Ромашка. - Николай Далекий

— Какой ужас! — покачал головой Гофман. — Представляю себе, что вам пришлось пережить!

Двумя пальцами он взял раскрытую книжечку удостоверения, посмотрел на фотографию и перевел взгляд на Оксану, сверяя копию.

— Вы страшно изменились. Совершенно другой человек.

Наступил самый острый момент. На удостоверении была приклеена фотография настоящей Анны Шеккер. Оксане предлагали заменить фотографию и подделать печать, но она решительно отказалась: самую искусную подделку могли обнаружить, а сытое, самодовольное, с явно подведенными бровями лицо Анны Шеккер на маленьком тусклом снимке чем–то устраивало Оксану.

Закусив губу, Оксана молчала, не пытаясь возражать лейтенанту. Она изменилась, подурнела? Что же тут особенного? Если бы этот лейтенант полежал три недели на соломе в сыром погребе, он бы тоже изменился. Можно сказать, что она, Анна Шеккер, спешила и снималась у базарного фотографа на «пятиминутке», и поэтому черты ее лица на дрянной фотографии оказались искаженными. Нет, подсказывать не надо, пусть сам…

— Да, вы правы, господин лейтенант. Я — другой человек…

Гофман не понял и вздрогнул от такого неожиданного признания.

— Не верите? Я сама себя не узнала, когда впервые после болезни взглянула в зеркало. Вот посмотрите…

Смущаясь и краснея, она медленно сняла с головы платок. Глаза лейтенанта округлились от изумления — светлокаштановые волосы были срезаны ножницами низко и неровно, очевидно, торопливой, неумелой рукой.

— Кто это сделал? Зачем?

— Та женщина, которая спасла меня. Она думала, что я заболела тифом, а после тифа волосы, если их не остричь, выпадают.

На этот раз Оксана говорила чистейшую правду. Тетя Паша так и объяснила ей, почему она решилась срезать локоны: «Лежишь без памяти, в жару. А вдруг, думаю, тиф у нее. Мужчина с голым черепом — это еще так–сяк, а молодой девушке каково будет? Взяла ножницы и остригла тебя, как барашка… Ничего, отрастут до свадьбы».

Гофман уже не глядел на фотографию. Он сложил удостоверение и отодвинул книжечку подальше от себя, точно возвращал этот документ Анне Шеккер. Но Оксана даже не взглянула на удостоверение.

— К сожалению, я, кажется, изменилась за это время не только внешне. Я стала невозможной трусихой. Особенно страшно бывает ночью…

— Да, да, конечно… — рассеянно кивнул головой Гофман, уже думавший о чем–то другом. — А скажите, Шеккер…

Лейтенант задавал вопросы непринужденным тоном, то улыбаясь, то удивленно поднимая брови. Выслушивая ответы Оксаны, он то и дело кивал головой.

Вопросов было много. Казалось, задавал их Гофман без продуманного плана, вне связи друг с другом, а просто спрашивал о том, что первым приходило ему в голову. Как ей, Шеккер, удалось выбежать из дома, если партизаны уже находились на крыльце? Ага, в доме имелся еще один выход, выход во двор. Да, да, да… Но почему женщина держала ее все время в погребе? Ведь после того, как эти проклятые бандиты подожгли дом священника, они убежали из села? Вот оно что — одинокая старая крестьянка даже с соседями не делилась своей тайной. Боялась. Вот как! Оказывается, Анна Шеккер сама просила ее об этом. Ну, конечно, кто–либо из сообщников бандитов мог узнать, что у нее прячется немка Анна, и женщину могли бы убить. Да, да. Понятно… А Шеккер помнит фамилии офицеров их отряда? Помнит всех, всех знала в лицо. Да, фамилии нужно записать… Значит, все эти офицеры погибли? Этого она не знает, ей неизвестно, кто погиб, кто уцелел. Отряд сжег половину села и в ту же ночь ушел из Сосновки. Кто рассказал ей об этом? Новый староста, когда вез ее на станцию. Прежнего старосту и всех полицейских расстреляли. Так им и надо, мерзавцам! Несомненно, кто–либо из них был связан с партизанами. Значит, кое–что из имущества ее родных сохранилось? Недвижимость? В селе Немецкие Хутора? Это где? Ага, сейчас это село называется Червоные Хутора. Так, так… Значит, сохранился дом, ну, и — земля. Пятьдесят десятин… Это больше чем пятьдесят гектаров? Приличный участок! Анна Шеккер ездила в родное село? Нет, ей прислали оттуда свидетельские показания. Где эти документы? Пропали вместе с прочими вещами. Конечно, конечно…

Карандаш в руке Гофмана порхал по листу бумаги. Лейтенант рисовал каких–то зверюшек, делал небрежные пометки. Оксана была уверена, что Анна Шеккер не возбуждает какого–либо серьезного подозрения у гестаповца и все его вопросы вызваны профессиональным чувством недоверия. Он был бы круглым идиотом, если бы поверил каждому ее слову. Таких дураков в гестапо не сыщешь. Нет, он все записал и обо всем наведет справки. Тем лучше… Только бы не вздумал оставить удостоверение у себя.

