Чабан с Хан-Тенгри - Касымалы Джантошев

Значит, правильно поступила мама, не подняв руки, когда люди наказывали Калыйкан? Получилось бы, что она бьет связанного: так объяснила Жанаргюл».

На другой день после собрания в клубе Темирболот пошел в школу. Лиза, с которой Темирболот сидел на одной парте, радостно сияла. Он думал, что учителя начнут ругать его за пропуск занятий, но ни один ничего не спросил. А ребят словно подменили: Темирболоту не грозили кулаками, не смотрели с укором, не перешептывались, глядя на него. Те, которые прежде задирали его, старались избегать его взгляда. Когда случалось Темирболоту посмотреть в их сторону, они наклоняли головы пониже.

Темирболот с теплотою вспоминал, что вчера в школе ребята держались еще мягче, еще дружественнее.

Только Белек порою издали бросал на Темирболота уничтожающие взгляды, как бы говоря: «Это ты виноват, что мою мать исключили из колхоза». Но перед другими ребятами Белек делал вид, что ему все безразлично.

Темирболот заметил, что Белек затаил злость, но не придавал этому значения. Он держал себя с ребятами так, будто совсем не было этих двух лет, словно ничего не происходило.

Когда кто-то из мальчиков предложил сыграть после уроков в волейбол, Темирболот с радостью согласился. Домой он вернулся с наступлением сумерек, потный, со сдвинутой на затылок шапкой. Таким он уже два года не приходил! Радость, как пламя, все ярче разгоралась в его душе. Он был счастлив.

Когда Темирболот закончил уборку стойла, он вдруг услышал пронзительный голос Калыйкан:

— Эй ты, бригадир! Провалиться тебе сквозь землю! Иди сюда!

Темирболот даже вздрогнул, будто его укололи. Он выбежал из сарая и увидел Эшима: бригадир шел к окраине села.

Наискось от дома Темирболота стоял дом Калыйкан, крытый камышом. Домишко был совсем ветхий, входная дверь рассохлась и висела на одной петле. Вместо стекла в окнах красовались многочисленные осколки, неряшливо скрепленные при помощи бумаги и теста. На попойки у Калыйкан денег хватало, а для того, чтобы привести дом в порядок, не оставалось ни средств, ни времени. В углу двора рядом с разожженным очагом, на котором был водружен казан, стоял стог соломы, явно украденной с колхозного поля.

Калыйкан, подкинув соломы в огонь, бросилась на улицу, чтобы обругать бригадира, пока тот не успел пройти мимо ее дома.

Темирболот увидел Калыйкан, и у него возникло такое чувство, будто ему попалась на дороге змея — даже по телу пробежала мелкая дрожь, как бывает при виде ползущей твари.

Темирболот отвернулся; если бы он был волшебником, он лишил бы Калыйкан языка до конца ее дней, перенес бы ее дом на самую вершину ледника, куда еще ни один человек не добирался.

— Ну, что ты хочешь мне сказать? — спросил Эшим. Разговаривать он с ней не желал, но все-таки сделал несколько шагов навстречу Калыйкан.

— Три дня не могу тебя разыскать! Вот хорошо, что сам попался по дороге, — выкрикивала Калыйкан. — Скажи, сколько у тебя рогов отросло после того, как меня исключили из колхоза?

— А зачем тебе это знать?

— Хочу посмотреть, — подбежав, она сорвала с головы бригадира ушанку.

В эту минуту послышался голос старца Ашыма:

— Эй ты, Калыйкан, у тебя пожар!

— О, провалиться тебе, бригадир, сквозь землю! — завизжала Калыйкан и, вложив всю свою злость в удар ушанкой по голове Эшима, помчалась к своему двору. — О, помогите! О проклятый огонь!

Оглашая улицу воплями, она в растерянности размахивала шапкой бригадира.

Сухая солома все сильнее разгоралась от утреннего легкого ветерка. Язык пламени, взлетев, лизнул камышовую крышу.

Калыйкан, не понимая, что ее буйство бессильно перед буйством огня, подбежала к тому, что еще недавно было стогом соломы, и пыталась ушанкой загасить пламя.

— Ах, проклятый огонь! — приговаривала она.

Лицо ее обдало жаром.

— Пожар!

— Эй, э… э! Пожар!

— Скорее! — послышались голоса с разных сторон аила. Все кто в чем был спешили к дому Калыйкан.

Темирболот вспомнил поговорку «Да сгорит дом зло чинившего!» и, удовлетворенно улыбаясь, вдыхал запах дыма.

Он увидел, что Эшим, ненавидевший Калыйкан не меньше других, первым подбежал к огню и, схватив вилы, принялся быстро разгребать солому.

