Появление Сесса - Дорин Тови

Добавьте к этому, что Бэннетам не только понра­вилось бузинное вино, но они занялись приготовле­нием собственного... Теперь все свободное от черепах место перед камином занимали булькающие галлон-ные банки и две оплетенные бутыли. Мисс Уэллинг­тон была наверху блаженства. Тим с его бородой, сообщила она нам, выглядит совсем как ее отец на фотографии в ее спальне, где он снят молодым... а я заметила, что красные флорентийские бусы, которые носит Лиз, точь-в-точь такие же, как ее собственные, пусть они и голубые? Да, я заметила. Как заметила сходство их платьев с неясными цветочными узорами с той лишь разницей, что у мисс Уэллингтон они были подлинными двадцатых годов, а Лиз доволь­ствовалась модными копиями. Они могли бы сойти за мать и дочь... а вернее, за племянницу и чудако­ватую тетушку. Корабль мисс Уэллингтон наконец-то прибыл в тихую гавань. Теперь она могла изливать свои заботы на пару птенчиков.

Как и мы. Только у нас их было четыре. Они все еще безмятежно занимали наш гараж вместе с роди­телями, и не было никаких признаков, что они со­бираются его покинуть, а до нашего отъезда остава­лось две недели. Створка гаражных ворот все еще прислонялась к сливе — объект предположений ста­рика Адамса и его приятелей... Хотя, честно говоря, к этому времени на нас свалилось столько бед, что гараж без створки был сущим пустяком.

Начало им за четыре недели до нашего отъезда положила Шебалу, заболев и отказавшись есть. Что само по себе было чем-то неслыханным. За два года жизни она еще ни разу не отворачивалась от мисоч­ки, и обычно ее приходилось изолировать в прихо­жей, пока Сили, неторопливый гурман, доедал свою порцию, не то бы она уписала то, чего он не успел проглотить. В течение дня мы наблюдали, как она чахнет прямо на глазах, подобно героине «Травиаты»: никнет на середине пола, такая хрупкая; томно отво­рачивает голову, когда мы ставим перед ней еду, от­вечает нам слабеньким голоском, означающим, что она вот-вот отойдет в мир иной, но прощает нам нашу Нечуткость... И мы вызвали ветеринара. Нам нельзя рисковать, объяснили мы ему. Если у ее хвори инкубационный период, мы должны знать заранее. Мы же не только не сможем уехать, если она забо­леет, но даже если она успеет поправиться до нашего отъезда, мы не сможем отправить ее в Лоу-Нэп —- это будет опасно для других кошек.

Ничего страшного, заявил он, осмотрев ее. Учи­тывая жару, он готов побиться об заклад, что она либо ловила мух и глотала их, либо съела что-то, засиженное мухами. На всякий случай он сделает ей инъекцию, но это просто временное расстройство желудка. Если это все-таки что-то заразное, то Сил и нам это продемонстрирует очень скоро, добавил он ободряюще. Недели не пройдет.

Четвертая неделя до отъезда ушла на это: наблю­дать за Шебалу, еле удерживаться от вопля радости, когда она наконец томно обнюхала мой палец, сма­занный пастой из лосося... понюхала еще раз, при­нялась с энтузиазмом его облизывать. А тогда перек­лючиться на Сили, ведь речь все-таки могла идти об инфекции, которую Шебалу перенесла легко. В лю­бой момент Сили теперь мог отказаться от еды.

Но не отказался. Если не считать легких заминок, когда он обнаруживал, что, стоит ему направиться к миске, и я оказываюсь рядом. Зачем я веду Себя Так? — снова и снова негодовал он. Неужели я не знаю, что Это ему Мешает? Неужели он не может наслаж­даться рубленым сердцем в Уединении?

