Золотой Лис - Елена Павлова

Найсвилл, «Золотой лис»

Вечерело, но прохлада ещё не сменила дневное летнее тепло. Над тихой, сонной улицей шептались тополя — замшелые, в два обхвата. Перед корчмой «Золотой лис» — на вывеске лис лежал на буквах, поддерживая их хвостом — мигнул портал. Перед крыльцом оказались двое, чёрная форма, золотое шитьё.

— Ну, и?..

— Давай-давай! Дрыгай лапками, лягуха!

Квали огляделся, удручённо покачал головой. «Провинция», будто было написано у него на лице. Поднялся на крыльцо. Табличка «Дни Осознания» на двери заставила его остановиться, но Гром уверенно толкнул дверь.

— Заходи давай. Это фигня, это к нам не относится.

Где-то в глубине звякнул колокольчик. Квали вяло озирался.

— Миленько. И что — хорошо кормят?

— Высший сорт! — ухмыльнулся Гром и повернул его за плечи к проходу между столами. К ним шла женщина, на ходу вытирая руки передником.

— Слава Жнецу, пришли всё-таки! Привет, Лягушонок!

У Квали медленно стала отвисать челюсть, глаза открывались всё шире… шире… шире…

Женщина с интересом наблюдала за этим процессом.

— Вывалятся, — доброжелательно предупредила она.

— А? — эльф, казалось, вибрировал от напряженного внимания.

— Глаза, говорю, вывалятся. А я сегодня не подметала — все крошки налипнут! И стульев много, между ножек закатятся — фиг найдёшь!

— Лиса, — как-то отстранённо констатировал эльф глухим деревянным голосом.

— Лиса, — согласилась женщина. — А Птичка на речке, они там целыми днями купаются. Лето жаркое выдалось…

Лицо Квали вдруг расслабилось, стало отрешенным, потом обмякло тело, начало оседать. Гром успел схватить его за плечи, но расслабленный торс проскользнул внутри одежды, руки нелепо высунулись из рукавов, колени брякнулись об пол, воротник-стойка пережал шею.

— Задушишь! — ахнула Лиса, подскочила, перехватила подмышками поперёк. — За штаны его зацепи, и давай вон туда положим!

— Не надо вон туда! На стол только для поднятия во Жнеце кладут… — растерянно отозвался Гром, — Дай-ка… — он присел, подставил плечо под живот эльфа, прихватил за ноги и выпрямился. Тело повисло, как отжатая половая тряпка.

— Тогда наверх, — Лиса повела его к лестнице. — Ты ему — что, ничего не сказал? Всё в сюрпризы играешь?

— Вот, видишь, какая штука… — Гром поправил сползающую тушку. — Я… Знаешь… Боялся я, вот что. По-моему, это вот именно оно и было — то, что так называется. Да…

Лиса даже обернулась от удивления.

— Что ты делал?

Гром почесал клыками подбородок.

— Не, я серьёзно, Лисища. Знаешь, ему, как погас, на всё плевать стало. Его даже пожрать заставить — и то проблема была. И чем дальше, тем хуже. Он читал и в рейды ходил — и всё. И, знаешь, ему, похоже, стало нравиться убивать. Он, понимаешь, даже не бешеный, а спокойный такой становился — не только бандитов, а и Пальцев жуть брала, они мне сами говорили. Сдавались нам пачками. На него посмотрят — и сдаются. А у родителей два месяца не появлялся, сам мне сегодня сказал. И сюда-то пошёл, потому что я заставил: сказал, что Призывом Присяги задолбаю…

— А-а! То есть, известие о том, что мы нашлись, могло оставить его равнодушным, ты это имеешь в виду? — догадалась Лиса. Она вынула подушку из-под покрывала, пристроила повыше. — Только сапоги с него стяни. Всё-таки я здесь сплю, и нефиг.

