Спящий в песках - Том Холланд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Именно они главным образом и привлекли мое внимание, ибо я мигом понял, что могу идентифицировать почти каждую. Там были ласточки и зимородки, гуси и утки, ибисы и удоды – словом, все многообразие пернатых, обитающих в долине Нила И какой живостью, какой удивительной точностью отличались эти изображения! Конечно, мой опыт общения с египетским искусством был скромен, но никогда доселе мне не удавалось видеть древние творения, в которых натурализм так примечательно сочетался бы с утонченной изысканностью стиля.
– Как можно называть такие изображения фантастическими?! – воскликнул я, обернувшись к Ньюберри. – Это же настоящее чудо реалистичности!
– Естественно, – хмыкнул Петри. – Перед вами самое совершенное художественное творение, какое мне когда-либо удавалось раскопать.
Ньюберри медленно кивнул.
– Пожалуй. Но это наводит на мысль о том, что и фараон, заказывавший подобные произведения, фараон, пожелавший жить в таком месте, был человеком еще более выдающимся и необычным, чем мы думали. Ибо – вы только посмотрите! – здесь нет никаких колесниц, никаких войск, никаких сцен войны и насилия. Лишь... – Глаза его расширились. – Лишь богатство и великолепие жизни.
Пребывая в восхищении, он не отрывал глаз от росписи, и даже Петри, похоже, проникся его настроением, выражение мрачной неприветливости на его лице уступило место улыбке, вызванной гордостью за выдающееся открытие.
– Да, он явно был человеком экстраординарным.
– Кто? – спросил я, воззрившись на археолога.
– Как это – кто? Фараон, конечно. А кто же еще?
– Какой фараон?
Брови Петри полезли на лоб.
– Это что же получается, Ньюберри? – удивленно воскликнул он. – Выходит, вы держите своего помощника в неведении? Неужели вы и словом не обмолвились ему об Эхнатоне?
– Он в Египте совсем недавно, – извиняющимся тоном пробормотал Ньюберри. – А вы прекрасно знаете, что я не склонен рассказывать о моих надеждах, связанных с этим местом, каждому встречному.
– Ваших надеждах? – рассмеялся Петри. – На сей счет могу сказать одно: вы попусту теряете время.
– Я отказываюсь этому верить, – возразил Ньюберри.
– Отказываетесь? Да разве вы не знаете, что все концессии на проведение раскопок там, – Петри махнул рукой в сторону кольца утесов, – находятся в руках французов. Они – а не вы – в конце концов и доберутся до столь милой вашему сердцу гробницы.
– До какой гробницы? – осмелился подать голос я. – О какой гробнице идет речь?
Ньюберри посмотрел на меня с сомнением.
– Пожалуйста! – теперь уже взмолился я. – Тот, кто увидел и оценил эту красоту, – я указал на расписной пол, – просто не сможет и дальше оставаться неосведомленным. Я должен узнать больше! Если тут замешана какая-то тайна, то я обещаю вам свято ее хранить!
Петри неожиданно рассмеялся и похлопал меня по плечу.
– Я вижу, вы славный юноша и искренне увлечены нашим делом. Ну что ж, так и быть, если вас и вправду интересует история царя-вероотступника, то я, пожалуй, расскажу вам все, что смогу, – точнее, все, что в настоящий момент уже является достоянием гласности.
– История царя-вероотступника? – недоуменно переспросил я, на самом деле сгорая от нетерпения ее услышать.
– Да, его самого, – подтвердил Петри. – Ибо нет никаких сомнений в том, что фараон Эхнатон был самым настоящим бунтарем.
Покосившись на Ньюберри, Петри вновь похлопал меня по плечу и повел по дощатым мосткам дальше, к палаткам.
– Вот, – сказал он, подойдя к одной из них и откидывая полог. – Наша последняя находка. Состояние, конечно, плачевное, но даже в таком виде это заслуживает внимания.
Я неуверенно приблизился к лежавшему в дальнем углу палатки обломку каменной плиты. Ньюберри, напротив, нисколько не скрывал крайнего возбуждения. Какое-то время мы оба молча рассматривали артефакт.
– Видите? – спустя несколько мгновений обратился ко мне Ньюберри. – Разве я не был прав, называя это гротеском?
Я не ответил, продолжая с изумлением вглядываться в покрывавшую камень резьбу. Композиция включала в себя группу фигур, несомненно египетских, но не похожих ни на какие из тех, что приходилось мне видеть прежде. Фараона среди них я узнал исключительно по царским регалиям, ибо в отличие от всех прочих владык Египта этот не походил ни на бога, ни на героя. Отвисший живот, широкие, почти женские, бедра, худые, практически лишенные мускулатуры руки и куполообразный череп делали его откровенно уродливым. Удлиненное лицо с пухлыми губами и миндалевидными глазами тоже нельзя было назвать красивым. Глядя на это отталкивающее изображение, походившее на портрет скорее евнуха, чем мужчины, и – тут нельзя было не согласиться с Ньюберри – безусловно гротескное, я почувствовал, как по спине моей пробежал холодок. Впрочем, общее впечатление мое не сводилось к одному лишь гротеску – присутствовало и какое-то иное ощущение, противоречившее первоначальному чувству отвращения и неприятия. И лишь спустя несколько мгновений мне открылся источник этого ощущения: рядом с фараоном художник изобразил трех девушек с такими же странными куполообразными черепами, как и у самого царя. Две сидели у его ног, а третью властелин Египта нежно целовал в лоб. Ни в одной из гробниц, ни в одной из книг по египтологии мне ни разу не довелось встретить что-либо похожее на столь трогательную, нежную семейную сцену.
– Это его дочери? – спросил я.
Петри кивнул.
– Похоже, этот царь ценил семейные привязанности чрезвычайно высоко. Что, если судить по сохранившимся изображениям, совершенно нехарактерно для древних владык.
– А откуда же взялся столь странный художественный стиль?
Петри пожал плечами.
– Кто знает, каковы его источники. Возможно, в жизни народа произошли какие-то перемены, причем настолько существенные, что они сломали устоявшиеся представления и наложили свой отпечаток на традиции в искусстве.
– Загадок много, – поспешно вставил Ньюберри, – но существуют и ключи к их решению. Они разбросаны повсюду – достаточно только внимательно посмотреть вокруг. Разве не так?
Он бросил взгляд на Петри.
– Ну, – археолог сделал широкий жест, – пожалуй, вся эта огромная равнина представляет собой своего рода ключ и готова предоставить нам массу полезных сведений.
– Правда? – Я выглянул из палатки и обвел взглядом пески и чахлые кустики. – Что-то я ничего подобного не вижу.
– Именно! – воскликнул Петри и снова указал на открывавшийся перед нами песчаный простор. – Точно так же, как и вы, не увидел здесь ничего и сам Эхнатон, когда впервые прибыл на эту равнину с намерением построить собственный город. А ведь в его распоряжении были Фивы – великолепная столица, украшенная многими поколениями его предков, ибо этот фараон был наследником великих правителей. Ни для кого не секрет, что Фивы в ту пору процветали, находились, можно сказать, на пике благоденствия. Спрашивается, почему же Эхнатон покинул обжитые Фивы и перенес столицу в эту пустынную долину, находившуюся в двух сотнях миль от какого-либо из существовавших тогда городов?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});