Эгоист (СИ) - Агекян Марина Смбатовна

— О Господи, Уилл! Почему ты не написал мне? Как ты мог так поступить с нами!

Осуждение в голосе матери больно ранило его. Уильям поморщился, ругаясь на экономку, которая впустила Доротею, но потом рассудил, что простая служанка не могла отказать властной графине, какой была его мать.

Собственно говоря, он даже понятия не имел, что мать явится сюда. Обычно он сам наносил им визиты, и вдруг изумленно понял, что сегодня как раз пятница, день, когда он должен был поехать в Холбрук-хаус, чтобы провести с семьей запланированное время. С тех пор, как он стал жить здесь, Уильям никогда не пренебрегал общением с родными, за исключением отца, с которым не желал сталкиваться. Что в прочем приходилось делать, когда он вывозил в свет Лидию, затем после траура по кончине графа, спустя два года стал вывозить с матерью Терезу, которой пришлось пропустить два первых сезона. И вот теперь была очередь Эстер. Он проследил за тем, чтобы Терезе досталась достойная партия, и испытал несказанное облегчение, когда в начале этого сезона молодой, подающие большие надежды виконт Марчем обратил внимание на слегка застенчивую, ранимую Терезу. Да, серьезный и степенный лорд Марчем сможет обеспечить ее и позаботиться о ней. Тем более, он испытывал глубокие чувства к Терезе, которая отвечала ему тем же.

Дело оставалось за Эстер, и хоть Уильям снова места себе не находил, волнуясь за сестру и пытаясь отогнать от нее охотников за приданым, сейчас, лежа в кровати, он ничем ей не поможет.

Черт побери, нужно было позаботиться и об Эстер, и на несколько лет он сможет со спокойной совестью опустить голову на подушку и не думать больше ни о чем. Когда же придет время Коры, Анны и Софи, он наберется достаточно сил, чтобы устроить и их будущее, а потом…

— Уильям, — послышался звонкий голос матери. — Ты почему молчишь? Почему не написал, что болеешь?

Уильям был в халате и ночной рубашке, которые скрывали его раненую руку, опущенную на подушку, поэтому ему не пришлось дать объяснений по этому поводу.

- Не хотел тревожить вас, — буркнул он, отвернув от матери свое лицо, и спешно стал собрать разбросанные по всей кровати исписанные листы, которые привез сегодня утром поверенный.

Еще одна неприятность, в которую он вляпался, потому что поверенный, строгий, холодный и сухой, как рыба, мужчина, присел перед ним и прямо заявил: еще одна такая выходка, и семья останется без главы семейства, а титул перейдет к дальнему и ненавистному родственнику, который поспешит выгнать из дома не только его мать, но и всех сестер. Если он не ценил свою жизнь, ему следовало подумать хотя бы о родных, которые всецело зависели от него.

Уильям тяжело вздохнул. Будто он сам не знал об этом!

— Не хотел тревожить? — с еще большим осуждением начала мать, сверля его острым взглядом. — Ты в своем уме! Что с тобой произошло? Что с плечом?

Господи, как можно было что-то скрыть от зорких глаз матери!

— Вывих! — недовольно выдал Уильям то, что приготовил для ответа родным.

И только один человек знал правду, вернее несколько, но та ночь была погружена в такой туман, что Уильям с трудом мог точно что-то вспомнить.

Вспоминать то, что казалось… просто невозможным.

Шарлотта… Это действительно была Шарлотта? Та самая робкая и застенчивая девочка, которая дружила с его сестрой? Которая бросилась к нему и помогла в самый критический момент, хотя будь на месте нее кто-то другой, несомненно, его оставили бы там на тротуаре истекать кровью?

Боже правый, могло ли это быть правдой?

— Да? — раздался над ухом голос матери.

Уильям вздрогнул и посмотрел на нее, слабо помня, о чем они говорили. Потому что все эти проклятые четыре дня пытался вспомнить, что на самом деле произошло той ночью.

Поэтому не заметил, как мать подошла и присела на краю кровати возле него.

— Да, — буркнул он в ответ, надеясь, что это удовлетворит ее.

Графиня Холбрук изумленно уставилась на него.