— Видишь, какая штука: я в последнее время не всегда уверен, что он вообще слышит то, что говоришь-то ему. А что не видит — так это точно. Вернее, видит — но не видит…

— Не воспринимает?

— Во-во! Только в рейде включается, и тогда уже крошит всех, кто не сбежал, а потом — щёлк — и выключился. И опять никакой. И я побоялся ему про вас говорить, Лиса. Вот, думаю, скажу ему, что вы, значит, есть — а он не поймёт. Или поймёт — и плохо ему станет — и что бы я делал? И — видишь — действительно плохо. Я, знаешь, вроде как прирос к нему. Смешно, да? Это, вроде, у эльфов, и в браке. А я даже не инкуб… — неприкаянно, не зная, что ещё сделать полезного, топтался Гром с ноги на ногу у кровати.

— Ну почему ж смешно? — хмыкнула Лиса. — Ты ж Палец, вас специально… того… приращивают, — она осматривала Квали — проверила пульс, оттянула веко. — Все вы Пальцы одной Руки… — задумчиво пробормотала она. — Знаешь, если это и был обморок, то теперь он просто спит. Очень крепко спит, фиг разбудишь, — заключила она уверенно.

— Да быть того не может, — не поверил Гром. — Видишь, какая штука, он же в ящике трое суток был, вчера выпустили под вечер, я его покормил — и он спать лёг, да. А сегодня и не делал ничего, только отчёт писать пытался, так я ему не дал…

— Ну, смотри сам: пульс хороший, ровный, дыхание не сбито, глазки в норме, руки тёплые. Он спит, Гром. И я бы его будить не стала: ты про такое состояние у эльфов знаешь что-нибудь? Вот и я не знаю. Может, у него организм требует. Как у выздоравливающих. Так что, похоже, мы с тобой свободны на ближайшее время, — пожала Лиса плечами.

— А может это, Лиса, может, тут посидим? Страшно мне, Лисища. Я знаю, что не может такого быть, а всё равно страшно. Может, со мной тоже что не так? — Гром обеспокоенно заморгал. Видеть Грома неуверенным — уже само по себе было событием, а испуганным — вообще ни в какие ворота, Лиса даже растерялась.

— Ну-у… я попрошу Птичку, как придёт — пусть посмотрит. Может, травы какой-нибудь посоветует. А сидеть… Ты знаешь, сколько он будет спать? И я не знаю. И чего сидеть? Лучше раздень его и засунь под одеяло. И покрывалом вот ещё закрой. А окно лучше открыть, пусть свежий воздух будет. И стул надо к кровати приставить спинкой, чтобы он на пол не слетел невзначай, если ворочаться будет. И сходи, оформи несколько дней Осознания — кто его знает, сколько он проспит? А пока пойдём, хоть вина выпьем, что ли. Я вас ждала-ждала, а вы в обмороки падаете! Безобразие! И не дёргайся насчёт себя, всё с тобой «так». Это не страх, Гром. Это называется «беспокоиться». Просто ты беспокоишься очень сильно. Но это нормально, ты и должен беспокоиться — он же твой Большой, вы связаны и, может быть, даже крепче, чем эльфы своим светом.

