Егерь - Евгений Ильичёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты видел, что я сделал с мужами твоего куреня, сотрапезник. Ваше оружие бессильно против меня. Я даю тебе и твоему куреню последний шанс. Вот тебе мое слово. Ты медленно выходишь с поднятыми руками на тракт. Я забираю твою винтовку и отпускаю тебя на все четыре стороны. Продолжишь сопротивление — я убью тебя. В курене больше нет мужчин. Ты теперь хозяин. Все теперь — твое. Уходи и правь, как тебе вздумается. Я тебя не трону. Слово егеря.
В повисшей тишине было слышно, как ложится на поле боя свежий снег. Трясущимися то ли от холода, то ли от страха руками я покрепче обнял Германа. Пальцы у него за спиной увязли в чем-то горячем и липком. Я отнял свои руки и обомлел. Они были в крови, в крови Германа. Егерь же стоял не шелохнувшись, словно каменное изваяние, гордо подняв голову в сторону врага. Ответа не последовало.
— У тебя пять секунд на размышления, — выкрикнул Герман в лес. — Раз! Два! Три!..
— Стой! Не стреляй! — отозвался сотрапезник.
Я узнал его голос. Это был брат Курьмы. Тот самый погорелец, что жил всю зиму в нашем доме.
Видимо, блеф Германа сработал. Не веря своему счастью, пригибаясь к земле и высоко поднимая вверх свою винтовку, сотрапезник вышел перед нами из леса. Скользя и путаясь в полах своей шубы, он выбрался на тракт и медленно подошел к нам, демонстрируя всем своим видом, что более не собирается воевать.
— Ты обещал! — напомнил сотрапезник, медленно опуская винтовку к ногам Германа. Егерь не шелохнулся. Одним взглядом он указал сотрапезнику на ноги.
— Снимай снегоступы. И убирайся прочь!
И тот, быстро сдернув с ног широкие плетеные снегоступы, ушел. Сперва пятясь, видимо, опасаясь выстрела в спину, затем боком, а после и вовсе бросился бежать сломя голову.
Как только враг скрылся за поворотом, Герман издал глухой стон и повалился в снег. Еле дыша, он достал свой нож и обрезал ремни, что связывали нас. Одними губами, чуть слышно он прошептал мне:
— Рюкзак. Укладка.
Я понял, что егерь говорил про свой горб, оставшийся лежать в овраге, и тут же бросился к нему. Несмотря на то, что я оказался практически по пояс в снегу, холода я почти не чувствовал. Босой, в одних штанах, я кое-как добрался до егерского горба. Но тот оказался для меня неподъемным. Как ни пытался я приподнять его, глубоко утопленный в сугробе, он лишь слегка качался, не поддаваясь. Наконец, истратив все силы и изрезав об острый лед ноги в кровь, я решил, что, возможно, сам смогу отыскать ту штуку, о которой говорил Герман. Я раскрыл его горб, благо, он теперь не был ничем защищен, и стал в нем рыться. В снег полетели золотые рубали, волшебный шар, бесполезный егерский идол, но там не было ничего похожего на лекарствия. Ничего похожего на то, чем лечил в курене наш шаман. Ни оной настойки с глазом ворона, ни травы-сухоцвета. Вдруг я увидел яркий, словно одуванчик, продолговатый предмет. На его крышке был нарисован силуэт сотрапезника, перечеркнутый двумя палками. Такой же рисунок я вчера видел внутри второй головы Германа. Я схватил эту странную штуку и побежал обратно, скользя и спотыкаясь. Герман лежал на снегу среди трупов сотрапезников, изо всех сил борясь с желанием отключиться. Увидев меня с нужным ему предметом, он воспрянул духом. Я всунул ему в руки коробку. Негнущимися от холода, белыми, как снег, пальцами Герман открыл ее. В ней лежали две каких-то трубки. Герман вынул их и поочередно с силой ударил себя в ногу каждой.
Я стоял перед егерем босой, раздетый по пояс и наблюдал, как он, закатив глаза, отходит в бесконечную чернь. Я уже не чувствовал ни холода, ни страха. Я просто замерзал насмерть, стоя посреди тракта. Один во всей Пустоши.
