Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - Хелен Раппапорт

Свадьбу планировали устроить весной 1895 года, поэтому Аликс рассчитывала провести еще несколько спокойных месяцев у себя дома в Гессене, чтобы подготовиться. Но эти планы пришлось срочно изменить, когда из России пришло известие, что Александр III тяжело болен и вряд ли проживет долго. Теперь он больше не возражал против брака своего сына с Аликс и пожелал, пока жив, повидаться с ней.

Аликс спешно покинула Гессен и поехала на юг, в Крым, в Симферополь. В этой дальней поездке ее сопровождала верная Гретхен. После того как Аликс прибыла во дворец Романовых в Ливадии и встретилась там с Ники, умирающий царь благословил молодую чету.

Александр умер 20 октября[62], а на следующий день Аликс официально приняла православие. После смерти отца царем стал Николай. Необходимо было определить время и место бракосочетания царской четы. Им хотелось бы провести эту церемонию в домашней обстановке Ливадийского дворца без лишней шумихи[63]. Но российские великие князья возражали: в соответствии с протоколом императорского двора торжественная церемония бракосочетания правителя России должна была состояться в столице. И вот в пронизывающем холоде Санкт-Петербурга, после изнурительного траура по скончавшемуся императору, который соблюдался при дворе в течение трех недель, 14 ноября в присутствии сотен приглашенных гостей в церкви Зимнего дворца произошло венчание Николая II и Александры Федоровны.

В этот день Аликс выглядела прекрасной и спокойной, как никогда: высокая и статная, в белом платье из серебряной парчи. Накинутая на плечи золотая императорская мантия с длинным шлейфом, богато отороченная горностаем, подчеркивала красоту ее фигуры, а сияние усыпанного бриллиантами свадебного венца усиливало прозрачность голубых глаз и переливалось в рыжеватом золоте волнистых волос. Ее вид произвел глубокое впечатление на английского посланника лорда Каррингтона. «Она выглядела именно так, как должна, по общему мнению, выглядеть русская императрица, идущая к алтарю», – написал он королеве Виктории[64]. Другие свидетели этого торжественного события отмечали, что принцесса с ее величавой фигурой оказалась выше своего низкорослого и более хрупкого на вид супруга и удивительным образом производила впечатление физически более сильной и духовно более цельной женщины – «в этом было ее значительное превосходство над привычным образом великой княгини»[65].

Было, однако, что-то в настороженном, нерадостном выражении глаз невесты и в напряженной линии тонких губ, что говорило о другом – о том, что сильная, волевая личность пытается бороться с природной застенчивостью, и о яростном нежелании пребывать на всеобщем обозрении после стольких лет по-домашнему простого и приватного образа жизни при Гессенском дворе. Аликс выдержала эту пытку, но под конец дня свадьбы, так же, как когда-то ее бабушка Виктория, она рано ушла спать, мучаясь головной болью. Тем, кто принимал участие в торжествах в тот день, например княгине Радзивилл, это событие запомнилось как «одно из самых печальных зрелищ, что доводилось видеть».

Во время правления властного императора Александра III русская аристократия жила спокойно, чувствуя себя в безопасности, но это чувство защищенности исчезло после его безвременной смерти, взамен появилось «ощущение надвигающегося бедствия»[66].

Молодые пробыли еще несколько дней в довольно тесных холостяцких апартаментах Николая в Аничковом дворце в Санкт-Петербурге. В их помещениях в Зимнем дворце еще шел косметический ремонт. Затем молодожены отправились в Александровский дворец в Царском Селе. Они устроились в апартаментах вдовствующей императрицы в восточном крыле, где в 1868 году родился Ники, и провели там четыре чудесных дня в полном уединении, «рука об руку и сердце к сердцу», по словам Ники из письма его шурину Эрни[67]. Аликс тоже написала брату незадолго до свадьбы, заверяя его: «Я так счастлива и никогда не смогу возблагодарить Господа в полной мере за то, что он даровал мне такое сокровище, как мой Ники»[68]. Скромная и серьезная Аликс Гессенская, которую даже ее собственная бабушка называла «маленькой немецкой принцессой», не знавшая ничего, кроме тесного мирка небольшого немецкого княжества, выиграла самый большой приз в королевской гонке невест и получила в мужья самого богатого человека того времени[69].