Как раскрасить лягушонка

Квали проснулся. Глаза открывать не хотелось категорически. Он прекрасно знал, что там увидит. Бесцветный мир. Мир теней. Тени бывали движущимися и статичными — только этим и различались. Движущиеся пытались иногда что-то бормотать, но Квали никогда даже не пытался понять — что именно. Какую-то чушь. Иногда даже не бормотали, а прямо-таки вопили, особенно, когда он рубил их в капусту. Впрочем, несколько теней он всё-таки различал. Одна была его начальником — Замком. Для неё он должен был писать отчёты о том, сколько теней и по какой причине порубил. Забавно. По какой причине? Потому что ещё одна тень по имени Гром сказала, что они идут в рейд, и эти тени кому-то мешают в том виде, в котором есть. Типа, неудобно, надо покрошить помельче. А Квали-то что — взял да покрошил, делов-то! Квали уже понял: быстрее покрошил — быстрее отвяжутся. Гром был тенью настырной, мог даже поколотить, если Квали долго не обращал внимания на его бормотание: надо помыться, надо одеться, надо поесть, надо сходить к родителям… Родители были ещё двумя тенями, которых Квали как-то отличал от остальных. Хотя они тоже постоянно бормотали ничего не значащую чушь, но им Квали даже иногда отвечал что-то, как и Грому. Ещё две тени он видел постоянно рядом с собой в рейдах, это были, видимо, Пальцы его Руки. Пришлось их запомнить, потому что они не убегали, а крошить их было нельзя. Гром сказал, что их — нельзя. А весь остальной Мир не имел значения. Ничто не имело значения. Бездарные декорации идиотского фарса. Уже два года Квали жил в этой серой мути. Мир выцветал медленно и незаметно, пока года два назад Квали не обратил на это внимание. И остался равнодушен, просто отметив для себя этот факт. А какая разница? Может ли труп интересоваться цветом бантиков на погребальном паланкине? А Квали, несомненно, труп, просто тело пока этого не осознало. Забавно. Вампиры — живые личности в мёртвых телах, а Квали наоборот. И чтоб его это хоть как-то волновало — ха! Его вообще ничто уже давно не волновало, и не хотелось ничего, кроме покоя. Но у живого тела оставались долги — перед Короной, перед родителями. А долги надо отдавать. Надо. Корона взимала долг трупами — и это было хорошо, это он научился делать просто отлично. Кроме того, это был очень удобный и совершенно законный способ выместить свою досаду на это постоянное «надо». Гром это называет «Подёргать Жнеца за рукав». Гром смешной, у Грома есть чувства, Гром его любит. Любит машину для производства новых трупов. Забавно: не-мёртвый любит не-живого… И родители его любят. Любят ходячий труп своего сына, и даже не понимают, что он уже мёртв. Они живые, у них тоже есть чувства. И эти чувства надо уважать. Надо. Опять это «надо». У него самого, кроме глухой досады на это вечное «надо», никаких чувств не осталось. Ну зачем от него все постоянно чего-то хотят? Сплошные надо, надо, надо — а зачем? Он бы лучше посидел, а ещё лучше — полежал, и почитал бы что-нибудь. Прочитанное не запоминалось, но сам процесс дарил эфемерную иллюзию каких-то действий, участия в чьей-то жизни. А вот видеошар смотреть не мог. Бесило. Зато мог смотреть сны. Он очень много спал в последнее время. И в снах своих он был гораздо более живой, чем наяву, он даже что-то чувствовал, кроме досады. Вот и сейчас что-то такое хорошее снилось, даже досадно, что кончилось, он бы ещё посмотрел. Что-то про Лису, про… Птичку. А действительно, почему он ещё не сгорел? Неужели где-то там, внутри, ещё живёт надежда на то, что — жива! Где-нибудь! Может, он ей и не нужен — но жива! Квали замычал сквозь зубы от привычной боли в груди, всегда сопровождавшей такие мысли. Лучше вообще не думать. Надо встать, надо написать отчёт, надо сходить к родителям. Всё. Он открыл глаза… Закрыл. Попытался понять, что увидел. Открыл. Это была не его спальня. Потолок низкий, какой-то огромный платяной шкаф на полстены, у окна в углу косо стоящий подзеркальник с трюмо, под открытым окном на столике ваза с синими цветами… Синими?!!! Он рывком сел. Покрывало на кровати было глубокого лилового цвета. Остальной мир по-прежнему переливался оттенками серого. Он осторожно, почему-то стараясь не касаться руками непонятно-цветного покрывала, выбрался из кровати, подошёл к окну. Крыша соседнего дома, видневшаяся за деревьями, была синей. Внизу в саду под окном видна была клумба с синими и лиловыми цветами.