Аромат тьмы (СИ) - Гусейнова Ольга Вадимовна

В город я приплелась ближе к вечеру. Дорога привела к широкому каменистому плато, в центре которого высился серый замок скромных размеров, без всяких каменных защитных стен, рва и ворот. Возле него притулился тоже небольшой городишко. Вряд ли это столица, а вот какой-нибудь отдаленный форт вполне возможно. В лучшем случае здесь проживает тысяч пять жителей, затеряться среди них будет крайне проблематично. Значит, придется как можно скорее найти что-нибудь поесть, где-нибудь переночевать и идти дальше.

Обоз медленно подъехал к группе одинаково одетых людей, державших в руках нечто похожее на алебарды. Стояли они возле крохотного домика. Видимо, это городская стража или пограничники и у них здесь пост, а в домике можно спрятаться в плохую погоду. Из головной телеги спрыгнул крепко сбитый, добротно одетый мужик. Перекинулся несколькими фразами со стражами, потом они громко посмеялись обоюдным шуткам. Наконец голова обоза свистнул, оповещая, что путь открыт. Я шмыгнула в телегу под тент, где с трудом втиснулась между туго набитыми мешками с запахом шерсти.

Так я проникла в свой первый в новой жизни город, дождалась, когда стража останется за поворотом и у первой же улочки выбралась из повозки. Дальше отправилась в одиночестве. Мне необходимо было до темноты хоть немного сориентироваться и, если повезет, найти какое-нибудь укрытие на ночь, ну… заброшенную хижину там или сарай какой.

Сначала мне повезло с едой, к ней меня привел хлебный запах. Глотая слюну и принюхиваясь, бормоча «разве может так вкусно пахнуть», я ускорила шаг.

Пироги, пышные, большие, ароматные, лежали на лотке прямо у домика, рядом с ними стояла женщина. Любопытно, что вопреки расхожему мнению о хороших поварах и их комплекции, эта была худая и длинная как палка, еще и с сильно вытянутым лицом. Пока я приближалась к ней, опасливо оглядываясь, она с подозрением смотрела на меня, а когда я, сдвинув капюшон в сторону, «предъявила» ей багровый глаз и, кашлянув, ткнула пальцем в ближайший пирог, женщина бросила на меня возмущенно укоризненный взгляд. Я сразу же протянула ей свою единственную монетку. Укоризна сменилась недовольством.

Я расстроенно обмерла: неужели монетка настолько мелкая, что мне не хватает даже на один пирог? Сказать ничего не могла, опасаясь сорваться в истерику и банально схватить и сожрать пирог у нее на глазах. Поэтому задрала подбородок и глянула на нее снизу вверх, изображая высокомерное непонимание, пусть сама поясняет что не так. Удивительно, но женщина тяжело вздохнула, высыпала из кошеля всю наличность, сразу несколько монеток из темного метала, похожих медных, — и резко протянула мне.

Секунда на осознание своего везения — и я быстренько сгребла с ее ладони сдачу, чуть не поскуливая от счастья. А потом с благоговением забрала большой такой, размером с батон пирог и улыбнулась торговке самой благодарной и извиняющейся улыбкой, на какую была способна. За что получила ответную, а потом и осторожный, сочувствующий вопрос:

— За что ж тебя так муж отходил-то?

— Об дерево ударилась, — пояснила я.

Но женщина не поверила, качнула головой, досадуя на меня «горемычную, битую злым мужем».

Продолжать разговор я не стала; прикинула, хватит ли мне одного пирога, и решила купить про запас еще один, отчего торговка одарила меня довольной улыбкой и даже завернула покупку в большой лист, похожий на лопух. Пока я обыскивала в лесу полученную от Лесиры одежду, нашла в плаще внутренний большой карман, возможно, для оружия, и сунула туда свой будущий завтрак, а может и обед.

Вот так, уплетая пирог и чувствуя, как постепенно наполняюсь энергией и уверенностью, я начала обследовать город в поиске будущего жилья. Точнее, местечка, где можно спрятаться от внимания любопытных горожан, которые нет-нет, да провожали меня недоуменными — сдается мне, пока! — взглядами.

