Стенка на стенку - Евгений Сухов

– Да уж. – подхватил Филат, – Владислав никогда не спускал отморозкам…

Михалыч пропустил это замечание мимо ушей.

– В общем, придется тебе попотеть, Филат. В средствах я тебя не ограничиваю – вот, возьми… – С этими словами Михалыч бросил на полированный столик толстую пачку стодолларовых купюр, неизвестно откуда появившуюся у него в сухой ладони. – Но и зазря деньгами не сори, не светись! Главное – ты должен вычислить этих гадов! А то нам уже в тягость этот бой с тенью.

Филат спрятал в карман туго перетянутую резинкой пачку банкнот – по его прикидке, там было никак не меньше двадцати тысяч.

– Это тебе на карманные расходы, – продолжал Михалыч усталым голосом, – Если возникнет необходимость расходов надело – возьмешь у Красного в счет его долга. И веди бухгалтерию аккуратно. Вернешься – с тебя спрос будет строгий!

Филат кивнул. Это ясно: у Михалыча спрос всегда был строгий. За малейшую недостачу старик карал сурово и безжалостно, не давая никаких поблажек провинившемуся.

– Судя по ситуации, которую ты мне обрисовал, Михалыч, трудно обещать что-либо конкретно. Но я постараюсь дня за четыре управиться.

– Если тебе потребуются люди, то мы сможем помочь.

– У меня у самого надежные ребята, попытаюсь справиться своими силами.

Да и в Питере друганы найдутся.

– И вот еще что, прошу тебя отнестись к делу очень серьезно. Ты прекрасно знал Чифа, он был очень осторожен – по-волчьи осторожен, но все-таки и ему на шею накинули удавку!

Михалыч положил ладонь на глаза и помассировал кончиками пальцев веки.

На тыльной стороне ладони бледнело восходящее солнце, под которым виднелась краткая надпись «СЕВЕР». Ни перстней, ни инициалов кисти старого вора не знали, лишь единственное слово свидетельствовало о том, что Михалыч не всегда носил английский костюм и юность его прошла вдали от столичных кабаков.

После долгой паузы Михалыч продолжал:

– Похоже, в Питере стало известно, с какой целью Чиф отправился туда, и поэтому его убрали, как только он подобрался слишком близко к нужным людям.

Чтобы избежать его ошибки, тебе совсем не обязательно афишировать реальную причину своего приезда. Филат чуть поморщился.

– Но ведь как-то надо будет объяснить людям, зачем меня прислали московские. Слава богу, меня по России знают, всем известно, с какой целью я заявляюсь в регионы… – на лице Филата появилась самодовольная ухмылка.

– Все это, конечно, так, но кто нам помешает слепить легенду ненадежнее – такую, чтобы в нее поверили даже наши враги?

– Например?

Филат не мог не признать, что в словах Михалыча был свой резон. Если и в самом деле в игру за «Балтийский торговый флот» вступили серьезные люди – а судя по последним событиям, так оно и есть, – значит, его, Филата, захотят проверить поосновательнее. И не только питерские воры. Значит, надо придумать туфту как можно более правдоподобную…

– Скажем, ты отправляешься в Питер как фининспектор – для того, чтобы узнать, почему задерживают отчисления в региональный общак. Это очень весомая причина для того, чтобы Варягу отправить своего человека в Питер.

– Если они сумели расколоть Чифа и убрать его, то надо думать, там тоже не лохи. Их на мякине не проведешь!

– А все будет соответствовать действительности. Деньги в Москву и впрямь должны были поступить еще две недели назад. Мы специально Красного не торопили.

Конечно, две недели – совсем не тот срок, когда следует наказывать городского смотрящего, но, с другой стороны, двухнедельной задержки вполне достаточно, чтобы отправить своего человека на разбор и сделать Красному строгое внушение.

– Ясно!

– Советую держаться с Красным спокойно. Особенно давить не следует, неизвестно какие такие думки прячутся в его безалаберной башке.

– Все-таки ты ему не доверяешь?

– Не в этом дело, в целом Красный на хорошем счету. Но Варяг опасается, что он может вести какую-то свою игру. Не исключено, что Леша спелся с питерским мэром…

– Честно говоря, сомневаюсь, – осторожно высказал свое предположение Филат. – Красный вряд ли стал бы затевать двойную игру – у нас такие вещи не прощаются.

– Очень хотелось бы верить. Даем тебе полную свободу действий, но мы постоянно должны быть в курсе всех твоих дел.

– Конечно, Михалыч!

Старик откинулся на спинку кресла.

– Ну, передавай Леше привет…

Глава 5

Рома Филатов был из тех, которых называют «дети тюрьмы». Он родился в колонии строгого режима у двадцатилетней молодухи, угодившей за решетку по суровой статье – «грабеж». Несмотря на молодость, она была весьма опытной наводчицей и с каждой взятой квартиры имела свою твердую долю. В ее большом послужном списке значились зажиточные директора гастрономов, высокопоставленные чиновники и даже парочка народных артистов. Все происходило до банальности просто: она знакомилась в ресторане с лохами, которые с ходу клевали на ее красивое аппетитное тело. А дальше она сдавала «наколку» опытным домушникам, которые потрошили квартиру с той же тщательностью, с какой ресторанный повар разделывает индюшку. В юности мать Филата была женщиной бережливой, особенно не шиковала и, несмотря на приличное состояние, которое сумела скопить с шестнадцатилетнего возраста, в одежде придерживалась неброской простоты. Особых планов на жизнь она не имела, хотела через несколько лет завязать с опасным ремеслом и стать обычной многодетной мамашей. Погоняло у матери Ромы Филатова было соответствующее – Клушка. Возможно, в недалеком будущем она и разродилась бы законным первенцем и забота о потомстве вытеснила бы из ее умной головки тягу к не праведно нажитым деньгам, но, как это часто бывает, – в ее жизнь вмешался злой рок. Очередным лохом, на которого она напустила свои чары, оказался сотрудник голландского посольства, у которого вместе с магнитолой и «филипсовским» телевизором уволокли и неприметный на вид чемодан – в нем оказались документы государственного значения. Если бы Клушка знала о том, что имеет дело не просто с упакованным фраером, а с крупным иностранным чиновником, то шарахнулась бы от него как дикий зверь от огня. Но мужчина представился фирмачом, оптовым торговцем обуви. И надо же было так чух-нуться – Клушка поверила этой туфте и заглотнула ее, как голодная щука сверкающую блесну.

Через несколько дней Клушку взяли в том же самом ресторане, где она подцепила голландца. Поначалу она от всего отпиралась и утверждала, что впервые его видит, но ей предъявили небольшое колечко с изумрудом, которое она тишком увела из его спальни в тот самый момент, когда голый фирмач, разнеженный ее ласками, лежал поверх смятых одеял. Тут нервы у нее сдали, и девка рассказала все.

Несмотря на чистосердечное признание Клушки, судьи вынесли ей приговор неожиданно суровой: восемь лет строгого режима.

Уже на третий день пребывания в колонии Клушка поняла, что попала в ад.

Старые, высушенные сроком зечки осмотрели ее на предмет дальнейшего употребления и нашли, что у нее весьма неплохое тело. Скорее всего, она стала бы ублажать чью-нибудь похоть, сделавшись ковырялкой, если бы начальник женской колонии подполковник Ерофеева, или просто Ероша, баба постбальзаковского возраста и не лишенная некоторых женских слабостей, не предложила бы стать ей личной кобылкой. Таким образом, судьба Клушки была определена, а еще через месяц, за старания, начальница стала подкидывать своей полюбовнице маслица и сладостей, которые та справедливо делила между подругами.

Бежать из колонии было невозможно, да и не женское это дело – перегрызать клещами колючую проволоку, рыть длинные подкопы, чтобы потом месяцами скитаться по тайге. Гораздо более удачный и наиболее безопасный способ сократить срок заключения – это сделаться матерью-одиночкой.

Можно было бы отдаться какому-нибудь молоденькому вертухаю, млеющему только от одного вида юбки, но, зная жесткий характер покровительницы, Клушка понимала, что Ероша не простит пацану брюхатости своей любовницы и сделает все возможное, чтобы его служба походила на пребывание в штрафном изоляторе. Куда безопаснее было договориться с солдатиком, чтобы он сосватал ей выгодную партию, благо, что в соседней локалке, отгороженной от женской колонии шестиметровым забором, находилась мужская строгая зона. Соединялась она небольшим узеньким коридорчиком, который охраняли вертухаи-срочники. Именно от прихоти охранника и зависело тюремное женское счастье. Ероша снабжала свою ковырялку не только карамельками, но и деньжатами – когда удовольствие было особенно полным. Деньги представляют ценность даже на зоне – ими можно отовариться, купив чайку, приберечь на черный день, отправить с письмом, да и мало ли для чего. Клушка деньги не тратила, а складывала рублики под лифчик, где они, уплотненные ее сдобным телом, дожидались своего часа. А когда ее бюст увеличился едва ли не вполовину, она подошла к одному из вертухаев и попросила устроить ей тайную встречу с кем-нибудь из зеков, пообещав при этом такие бабки, каких он не получил бы даже за два года срочной службы.