«Абулбеков» - Владимир Войновский

— Нечего нам с тобой разговаривать. Меня машина там за поворотом ждет.

— Чего ты все выдумываешь? Какая машина?

— Не веришь, пошли, посмотришь, — он наверняка знал, что я никуда не пойду.

— Ладно, успокаивайся. Я не хотел тебя обидеть. Ведь тебе курей под зарплату дали? Правильно? Они денег стоят. Вот я и спросил про их стоимость. Чего взбесился? — я старался говорить спокойно, не переходя на крик, и не отворачиваться от Лешки.

— Братишка, прости. Курей я вам так привез. Денег не надо. Что я нищий, что ли?

— Опять свою пластинку заводишь?

— Нет, — он успокоился и заулыбался.

— Ну, вот и славненько. Спасибо за мясо. В самый раз привез. Холодильник пустой. Живем на одной картошке. Бегаем подкапывать на огороде. Деньги только на хлеб и молоко тратим.

— А машина?

— Что машина?

— Бензин есть?

— Да. Я сделал небольшой запас. Бочку в свое время постепенно заполнил. Вот сейчас трачу.

— Братан, может, чем еще помочь? Рыбки там привезти? Уточек у мужиков взять с охоты?

— Поразительный ты человек, Лешка. Тебя не обижай вопросами про оплату, а сам помощь предлагаешь, будто я на паперти с протянутой рукой стою.

— Я — это я, а ты — другое. У тебя дети, мои племяши. Их кормить надо. Не тебе привез, а им.

Мы сидели на улице и мирно разговаривали. Я вспомнил про его выкрутасы:

— Лешка, как долго будешь ерундой заниматься?

— Ты про что?

— Про жизнь.

— Из дома еще не выгоняют?

— А-а-а! Ты во-о-от про что? — протянул Лешка и с грустью добавил, — уже выгоняют.

— Берись за ум. Устраивайся на работу. Налаживай быт. Ты же вспомни, как рьяно взялся. И гараж построил и теплицу наладил. Что случилось?

— Не знаю. Вот честное слово — не знаю!

— А я знаю. Сам иной раз за воротник заливаю, дай бог каждому. Совесть потом мучает. Столько гадостей по пьяной лавочке Тамаре наговорю, трезвый перепрыгнуть через эту кучу не могу. Неделю она со мной потом не разговаривает. Но руку на нее не поднимаю. Это, брат, самое последнее дело — бабу по пьяной лавочке воспитывать, да еще и не за что. Вот тебя просто так кулаками помять, небось, обидишься, а?

— Сказал тоже. Ты сперва догони, а потом посмотрим, кто-кого.

— Опять все в шутку переводишь, кобель лысый. Чего зенки вылупил? Что думаешь, брат далеко живет, ничего про твои похождения не узнает? Узнал. Кореша твои и рассказали. И про то, как трепак домой принес, лечились потом вместе с Леськой. Скажи спасибо, что она тебя в тот раз из дома не выгнала. Кобель, ты и есть кобель. И не надо на меня волком смотреть. За свои грехи сам отвечать научись, а не на родне отыгрываться. И еще одно скажу. Не верь своим мнимым друзьям. Что они про Леську говорят, все ложь.

— А ты что, правду знаешь? — Лешка зло смотрел в мои глаза.

— Знать не знаю, врать не буду, но и тебе верить во всякую гадость не позволю. А почему, знаешь? Нет? Потому что видел и вижу, как она тебя дурака одного любит. Понимаешь, Лешка, они тебя специально, ради забавы травят, а ты пьяный все за чистую монету берешь. Прямо скажу, по себе судишь. Считаешь, что если себе позволяешь гулять на стороне, то и она такого же поля ягода. Прекращай дураком быть, пока не поздно. Не можешь найти работу? Давай вместе попробуем что-нибудь придумать. Среди людей живем.

— Спасибо, брат. Красиво все объяснил, — подозрительно спокойно стал говорить Алексей. — Пить мне надо бросать, а не хочу, перед корефанами стыдно.

— Чего стыдно? — не понял я.

— Закодируюсь, а они засмеют.

— А ты не говори.

— Все одно засмеют. Трезвенником прозовут.

— И чего в том плохого? Посмеются да перестанут, но от тебя стороной держаться будут. Хотя сам решай. Я все сказал, что хотел. Думай.

На том и расстались.

Приехали они с Олесей в начале декабре. Разряженные, с подарками. Алексей получил полный расчет с совхоза. Небольшой расчет, но шиковать, пустить пыль в лицо он любил. На работу он так и не устроился, но Олеся была очень довольна и боялась его сглазить. То ли разговор возымел свое действие, то ли еще что. Но Лешка все делал по дому. Когда приезжали ребята, наказывал Олесе и тестю говорить, что уехал в командировку. Старался лишний раз по поселку не ходить, чтобы собутыльники не вычислили. Всю осень работал не покладая рук. Часть урожая оставили себе на пропитание, а большую часть продали или сдали, выручив хорошую прибыль.

Купили для хозяйства мотороллер с кузовом — «муравей». С тестем до первого снега возили домой дрова, выпиливая горелый лес. По ночам Лешка ездил на речку, немножко браконьерил, осеннего кижуча ловил. Не для продажи, для себя, для всей семьи. Жизнь, как говорят местные аборигены, «мала-мала наладилась, однако».

10

Девяносто шестой год выдался урожайным на заход горбуши в реки Камчатки. Ее было настолько много, что местная администрация официально разрешила населению бесконтрольный вылов для личных нужд. На реках была масса народа. Ловили рыбу все от мала до велика. Удочками и сетями. С берега и с лодок. Берега рек были изрыты ямами, в которые сбрасывалась потрошеная рыба. Лесной зверь не утруждал себя в поисках пропитания. Вся пища была на реках.

На западном побережье, возле нашего родного поселка Октябрьского весь берег реки Большой был населен людьми, словно пляж черноморского побережье. Жили и в палатках, и в машинах. На траление выходили по очереди. Толкались, ругались, но снова и снова забрасывали сети и делали траление за тралением, вылавливая горбушу.

Последний раз похожее нашествие горбуши я наблюдал в семьдесят девятом году, когда по реке запрещали ходить моторным лодкам и до минимума сократили проход малых рыболовных сейнеров и буксирных катеров. Когда они все-таки пробегали по речной глади, переливающейся горбами самцов, за ними оставался пенистый кроваво-красный след и перевернутая кверху пузом погибшая рыба.

После очередного дежурства мы с коллегами решили тоже внести свою лепту в рыболовный процесс. Двумя машинами, заезжая друг к другу, мы выдвигались в сторону выезда из города. Заехали ко мне домой. Я переоделся, взял необходимые вещи и, даже не перекусив, отправился в путь. Конечно, без Алексея рыбалка — не рыбалка. Я с ним еще раньше договорился о предстоящей поездке. В поселке подъехали к его дому. Я давил и давил на клаксон, но Лешка не