Я уже пальцы от остатков облизала, полностью подобрав даже крошки от пирога, когда услышала впереди крики и шум. Инстинктивно ускорив шаг, я быстро оказалась возле добротного дома с крепким забором, возле которого разыгралась настоящая семейная драма. У ворот с распахнутой калиткой лежала женщина, в ужасе глядевшая на нависшего над ней здоровенного широкоплечего мужика. У нее на щеке явственно алел след от удара. Молодая и, наверное, красивая, была, но сейчас выглядела затравленной, уставшей, обреченной. Возле нее, прижав к лицу ручонки, захлебывалась слезами опрятно одетая девочка лет пяти. А между женщиной и здоровяком втискивался паренек лет четырнадцати. Возможно, и младше, просто пошел в крупного отца, да и лицом похож, и фигурой. Оба сражались взглядами, вцепились друг другу в руки.

— Не смей бить маму! — орал паренек.

— Как ты смеешь перечить мне, щенок, — рычал, брызгая слюной, его отец.

Вокруг шептались соседи и очевидцы, не осмеливавшиеся вмешиваться, но явно осуждавшие мужчину:

— Что с Петрусом сталось, люди добрые? Ведь любил же свою Ларусю до безумия…

— Будто проклял кто…

— Их любовь многим не по душе пришлась… завидовали…

— Петрус работящий, лучший кузнец в округе, да поди ж ты, совсем головой тронулся, слова ему поперек не скажи, сразу с ума сходит да с кулаками кидается…

Я слушала и во все глаза смотрела на еще больше выходившего из себя отца семейства. Первый удар по лицу мальчишки сопровождался взрывом черноты, совершенно непонятным образом щедро выплеснувшейся из взбешенного мужчины. Зрители загомонили громче, закричала жена Петруса, кинулась к мужу, схватила его за ноги и умоляла успокоиться и не трогать сына. Девочка, закусив кулак, содрогалась от рыданий. А во мне усиливался голод, все больше и больше, рывками, как собака, рвавшаяся с привязи. Тягучий, мучительный, разъедающий мое нутро кислотой, разрастающийся пустотой, которую до дрожи в конечностях необходимо было чем-то заполнить.

Мне не встречались буйствующие наркоманы вживую, только в фильмах видела, как их ломало. И глядя на Петруса, пульсирующего… жидким мраком, источавшим невероятно сладкий, запредельно вкусный аромат… зла, ощутила мучительное, непреодолимое желание коснуться его, забрать эту кошмарную на вид тьму себе, до самой капельки. Утолить свой темный голод, заполнить пустоту внутри. Этот порыв одновременно напугал до чертиков и поманил обещанием по-настоящему наесться.

Я каким-то образом, словно ноги сами действовали, оказалась рядом с бушевавшим Петрусом. Он в этот момент хлестким ударом отправил сына на землю и пнул, отталкивая от себя обвивающую его колени жену сапогом. Я коснулась его плеча, ощутила, как перекатываются под грубой рубашкой стальные мускулы, как горит внутри кровь… щедро разбавленная чьим-то черным проклятьем…

Я бы под пытками не смогла объяснить, как догадалась действовать. Потому что все происходило по наитию, словно моя темная магическая сущность действовала на инстинктах, как новорожденные котята тянутся к соску матери за молоком как глотком жизни. Так и я, заглянув в безумные, почерневшие от злобы глаза мужчины, грудным мурлыкающим голоском Пантеры Багиры, попросила:

— Откройся мне! Выпусти зло наружу, свою ненависть, ярость, жажду убивать. Я все заберу, освобожу, дам вздохнуть спокойно…

Дальше я ощутила себя пылесосом, который вместо вездесущего песка и пыли собирал чужую темную магию, первозданное зло. Первый же «глоток» подсказал, открыл мне свою суть. Я не ошиблась, это было именно проклятье. Кто-то действительно позавидовал влюбленным и проклял мужчину, затмив безраздельную и светлую любовь к жене и детям черной ненавистью и злобой. И чем больше он их любил, тем сильнее ненавидел.

Когда я высосала из него все проклятье до капельки, мы оба рухнули на землю, только я — от «переедания», а он — без сил. Я улыбалась, как безумная, ощущая как мой дар жадно насыщается чужим злом, растворяет его, щедро заполняя моего кальмара силой, магией. Петрус, машинально вытерев кровь из-под носа, ошалело посмотрел на меня. Потом перевел взгляд на детей и жену, замерших в паре шагов от нас тесно прижавшись друг к другу, побитых, заплаканных. Его глаза, оказавшиеся голубыми, расширились от ужаса, он встал на колени и буквально пополз к ним. Упал в ноги и заплакал: