Отрицательное поведение потерпевшего и Уголовный закон - Элина Сидоренко

«Виктимологический негатив», на наш взгляд, должен включать в себя все многообразие аморальных и противоправных поступков жертвы, объективно способствующих зарождению преступного намерения у другого лица или провоцирующих его реализацию вовне. При этом для признания поведения потерпевшего отрицательным необходимо, чтобы оно воспринималось виновным как нежелательное и вызывало его ответную реакцию в форме преступления.

На практике виктимологический негатив встречается довольно часто. Так, по нашим данным, отрицательное поведение потерпевших имело место в 60 % убийств и 66 % случаев причинения вреда здоровью. При этом оно выражалось:

– в применении насилия – 27 %;

– в оскорблениях и угрозах – 20 %;

– в учинении ссоры – 18 %;

– в нарушении супружеской верности – 8 %;

– в необоснованных имущественных притязаниях потерпевшего – 9 %;

– в иных формах – 18 %.

Но, несмотря на специфику каждого конкретного случая, провоцирующее поведение потерпевшего являлось толчком к совершению преступления, иными словами, предопределяло действия преступника.

Рассматривая отношения «преступник-жертва», Й. Шнайдер писал: «Уголовная юстиция характеризует одного участника деликта как преступника, а другого – как жертву, потерпевшую ущерб. Однако и до и в ходе деяния преступник и жертва остаются субъектами, находящимися друг с другом в символическом взаимодействии»[99].

По мнению Г. Гентига, жертва формирует, воспитывает преступника и завершает его становление; она молчаливо соглашается стать жертвой, кооперируется с преступником и провоцирует его. «В негласном взаимодействии преступника и жертвы имеет место интеракция, взаимодействие и обмен элементами причинности»[100]. Дополним лишь, что в преступлениях, совершенных под влиянием отрицательного поведения жертвы, это взаимодействие еще более усиливается.

На практике довольно часто встречаются случаи, когда невозможно отделить друг от друга личности преступника и потерпевшего. В механизме преступления их роли переплетаются настолько тесно, что только случайность решает, кто кем будет. Г. Гентиг назвал подобные ситуации «преступник-жертва»[101]. Эленбергер определял их через положение субъекта, который в зависимости от обстоятельств может стать или преступником или жертвой; последовательно преступником, а потом жертвой; одновременно преступником и жертвой[102].

По признакам остроты и напряженности можно условно выделить две разновидности конфликтов «преступник-жертва»:

1) с нестрогим соперничеством, когда периоды обострений отношений сменяются временными «перемириями»;

2) ситуации строгого соперничества, для которых характерна ярко выраженная тенденция стремительного нарастания интенсивности межличностных столкновений.

Как отмечает С. Абельцев, при острых семейных конфликтах в 60 % случаев еще за 10–15 минут до убийства или причинения тяжкого вреда здоровью неясно, кто окажется преступником, а кто жертвой. Как образно выразился автор, «люди «пожирают» друг друга»[103].

Н. Сафиуллин назвал данные ситуации «взаимодополняющим партнерством»[104]. А Л. В. Франк – «инверсией вины» (от латинского слова inwersio – переворачивание, перестановки). Однако, на наш взгляд, предпочтительно говорить о смене ролей, а не вины, поскольку каждый субъект виновен лишь в том, что совершил.

В данном случае имеют место толчковые «ситуации-условия» (согласно предложенной нами классификации). При проведении выборочного анализа 200 уголовных дел они встретились нам в 23 % случаев от общего числа убийств и причинения тяжкого вреда здоровью вследствие провоцирующего поведения потерпевших.

На практике также распространены случаи, когда мотивы поведения преступника противостоят мотивам поведения жертвы, в результате чего и выстраивается криминальная ситуация. Противостояние мотивов делает ее взрывоопасной. Ответ на вопрос, будет или не будет совершено преступление, зависит как от преступника, так и от потерпевшего.

