, чем через лес. Небо было такого насыщенного синего цвета, что Джой не решалась поднять голову. Ей казалось, что если она сделает это, то упадет вверх и будет вечно падать в это бездонное синее небо. Она принялась расспрашивать Ко о перитонах.

– Я просто увидела что-то вроде тучи. Эта туча надвигалась на меня и издавала этот ужасный звук. Я даже не могу сказать, как на самом деле выглядит хоть один из них.

– Мы никогда не видели перитонов поодиночке, – задумчиво произнес сатир. – Мы даже представить себе не можем такое – один перитон. Они всегда летают огромными стаями – тучами, как ты говоришь, – и охотятся на все, что движется, и все, что поймают, сжирают на месте. После них не остается ничего, вообще ничего – говорят, что перитоны сожрут даже твою тень.

Джой припомнила ощущение леденящей тяжести, охватившее ее, когда она почувствовала тень – лишь тень! – перитонов у себя на плечах, – и девочку пробрала дрожь.

– Ладно, ну их, этих перитонов, – сказала она. – Но эта штука, которая в воде, эта джалла, и эта змея с двумя головами – как ты там ее назвал? И… – На головокружительно чистом небе промелькнула ало-золотая молния, заставив Джой задохнуться на полуслове. Потом девочка поняла, что это была птица. Но птица эта летела так быстро, что скрылась из вида прежде, чем Джой осознала: птица ослепила ее не сиянием, а единственно лишь своей красотою. – И вот это, вот это! – Джой махнула рукой в ту сторону, где скрылась птица. – Вот это! Что здесь за место? На что ни глянешь – все либо грозит тебе смертью, либо разбивает тебе сердце. Что здесь за место?

– Это была мири, – невозмутимо отозвался Ко. – Тебе здорово повезло, что ты увидела мири в первый же день, как попала сюда. На свете есть лишь одна-единственная мири, а когда она стареет, то поджигает свое гнездо и сгорает в нем дотла. А когда огонь гаснет, из пепла встает юная мири. Что ты на это скажешь, дочка?

Джой задрожала.

– Феникс… – прошептала она. – Это феникс. Мы читали о нем в школе. Но его же придумали, он бывает только в сказках. Точно так же, как сатиры – или как там вы себя называете.

Ко пожал плечами и снова почесался.

– Старейшие все тебе объяснят.

– Ага, – мрачно сказала Джой. – Старейшины. Ты бы лучше рассказал мне о старейшинах, пока мы к ним премся.

– К Старейшим, а не к старейшинам, дочка! – Ко расхохотался с искренним удовольствием и взял Джой за руку. – Я не могу тебе рассказать, что такое Старейшие, – промолвил он. – Они – это они сами, они всегда были такими, как есть, все три вида. Я не знаю, как еще можно о них сказать. Они – Старейшие.

– Тебе сто восемьдесят, или сколько там, лет, – сказала Джой. – И что, они старше тебя?

Ко радостно кивнул.

– И их – три разных вида? – Джой представила себе что-то вроде киношных инопланетян с огромными морщинистыми лысыми черепами.

– Одни из них подобны небу, – отозвался Ко. – Другие – огню, а третьи – земле. Но все они – Старейшие.

Джой вздохнула.

– Великолепно, – сказала она. – Но скажи-ка ты мне вот что: эти Старейшие – это они играют музыку? Ту музыку, которая здесь звучит.

Едва Джой произнесла эти слова, как внезапно где-то совсем рядом раздался звук одинокого рога. Мелодия была изящной и печальной, словно падение осеннего листа. Рог подхватил падающий лист, на мгновение взметнул его в небо, а потом отпустил лететь своим путем. В наступившей тишине Ко произнес:

– Нет, дочка, Старейшие не играют музыку. Старейшие и есть эта музыка.

Джой ничего не сказала.

Теперь дорога принялась взбираться вверх, потом нырнула в узкую долину, поросшую колючими деревьями. Их треугольные листья серебрились в солнечном свете. Музыка взмывала и исчезала, когда ей было угодно. Раздвоенные копытца Ко негромко цокали по дороге – и музыка оплеталась вокруг этого цокота цветущей лозой. Иногда казалось, что играет всего один или два рога, а иногда – будто их там десяток или того больше, целый оркестр. Джой пыталась распутать это многоголосие, разложить на отдельные голоса, как учил Джон Папас, – но у нее ничего не получалось.

Стайка небольших зверюшек, дремавших на прогретом солнцем валуне, проснулись и подняли головы – поглядеть, кто это там идет мимо. Джой уже почти без волнения отметила про себя, что зверюшки выглядят точнехонько как драконы с картинок, не считая того, что в этих драконах не больше шести дюймов роста и что они того же песочного цвета, как и камень, на котором они угнездились. Когда Джой взглянула в полуприкрытые глаза самого крупного дракончика, тот мгновенно принял вызов и зашипел, распахнув рыжевато-коричневые крылышки в твердом намерении защищать остальных драконят.

– Это шенди, – бросил Ко. – Раненько они в этом году.

Сатир произнес это таким тоном, каким говорят о приятной неожиданности вроде выглянувшего из-под снега цветка.