Новорусские помещики - Александр Мелихов

На этот раз качество оперативной съемки подкачало – фотография вся белелась какими-то бликами, Сергей Федорович был хотя и узнаваем, но снят с сосульчатого седого затылка, да и женщина, передававшая ему конверт, смотрелась довольно туманно. И тем не менее ошибиться было невозможно – это была Марианна Зигмундовна Пугачева.

Так вот он значит на кого работал!.. Бедный Иудушка...

Тятя Рая поднялась с рококошного кресла, и Дима тоже резко встал и загородил ей дорогу к выходу. Ах, так он боится, чтобы она снова не бросилась в бассейн!..

Глупый мальчик, – ревность, обман – все это такие детские шалости, такие глупости, такие мелочи в сравнении с тем, что в скором времени ждет каждого из нас! Она подошла к раззолоченному телефонному аппарату в стиле Луя Каторза, чтобы позвонить Сергею Федоровичу и сказать ему, что он может больше не прятаться, а приезжать прямо из своего настоящего дома в Бескудникове и уезжать туда же, – напрасно он не сказал ей об этом раньше. Но телефон вдруг взорвался под рукой, так что она даже отшатнулась и отдернула руку за спину.

– Вы супруга Исаака Моисеевича Шапиро? – требовательно спросил старающийся быть вежливым деловой мужской голос.

– Д-да... – встревожено ответила тетя Рая, сомневаясь, что имеет на это право.

– Вы не могли бы к нам подъехать? У вашего мужа инсульт, и он кого-то все время зовет. Но мы не можем понять, кого, нужен кто-то из близких, кто хорошо его знает.

– Да-да, конечно-конечно... Но он, вообще-то, в последнее время жил с другой женщиной... Я не в том смысле, я сейчас же выезжаю, просто я пытаюсь понять, почему он один... А она где?..

– Она здесь, но он ее не узнает. Вы можете дать трубку вашему водителю?

Дима четко повторял названия улиц и номера домов, явно взбодрившись и повеселев, словно его ожидала боевая вылазка. А тетя Рая, полумертвая от ужаса, с дергающейся головой, пыталась сообразить, что взять с собой, какие вещи могут ему понадобиться.

И поняла, что все, кроме нее, будет тут же доставлено ему за деньги.

В авто с ультрасовременной внедорожной подвеской ее так трясло, что она попросила включить отопление. Но потом вдруг собрала волю в один каменный желвак и настрого приказала себе: я должна думать только о нем. Я не имею права думать про себя! И почувствовала в душе такую силу, что когда привратник в камуфляже вел ее под моросящим дождем по темной аллее к горящим окнам двухэтажного корпуса, ей казалось, что пожелай она, – и ни одна дождинка ее не коснется. Только она не хотела расходовать силы на пустяки.

Коридор был гулкий и совершенно пустой, как в американских фильмах, где убить человека в больнице – ничего не стоит, никто неделю не хватится.

Перед входом в палату воля ее достигла такой концентрации, что, казалось ей, сейчас она прикажет ему: «Встань!» – и он поднимется. Палата была такая просторная, что ей бросились в глаза сначала стены и экраны компьютеров (все, как у нее в «Освобождении»), – и только потом люди. Они стояли к ней спиной, заслонив изголовье кровати – огромный врач в белом халате и докторском колпаке и статная женщина в брючном костюме красного гранита в мерцающую фиолетовую полоску.

– Тихо! Что вы врываетесь?.. – сурово бросила женщина ей через плечо, и вся нечеловеческая воля тети Раи вмиг улетучилась как дым.

Она замерла – она узнала эту женщину. Это снова была Свобода-на-Баррикадах.

– Что вы стоите? Наденьте ему очки, он же без очков ничего не видит! – теряя последнее терпение, приказала Свобода доктору, и он повернулся к столу, открыв тете Рае неузнаваемого дядю Изю.

Он оставался таким же обросшим седой щетиной, как и в день их ужасного расставания, но клочковатые апельсиновые седины были сбриты, придавая ему вид моложавый и даже слегка уголовный, если бы не старческая гречка. Только прямовидящий глаз его был безвольно прикрыт, и правый угол рта свисал скорбно и так же бессильно, как и его голые руки, валявшиеся поверх простыни.

Доктор приладил ему очки на слабо различимую переносицу, и Свобода-на-Баррикадах требовательно, но справедливо склонилась к нему.

– Господин Шапиро! Исаак Моисеевич! Господин президент! Вы узнаете меня?

Вечноопущенный глаз дяди Изи пришел в движение и в конце концов сквозь уменьшительную линзу узрел лик Свободы. И сохранившая жизнь половинка его заросшего седой щетиной лица исказилась совершенно младенческим испугом.

– Ыы, ыы!.. – умоляюще замычал он, пытаясь бессильно отмахиваться еще сохранившей силы рукой, и Свобода гневно выпрямилась.

– Не узнает! – возмущенно бросила она доктору, как будто именно он был в этом виноват.

– По-моему, как раз узнает... – в сторону буркнул доктор, чье терпение, казалось, тоже было на исходе.

– Вы супр... Вы Раиса Абрамовна Шапиро? – повернулся он к тете Рае, очевидно заметив ее еще спиной, и не до конца убитый в ней ужасом уголок сознания подивился, разглядев чеховскую бородку на такой высоте да еще и на раздраженной физиономии мясника. Однако после общения с психологами-консультантами она предпочитала мясников. По крайней мере, они не претендовали на звание свободного человека.

Тетя Рая сделала несколько неверных шагов и, не сдержав стона от боли в артрозных суставах, опустилась перед кроватью на колени и припала седой головой к неподвижной дяди Изиной руке. Не губами, как дернулась в первый миг, а лбом, клоунскими изумленными бровями.

– Аыа... Аыа... – пытался простонать что-то нежное дядя Изя, все еще живой рукой пытаясь пробраться к ее щекам, чтобы не то погладить, не то утереть хлынувшие ручьями слезы:

– Раенька, Раенька, – явственно расслышала она. Чтобы не утруждать его, она подняла мокрое лицо и полезла в сумочку за платком, но даже сквозь слезы увидела, что он тоже плачет. Дергалась у него только левая половина рта, но слезы катились сразу в обе стороны.

– Слезные железы функционируют, хороший признак, – откуда-то из вышины донесся голос мясника.