«Ну и чудак дядя Эшим! И что помогать этой бессовестной сплетнице!» — подумал Темирболот и в то же мгновение услышал плач двухлетнего сына Калыйкан. «Олжобай!» Сам того не заметив, Темирболот в одно мгновение очутился у горевшего дома. Он бросился к двери, но столб дыма и огня преградил ему дорогу. Юноша дважды повторил попытку — бушевавшее пламя, раздуваемое ветром, грозно охраняло вход.

Не зная, как поступить, Темирболот метался вокруг дома. В голове мелькали какие-то кадры из фильма о пожарниках.

— Разбросайте солому! — кричали люди наперебой.

— Кидайте в огонь снег!

— Поливайте водой!

— Где лопата?

— Несите ведра!

— Осторожно, сгоришь!

— О, провалиться мне сквозь землю! Зачем я разжигала огонь?

Крики ребят из горевшего дома заглушались голосами собравшихся, визгом Калыйкан. В суматохе о детях забыли, не вспомнила даже сама мать. Темирболот почему-то не догадался просить помощи у старших. Нахлобучив ушанку на глаза, он привалился левым боком к окну и выдавил ветхую раму. Звеня, осколки посыпались в комнату, изнутри повалил густой, едкий дым.

— Белек! Где ты, Белек! — отчаянно крикнул Темирболот.

В окне появилась голова растерявшегося Белека. Темирболот помог ему вылезти, схватив за шиворот. Олжобай в своем углу ревел все громче, все отчаяннее.

Не раздумывая, Темирболот перемахнул через подоконник. Густой удушливый дым образовал темную завесу. Ощупью, согнувшись, двигался Темирболот на голос ребенка. Вдруг в передней прогремел взрыв. Пламя через открытую дверь ворвалось в комнату.

Заслоняясь руками от огня, Темирболот пробрался к постели, схватил Олжобая и громко закричал:

— Ребенок! Возьмите ребенка!

И тут только долетел до ушей Темирболота возглас Калыйкан:

— Дети! Где мои дети?!

Как очутился он у окна, Темирболот сознавал смутно. Его самого, обожженного, тащили на себе несколько человек.

— Отдайте моего сына! — подскочив к Темирболоту, резко выкрикнула Калыйкан.

Люди срывали со смельчака тлевшую одежду, разглядевшие его лицо с трудом сдерживали вопли ужаса.

— Дорогой мой, как ты успел там очутиться?! — прошамкал старый Ашым.

Старушка Сайкал, проливая слезы, целовала лежавшего на какой-то подстилке Темирболота и от волнения не могла говорить.

Жанаргюл и Айкан, помогавшие тушить пожар на другом углу дома, бледные и испуганные, подбежали к Темирболоту.

— Дорогой мой! Ты цел? — спрашивала Айкан, прижимая к груди Темирболота. Потом, отстранясь, она стала разглядывать лицо сына.

Правая щека, губы его были багрово-красные, местами выскочили водянистые волдыри. Наружная часть рук была сплошь покрыта ими. Волдыри с каждой секундой росли.

— О милые люди, что же это такое будет? — причитала Айкан.

Сбегали за Айсулуу, которая работала в родильном доме фельдшером.

— Не бойтесь, тетушка Айкан! — сказала она, осмотрев Темирболота. — Я принесу лекарства, потом забинтую — все заживет, даже без рубцов. А пока Темирболота надо перенести домой.

Калыйкан, убедившись, что дом ее обгорел изнутри и очень пострадал снаружи, крикнула людям, разбиравшим уцелевшие деревянные части:

— Эй, вы, провалиться вам сквозь землю, не смогли потушить, что там теперь роетесь? Оставьте, пусть все сгорит!

Односельчане, тушившие пожар, в удивлении смотрели на Калыйкан.

— Ты что, совсем совесть потеряла? Что набрасываешься, будто мы подожгли? — буркнул старец Ашым и не спеша зашагал к своему дому.

Темирболот с трудом поднялся, отказываясь от чужой помощи. Эшим и Айкан все-таки поддерживали его под руки.

— Белек, пойдем с нами! — сказал Темирболот однокласснику. — Тетя Жанаргюл, вы возьмите маленького. Он так может замерзнуть…

— Пусть мерзнет! Мой ребенок помрет, какое вам дело? — Калыйкан с визгом набросилась на Жанаргюл.

Темирболот, вырвавшись из рук Эшима и Айкан, подскочил к Калыйкан.

— Мы не съедим вашего Олжобая! Пусть побудет в тепле…

Услышав сердитый голос Темирболота, разглядев воспаленное лицо и водянистые пузыри на руках, Калыйкан вдруг испугалась. Она внезапно умолкла, как будто у нее окаменели скулы, а язык прилип к гортани.

Темирболот взял из ее рук ребенка, передал Жанаргюл.

— Скорее иди, храбрый джигит, — сказала Айсулуу и, взяв его под руку, повела к дому.

Люди, сбежавшиеся на пожар, понемногу стали расходиться. Пламя потухло. Кое-где дотлевали головешки, голубой дымок, клубясь, улетал ввысь.