Американский исследователь Д. Лакенбилл, изучавший конфликты, закончившиеся убийством, рисует следующую характерную последовательность событий: а) будущая жертва оскорбляет будущего преступника; б) тот расценивает эти действия как враждебные и отвечает вызовом или нападением; в) будущая жертва не подчиняется вызову и наносит ответный удар; г) преступник расправляется с жертвой[105]. В таких ситуациях обе стороны озабочены лишь сохранением собственного престижа. Как правило, одна из сторон конфликта вызывает обмен агрессией, совершая что-либо, воспринимаемое другим лицом как «оскорбление его достоинства, т. е. покушение на имидж, о котором человек заявлял в конкретном случае или в социальном контакте»[106]. Обиженный не отступает потому, что этот шаг может еще больше повредить его имидж. Он пытается спасти свою честь, всеми способами выражая гнев и презрение к противнику. Происходит эскалация конфликта; каждая сторона боится показать свою слабость и считает применение насилия единственно верной реакцией. Итог всему – совершение насильственного преступления.

В подобных ситуациях потерпевший, взаимодействуя с виновным, не только вносит свою лепту в преступление, но и нередко «перерабатывает» действия преступника в свое личное. Подобные «ситуации-условия» встретились нам в 32 % изученных уголовных дел.

Бывают также случаи, когда интенсивность воздействия провоцирующего поведения жертвы на преступника настолько высока, что приводит его к совершению преступления даже при отсутствии антиобщественной установки.

Н. С. Лейкина справедливо отмечает, что «если под социальной установкой понимать систему социальной ориентации, которую человек для себя принял… то, очевидно, что антиобщественной установки нет у лиц, совершивших преступление под влиянием случайного стечения обстоятельств, в состоянии аффекта, вызванного противоправным действием, при превышении пределов необходимой обороны и т. д.»[107].

В таких случаях, на наш взгляд, имеет место опосредованное проявление антиобщественной установки. Жертва (ее носитель) воздействует на преступника и выступает в качестве непосредственного «соавтора» преступления. Отрицательное поведение потерпевшего может быстро и интенсивно повлиять на обстановку совершения преступления. Тогда лицо «теряется», импульсивно принимает решение и реализует его, не разобравшись со всеми обстоятельствами дела (например, при превышении пределов необходимой обороны).

В других случаях виктимологический негатив влияет на человека в течение более или менее длительного периода времени, решимость совершить преступление накапливается постепенно (например, при убийстве и причинении вреда здоровью в состоянии аффекта, вызванного длительной психотравмирующей ситуацией).

Высокая детерминационная нагрузка виктимологической провокации позволяет отнести эти случаи к «ситуациям-причинам». Последние встретились нам лишь в 12 % случаев от общего числа убийств и причинения тяжкого вреда здоровью, вызванных отрицательным поведением потерпевшего.

Во всех вышеназванных толчковых ситуациях проявляется так называемая «вина жертвы». Несмотря на важность данного явления, в науке оно понимается неоднозначно.

Изначально «вина потерпевшего» исследовалась в гражданском праве, и лишь в 60-е годы XX в. стала объектом пристального внимания криминалистов. Одними из первых затронули эту проблему В. Н. Кудрявцев и А. Б. Сахаров. В 1966 г. Л. В. Франк предпринял попытку рассмотреть вину потерпевшего как виктимологическую проблему. Эта работа была продолжена П. С. Дагелем, Н. Ф. Кузнецовой, B. C. Минской и другими.

Говоря о «вине жертвы», необходимо помнить, что этот термин условен. Подчас забывается, что вина – не только юридическое понятие, но и социально-психологическая категория, специфический «продукт», возникающий в процессе отношений личности с социальной средой.

В уголовно-правовой доктрине служебная функция вины ограничена пределами самой науки. Данная категория применяется лишь для определения психического отношения субъекта к своему деянию и его последствиям.

В криминологии вина понимается несколько шире. А. К. Гиреев справедливо рассматривает ее как «совокупность социально-психологических свойств, приобретенных в процессе социального общения и характеризующих отрицательное отношение личности к интересам и ценностям общества»[108]. Как отмечает польский правовед Б. Холыст, о вине в виктимологии можно говорить в том случае, когда поведение жертвы преступления характеризовалось определенными элементами, способствовавшими возникновению преступного умысла и его осуществлению.