На пути к Цусиме - Дмитрий Павлов

Сам Рожественский, за плечами которого была хорошая школа военно–разведывательной работы (в 1891–1894 гг. он состоял российским военно–морским атташе в Великобритании), другие старшие офицеры 2–й эскадры, а также руководитель Главного морского штаба адмирал Вирениус сведениям Гартинга доверяли, к его информации прислушивались и его усилия ценили. На прямой вопрос того же Семенова, что сделано для обеспечения безопасности эскадры, начальник штаба Рожественского заверил, что «все меры приняты»: «Помимо наблюдения со стороны датских военных судов, оберегающих нейтралитет своих территориальных вод, — сообщил капитан 1–го ранга К. К. Клапье‑де- Колонг, — у нас организована и своя собственная охрана как с берега, так и на воде при посредстве специально зафрахтованных пароходов, которые крейсируют в проливе и будут смотреть, чтобы какие- нибудь подозрительные суда не набросали мин на пути эскадры перед самым ее проходом» [91].

Думается, что вполне разделял опасения Рожественского и император, которому МИД и МВД регулярно направляли переписку со своими чиновниками по этому вопросу, как и расшифрованные тексты секретных телеграмм японских дипломатов. За свою титаническую работу по формированию и оснащению 2–й эскадры и подготовке ее выхода в море ее командующий заслуживал поощрения еще до начала экспедиции («Если Балтийский флот оказался способен выйти в поход, то только благодаря Рожественскому и никому другому», — признавала даже лондонская «Times» [92]), но с этой наградой Николай предпочел несколько повременить. С присвоением звания вице–адмирала и «своим генерал–адъютантом» он поздравил его только тогда, когда балтийские проливы были уже пройдены. Свой новый, вице–адмиральский флаг Рожественский поднял на флагманском броненосце «Князь Суворов» в полночь с 5(18) на 6(19) октября 1904 г.

Выход армады Рождественского в море неоднократно откладывался (согласно первоначальному плану, она должна была начать свой поход еще в июне), но 2(15) октября 1904 г., наконец, состоялся.

Из Либавы эскадра под водительством двух десятков датских лоцманов направилась к балтийским проливам, соблюдая меры предосторожности: впереди основных сил шли тральщики и отряды миноносцев, отгонявшие встречные суда, которые броненосцы провожали дулами своих орудий.

Иностранные государства были официально извещены, что их коммерческие пароходы при встрече с русскими военными кораблями должны немедленно поднимать свои национальные флаги.

Сторожевым катерам был отдан приказ стрелять в любое подозрительное судно, а основным силам — находиться в полной боевой готовности. Зарубежная печать приводила случай, когда некая норвежская шхуна, которая немного промедлила с предъявлением эскадре своей национальности, тут же была «приведена в чувство» холостыми выстрелами [93]. Впрочем, от крутого адмиральского нрава не меньше доставалось и «своим» — стоило ледоколу «Ермак», который занимался тралением мин, замешкаться с выполнением какой‑то команды флагмана, как Рожественский приказал стрелять ему под корму, но уже не холостыми, а боевыми снарядами.

Как ни странно, для иностранных наблюдателей выход эскадры Рожественского в море оказался неожиданностью. Так, японская печать (со ссылкой на британскую) экстренно сообщила о нем только 4(17) октября, одновременно перепечатав информацию из Берлина, согласно которой русские корабли, едва выйдя из Либавы, будто бы тут же вернулись назад. Слухи об отзыве эскадры продолжали циркулировать в прессе и на следующий день; состав русской армады газеты и иностранные наблюдатели сообщали гадательно.

Еще до начала похода офицеры эскадры были предупреждены о грозящей опасности, и на кораблях Рожественского царила крайне нервозная обстановка: вглядывались в каждый встречный корабль, следили за горизонтом, тщательно исследовали «малейшее пятнышко на воде» [94]. На почтительном расстоянии от эскадры, но в пределах ее видимости, следовали пароходы и яхты «флотилии» Гартинга, непрерывно наблюдавшие за прохождением армады военных кораблей. Тут же находился датский крейсер, канонерские лодки и миноносцы. «Опасаемся мин, — записал в своем дневнике 3(16) октября офицер крейсера «Алмаз» князь А. Чегодаев. — Японские мины могут ставиться на несколько часов, после чего они тонут; такие мины, брошенные впереди идущим кораблем […], могут взорвать нас» [95]. Все эти опасения оказались напрасными, и к 7(20) октября суда эскадры благополучно миновали Большой Бельт и встали на якорь у мыса Скаген.