К этому времени до отъезда оставалось три неде­ли, и тут тетушка Этель, тетя Чарльза, объявила, что умирает. Ничего необычного. Всякий раз на протя­жении последних двадцати лет, когда кто-то в семье собирался уехать отдохнуть, она непременно решала, что умирает. Хотя обычно не звонила в половине девятого утра и не просила слабеющим голосом дать трубку Чарльзу словно на последнем вздохе.

В панике я кинулась за ним и с трепетом ждала, пока он говорил с ней.

— Тетя, вставьте зубы,— сказал он почти сразу же. (Так вот чем объяснялся этот умирающий старческий голос!) — Нет, вы говорите не с ангелом. Наденьте слуховой аппарат. Нет-нет, иначе я слышал бы пот­рескивание. Наденьте его. НЕМЕДЛЕННО!

Все было хорошо, как подтвердилось, когда уда­лось восстановить более или менее нормальный спо­соб общения. Чарльз сказал, что сейчас же позвонит ее доктору, а она дрожащим голосом возразила, что уже поздно. При самом легком недомогании она сама тут же ему звонила, не рискуя прибегать к посредни­кам. Тем не менее Чарльз позвонил врачу и услышал, что она, вероятнее всего, доживет до ста, а вот он, доктор Картрайт, скончается много раньше,— на этой неделе тетушка Этель уже дважды звонила ему в шесть утра, спрашивая, стоит ли ей за завтраком поесть пшеничных хлопьев или нет.

Вот так прошла третья неделя до отъезда, а когда их осталось две, тут-то все и началось.

Мы уже несколько месяцев пытались арендовать в Канаде туристский автофургон — такой, в котором есть емкость для запаса питьевой воды, и холодиль­ник, и раскладная постель над водительской каби­ной. Но до этих пор все фирмы, с которыми мы связывались, либо уже сдали все автофургоны на весь сезон, либо у них оставались только «люксы», кото­рые сдавались за соответствующую цену. И тут вне­запно пришла телеграмма с предложением неболь­шого автофургона «мазда» на четыре места фирмы в Эдмонтоне, куда у нас были авиабилеты, и — просто чудо в это время года — свободного с середины июля по сентябрь.

Представитель фирмы в Лондоне позвонил нам, и мы тут же все оформили. После чего Чарльз на ра­достях, что ему все-таки не придется спать в прерии под открытым небом, завернувшись в одеяла, отпра­вился вбивать палки для фасоли — десяти-двенадца-тифутовые ветки лещины, вздымающиеся ввысь на­подобие шестов для вигвама. А когда Эрн Бигс осве­домился, почему он не спилил их до обычных шести футов, Чарльз беззаботно просветил его:

— Чтобы подбодрить фасоль. Дать ей цель, к чему стремиться.

Эрн поглядел на ростки фасоли, на высоты, ко­торых им предлагалось достичь, разинул рот, поко­сился на Чарльза и зарысил по дороге к коттеджу старика Адамса.

— Им придется обрывать чертовы стручки с прис­тавной лестницы,— донесся до нас его сомневающийся голос, а Чарльз, мысленно уже за рулем нашего авто­фургона, продолжал блаженно вбивать палки.

И такого блаженства был он исполнен, что на следующий день, когда нам позвонили из канадского посольства и передали приглашение быть гостями го­рода Эдмонтона и принять участие в праздновании Дней Клондайка,— и не могли бы мы сообщить им наши размеры, чтобы нам приготовили костюмы,— Чарльз немедленно проголосовал за то, чтобы при­нять это приглашение.

Впрочем, мы едва ли могли его отклонить, учи­тывая, что спонсором нашей поездки было канадское правительство, но я пережила несколько тревожных минут, прикидывая последствия. Викторианские ко­стюмы, сказали они. Чарльз целых пять дней в вик­торианском цилиндре и фраке, когда его еле удалось принудить облечься во фрак на трехчасовую свадьбу? Да еще, пожалуй, в накрахмаленной рубашке и гал­стуке? И еще трость с золотым набалдашником?