— Пытаешься сказать, что снова напился, куролесил, где-то упал и вывихнул плечо?

Уильям скрипнул зубами, потому что… впервые приписанные ему общеизвестные и нелицеприятные ярлыки, которыми он был проштампован, показались ему отвратительными. Как будто он ни на что другое не был годен.

Как будто на него не мог неожиданно напасть очень опасный человек.

— Да, — пробормотал он, сожалея о том, что мать оторвала его от дел, а ведь он только стал изучать важные отчеты, которые привез с собой Броуди, его секретарь, пришедший после визита поверенного.

Отчеты, в которых говорилось, что в одном из его поместий выявили хищения из средств арендных плат, которые собирал его нерадивый управляющий.

Графина нахмурила идеально ухоженные, тонкие брови и покачала головой.

— Ты никогда не умел врать, сынок. Особенно мне! — Сверкнув на него своими карими глазами, Доротея стянула перчатку и прижала ладонь к его лбу. — Слава Богу, у тебя нет температуры.

Ее беспокойство неожиданно тронуло Уильяма так сильно, что у него перехватило в горле. Впервые за долгое время он почувствовал, что не один. Ощутил чувство, которое нахлынуло на него в ночь ранения, когда Шарлотта… Боже, это действительно была она? Если это действительно была она, тогда она обладала странными способностями, потому что заставила его почувствовать, что он действительно не один во всем мире. Особенно, когда он подумал, что время пришло…

— Мама, я в порядке.

Она скептически посмотрела на него.

- Рассказывай немедленно, что с тобой стряслось. Тебя кто-то избил?

Ну, вот опять! Конечно, о чем еще могла подумать мать самого развратного человека в Англии, который стал полным разочарованием для всей своей семьи? И ведь стреляли в него по той же причине, о которой подумала мать. Только правда заключалась в том, что в него стрелял не оскорбленный муж. И хоть подозрительность матери задела его, Уильям впервые был благодарен своей никчемной репутации, потому что мог скрыть за ней то, чего ей не следовало знать. Никому.

— Я просто упал… Ночью, когда возвращался домой, было темно, я поскользнулся и… скатился с лестницы.

Доротея печально вздохнула.

— Сколько раз я просила тебя вернуться домой! — Она осторожно глянула на сына. — Ведь отца давно нет, и ты…

— Это исключено! — проскрежетал Уильям, ненавидя разговоры про отца. И хоть мать всегда поддерживала его в этом вопросе, она… она не знала всего, что произошло пять лет назад. Нет, вернее, уже одиннадцать, гневно подумал Уильям.

— Ну, будет тебе. — Опустив голову, Доротея принялась теребить материю лайковой перчатки. — Девочки очень скучают по тебе.

Сердце его наполнилось теплом, когда он подумал о сестрах. Единственные на его памяти люди женского пола, которые не шарахались от него и не ненавидели.

Нет, кажется, уже не единственные, когда внезапно перед глазами предстали тревожные, темно-серые глаза, полные предательской влаги.

Шарлотта… Господи, неужели это была она? Она не приснилась ему?

Он так отчаянно пытался вспомнить, что было с ним в ту ночь, что у него опять разболелась голова.

— Я непременно навещу их, как только встану с кровати.

Вздохнув, Доротея встала. И оглядела большую спальню, заваленную наспех брошенной одеждой.

Дом, который снимал Уильям уже много лет, походил на заброшенный особняк, в котором никто не обитал. И хоть всё внутри было обставлено дорогой мебелью, как и спальня, в которой стояла не только массивная, большая кровать, но и другая позолоченная мебель и мраморный камин, Уильям бывал здесь крайне редко.

— Позволь мне хотя бы прислать к тебе Томпсона. Он сможет стать отличным камердинером и позаботится о твоей одежде, потому что, смотрю, ты уже с этим совершенно не справляешься. — Она сокрушенно покачала головой. — Господи, Уилл, ты же граф, а не какой-то бродяга!

Уильям вздохнул и с тоской посмотрел на торчащие из-под подушки серые листы бумаг, к которым хотел вернуться. Ему нужно было написать важное письмо, которое он должен был отправить еще пару дней назад Роберту, мужу Лидии.