8(21) октября из Гааги в Токио полетело шифрованное донесение Митцухаси: «4 броненосца, 8 крейсеров и 7 миноносцев прошли датские проливы» [96]. В тот же день о благополучном отходе эскадры от Скагена Гартинг телеграфировал в Петербург. На следующее утро Митцухаси от имени своего правительства заявил датским властям энергичный протест по поводу «обстоятельств», которыми сопровождался проход через датские воды русских военных кораблей (этот дипломат был одновременно аккредитован и в Гааге, и в Копенгагене).

Попутно с выполнением своей основной задачи сторожевые корабли Гартинга оказали эскадре Рожественского ряд других ценных услуг. Так, им удалось предотвратить аварию флагманского броненосца «Князь Суворов», едва не наскочившего на мель. «Это произошло следующим образом, — рассказывал Гартинг: — сторожевой пароход «Исбиорн» нес свою службу вблизи Ревснес, недалеко от мелководной местности, называемой Хатербар, и заметил, что броненосец «Дмитрий Донской» [97] и транспорт «Корея» держали курс на эту мель, но, не имея достаточной быстроходности, «Исбиорн» не успел предупредить о сем указанные суда, но зато датский миноносец «Зебиорнен» пошел навстречу и сообщил о грозящей опасности. Сперва русские суда отнеслись недоверчиво к этому предупреждению, но затем, заметив свою ошибку, должны были повернуть обратно и обойти это место. Через несколько времени наш сторожевой пароход «Исбнорн», видя, что и последующая часть броненосцев следует по тому же опасному направлению и не имея сигналов для переговоров с русской эскадрой, нашел единственный исход лечь поперек пути перед мелью Хатербар и этим маневром спас шедший во главе эскадры броненосец «Князь Суворов» от значительной аварии, заставив таковой после переговоров при посредстве одного из миноносцев совершенно изменить направление пути».

Миссия Гартинга закончилась в середине ноября 1904 г., вскоре после того, как подведомственный ему район благополучно миновал отряд капитана 1–го ранга Л. Ф. Добротворского, составленный из кораблей эскадры, по тем или иным причинам задержавшихся в Либаве. В общем, свою задачу Гартинг успешно выполнил, что он с законной гордостью и констатировал в своем итоговом докладе в Департамент полиции, одновременно заметив, что не только уложился в смету, утвержденную Морским министерством, но и сэкономил казенные средства, в общей сложности потратив на свою «агентуру» менее 125 тыс. рублей. Свой полный финансовый отчет он позднее представил в Главный морской штаб, который его и утвердил [98]. Уезжая из Копенгагена, Гартинг передал часть своей агентуры здешнему российскому военному атташе полковнику Алексееву, а сам вернулся к месту основной службы — в Берлин.

Как безусловно успешную его скандинавскую миссию оценили и в Петербурге. По ее итогам Гартинг получил щедрое денежное вознаграждение, вскоре был повышен в чине и в начале 1905 г. назначен начальником IV секретного отделения Особого отдела Департамента полиции. В том же 1905 г. он стал заведующим Заграничной агентурой Департамента, возглавив, таким образом, одно из ключевых подразделений российской тайной политической полиции. «Считаю приятным для себя долгом поставить Вас в известность, — писал ему в Берлин 20 декабря 1904 г. директор Департамента полиции Лопухин, — что по всеподданнейшем докладе Морским министерством 13 сего декабря его императорское величество соизволили разрешить выдать Вам денежное вознаграждение в размере 10 000 рублей за успешное и вместе с тем экономное исполнение столь тяжелой и сложной задачи по организации охраны пути следования 2–й эскадры флота Тихого океана […] Вместе с сим и. д. начальника Главного морского штаба контр–адмирал Вирениус просил передать Вам искреннюю его признательность за успешное ведение порученного Вам дела и то предупредительное отношение, с которым Вы шли всегда навстречу желаниям Морского министерства» [99].

По представлению Гартинга, 25 его агентов — шведов, немцев и норвежцев, были награждены российскими орденами или получили ценные подарки «из кабинета его величества». Награждение его агентов–датчан прошло по ведомству Ламздорфа — на этом специально настоял Извольский. Не был забыт и консул Березников. Когда в апреле 1907 г., уже в чине статского советника, он назначался вице–директором одного из департаментов МИДа, особое внимание было обращено на эти его заслуги трехлетней давности.