Глава 6
«Ермак»
Как понять, что именно ты видел? Как отделить реальность от вымысла, а сон от яви? И если те образы, которые мы видим порой, являются лишь снами и находятся только в нашей голове, то как именно они туда попадают?
Последнее, что я запомнил перед тем, как надолго впасть в чернь, это страшные конвульсии егеря. Я замерзал, стоя прямо посреди сугроба, не в силах даже упасть. Мне очень хотелось закрыть глаза, но я и этого не мог сделать. Лицо сковала тонкая корка льда, и глаза уже не закрывались. К этому мгновению я уже не чувствовал ни холода, ни боли в отмороженных ступнях. Я просто стоял замерзающим истуканом посреди тракта и наблюдал, как егерь умирает.
Внезапно по второй коже Германа пробежала волна искр, а тело его изогнулось в дугу. Из раны на спине с новой силой заструилась кровь. Герман изгибался под действием неизвестной мне силы еще два или три раза, после чего он сделал самостоятельный вдох и перевернулся на спину.
Затем мое воображение разыгралось не на шутку. Прямо передо мной из-за могучих сосен, обрамлявших широкий тракт, поднимая тучи снега, взлетела огромная птица цвета ясного неба. Этот монстр размером с дом Курьмы ревел сильнее грома в непогоду. На мгновение громадина застыла прямо над нами. Тело обдало жаром, в нос ударил странный запах гари, подобного которому я раньше не ощущал.
Именно тогда, покидая свой разум, я задумался над тем, что огромная птица не могла быть только плодом моего воображения. Таким картинкам в моей голове просто неоткуда было взяться. Придумать такое сам я не мог в силу своей ограниченности. Единственное, что я знал наверняка — это байки старых сотрапезников о гигантских монстрах, населяющих Пустошь. Выходит, байки — не обман.
С одной стороны, это здорово, что мне довелось увидеть то, о чем другие сотрапезники лишь судачили за чашкой горячего чая, но с другой — обстоятельства, при которых мне довелось узреть это чудо, не сильно радовали. Я не мог ни убежать, ни спрятаться. Мне некому будет передать свой опыт, свои ощущения. Да и кто, собственно, сможет поверить маленькому несмышленому последышу? Взрослые сотрапезники? Их дети? Даже если я и выучусь их языку, всерьез мои слова никто не воспримет. Скорее высекут за то, что посмел своим ртом нечистым вести с ними речи.
Я не понимал, почему меня так сильно занимал вопрос общения с бывшими хозяевами. Мой затухающий разум, похоже, цеплялся за мелочи, стараясь не угаснуть окончательно, но все было тщетно. Сейчас эта огромная птица разнюхает, что к чему, и склюет нас с Германом живьем.
«Ну и хорошо, — обрадовался я, — и замечательно».
Смерти от лап свирепого хищника не чурался даже сам Курьма. В нашем поселении почиталось за честь пасть на охоте от лап белого демона или в бою с сотрапезниками других кланов. Такая героическая смерть вполне меня устраивала. Тем более, я и так понимал, что замерзаю насмерть. Жаль только, никто не увидит, как маленький последыш уходит в царство черни навсегда. Жаль, что кормилица моя так и не узнает, что ее последыш заговорил перед тем, как погибнуть.
* * *
— Где ты откопал этого заморыша? — голоса доносились до меня откуда-то издали, словно я был заперт в какой-то бочке. — Ему же от роду лет пять, он ведь даже не корелл. Они такими маленькими не вылупляются.
Голос принадлежал женщине. Я не совсем понял суть упрека, но женщина говорила с такой жалостью в голосе, что сразу понравилась мне. Во всяком случае, раньше обо мне так ласково никто не отзывался. «Заморыш», — какое прекрасное имя. Хоть бы они меня всегда так называли!
Девушке ответил возбужденный голос Германа:
— Мария, это наш шанс! Ты понимаешь? Это больше, чем корелл из Пустоши — это прямой их отпрыск. Прямое доказательство, что кореллы — разумны! Ко всему прочему, он, похоже, перенял генетику родителей. Иначе замерз бы насмерть давным-давно. Он — лучший представитель человечества на этой планете!
— У нас уже был один шанс вернуться на объект и взять там образцы, но кому-то приспичило