Но спешно прибывшая из Дармштадта в Россию новая царица пребывала в полном неведении об обычаях и поверьях страны, плохо знала русский язык и только что совершила резкую перемену своих религиозных воззрений, перейдя от воинствующей строгости благочестивого лютеранства в мир мистических и пышных обрядов русского православия. Культурный разрыв был огромным. Принцесса Аликс Гессенская столкнулась с теми же проблемами, но в гораздо большей степени, что и ее мать, когда та впервые оказалась в Дармштадте, и – в какой-то степени – ее дед, принц Альберт, который одиноким и тоскующим по дому юношей из Кобурга вошел в чуждый мир английского двора пятьдесят четыре года назад. Новая для Аликс страна относилась к ней настороженно, как к немке и незваной гостье, пятой в череде принцесс немецкой крови, ставшей русской императрицей за какие-то сто лет. Так и Англия когда-то отнеслась к Альберту, безвестному князьку из Саксен-Кобурга.

При всей искренности, с которой Аликс восприняла православие, она, тем не менее, по-прежнему оставалась, по сути, англичанкой, мыслила и чувствовала как англичанка. Английский серьезный и прагматичный подход к семейной жизни был привит ей с детства, воспринят ею от матери, а той, в свою очередь, от своей матери. Такое переданное по наследству воспитание очень пригодилось бы ей, если бы дальнейшая жизнь Аликс протекала в знакомой обстановке западноевропейской культуры. Но Россия, известная своей бурной историей и чрезмерным богатством и пышностью императорского двора, несмотря на завораживающую красоту этой страны, уже полюбившуюся молодой царице, была ей по-прежнему неведома. Обстановка в имперском Санкт-Петербурге конца XIX века разительно отличалась от милого уюта жизни в Сан-Суси и идиллии розовых садов Дармштадта.

И все-таки ради любви «нежная и простодушная Алики» собрала все свое мужество и покинула тихий и мирный кров своего брата в Дармштадте, чтобы стать «великой императрицей России»[70]. С настороженностью воспринимая непривычный уклад придворной жизни, с которым теперь пришлось столкнуться, Аликс решительно закрыла доступ в свой маленький домашний мирок любым проявлениям этого враждебного внешнего мира и всего того, что ее в нем пугало. Вместо этого она еще больше привязалась к тому, что оставалось близким и привычным, в чем она черпала утешение, и с удовольствием вживалась в роль «преданной женушки» Николая. А весь мир и Россия могли пока подождать.

Могли подождать во всем, кроме одного. Вскоре после смерти Александра III Николай издал указ, в котором повелевал всем своим подданным принести присягу на верность своему новому царю. Этим же указом император возложил на своего младшего брата, великого князя Георгия Александровича, титул цесаревича, «пока Бог не благословит наш будущий союз с принцессой Аликс Гессен-Дармштадтской рождением сына»[71]. По заведенному порядку вещей, основным и самым насущным долгом Аликс перед династией Романовых было родить наследника российского престола.

Глава 2

Маленькая княгиня

С первых же дней в России принцесса Аликс Гессенская приготовилась противостоять всему, что воспринималось ею как угроза спокойной семейной жизни с Ники, какой она ее себе представляла. Семья была ее единственным оплотом, когда смерть забрала самых дорогих ей людей. Теперь, когда Аликс была далеко от дома, одинокая и настороженная, ее очень пугала необходимость и перспектива становиться объектом всеобщего любопытства. Аликс пыталась защитить свою тщательно скрываемую уязвимость, при каждой возможности скрываясь из поля зрения общественности. Однако это выглядело как холодная отстраненность, уже подмеченная всеми, что было совсем не в ее пользу. Александра Федоровна, как ее теперь звали, оказалась под прицелом враждебных взглядов русской аристократии, которая была критически настроена по отношению к ней, к ее английским манерам и воспитанию, к плохому знанию французского (о ужас!), все еще преобладавшему в то время в кругах русской элиты[72]. Хуже того: эта малоизвестная немецкая принцесса, по мнению двора, вдруг отодвинула на задний план всеми обожаемую, светскую и приятную бывшую императрицу Марию Федоровну (которая была в то время все еще очень энергичной вдовой около пятидесяти лет) и заняла центральное положение при дворе.