— Последний вопрос, Шеккер, извините, что я вас задерживаю, — мило улыбнулся Гофман. — Я, признаться, не понимаю, зачем вы идете работать в столовую. Вас прельщает должность официантки? Что вы будете получать там? Гроши! Ведь вы отлично владеете немецким языком и уже работали переводчицей. Я вас устрою в два счета. Хотите? Вам будут хорошо платить, у вас будет приличный паек.

Не было ничего неожиданного в этом вопросе. Оксана догадывалась, что рано или поздно ее спросят об этом, и хорошо обдумала ответ.

— Мне трудно объяснить, господин лейтенант, боюсь, что вы меня не поймете. Да, я была переводчицей и легко бы справилась с этой работой. Но…

Тут Оксана зябко поежилась и нервно провела рукой по лицу.

— Нет, я не смогу… — заявила она решительно. — Мне нужно все забыть, успокоиться, отдохнуть. Поймите мое состояние. Почему я решила работать в столовой? Все–таки я буду помогать армии. Хотя бы немножко. Там я буду получать хорошее питание. Я говорю откровенно… Мне нужно поправиться, иначе я свалюсь с ног. Главное — не думать, не вспоминать о том, что случилось. Я не вынесу…

Что ж, это было естественно. Анна Шеккер после всего, что она испытала, превратилась в инвалида. Одно слово «переводчица» вызывает у нее нервную дрожь, так как напоминает о пережитом. Действительно, ей нужно отдохнуть.

— Я вас понимаю, Шеккер. У меня нет больше вопросов. Можете идти, я позвоню капитану Бугелю.

Оксана надела платок, тщательно проверила кончиками пальцев, хорошо ли прикрыта ее стриженая голова, поднялась.

— Благодарю вас, господин лейтенант. До свиданья.

— До свиданья!

Неужели гестаповец решил оставить документ Анны Шеккер у себя? Может быть, он забыл о его существовании? Спокойно протянуть руку и взять лежащее на столе удостоверение? Можно сказать, что она боится, как бы ее не задержали на улице патрули. Нет, не надо. Нельзя!

Девушка кивнула головой Гофману и пошла к дверям.

— Шеккер!

Оксана повернулась и вопросительно взглянула на лейтенанта. Он протягивал ей удостоверение. Девушка смутилась.

— Забыла… — сказала она виновато. — Последнее время я стала такой рассеянной. Благодарю вас, господин лейтенант!

Выйдя на улицу, Оксана облегченно вздохнула. Все! Теперь она получит новое удостоверение и пропуск на аэродром. На этих документах будет красоваться ее фотография. И представьте, господин лейтенант, эта фотография не так уж сильно будет отличаться от фотографии Анны Шеккер. Не даром она так долго простаивала перед зеркалом у тети Паши, стараясь придать своему лицу сходство с лицом Анны. Прежде чем явиться к фотографу, она наложит легкий грим: подкрасит губы (углы рта должны быть слегка опущены), брови немного выщиплет или подправит бритвой. Нет, глядя на эту новую фотографию, никто не скажет, что она не похожа на Анну Шеккер. На очень, очень похудевшую Анну…

Теперь нужно искать квартиру. «Лучше всего на Огородной». Она уже проезжала по ней на извозчике. Эта улица выходит на Степную, а Степная ведет к аэродрому. Вполне удобное место. Необходимо также приобрести по дешевке старую, дырявую посуду. Посуда зачем–то нужна. Конечно, ей понадобится не только кастрюля, но и таз для мытья головы, жестяное корыто для стирки. «Мастер сам вас найдет». Нужно ждать мастера. Он явится, он найдет ее.

Итак, принимайся, Анна, с засученными рукавами за работу. Капитан Бугель будет доволен… Капитан имеет какие–то виды на Анну? Прежде чем послать Шеккер к лейтенанту Гофману, он угостил ее вкусным завтраком, плиткой шоколада. Чем вызвана такая щедрость? Может быть, этот старый дурак решил поухаживать за Анной? Нет, капитан Бугель, видимо, замышляет что–то иное. Поживем — увидим. Да, поживем на новом месте — увидим. Пока все идет отлично. И хорошо, что на дворе тепло, весна…

5. НА НОВОМ МЕСТЕ

Десять дней прошло с тех пор, как Анна Шеккер сняла комнату в маленьком домике на Огородной улице, а обещанный Тарасом мастер не появлялся, да и сам Тарас куда–то исчез.

Обеспокоенная отсутствием связи, Оксана дважды побывала на привокзальной площади, но знакомого подростка уже не было среди чистильщиков сапог. Очевидно, бойкий хлопец занялся этим делом только для того, чтобы встретить Оксану, а затем, не выдержав жестокой конкуренции, прикрыл свою «фирму».