Стальная Крыса. Золотые годы - Гарри Гаррисон

— Дерьмо свинобразье! — рявкнул он, подавая наконец признаки жизни. — Если бы меня помнили, я бы не ушел с арены, не страдал бы от жажды на солнцепеке, не жил бы одними воспоминаниями!

У него на миг увлажнились глаза. Он осушил бокал, отодвинул, посидел с опущенной головой, жалея себя, а затем протянул к роботу руку с посудиной. И молчал, пока она не наполнилась. Изрядный глоток вернул ему самообладание.

— Когда ты стар, публика за тебя гроша ломаного не даст. Не дадут и продюсеры. Молодых фокусников со свежими номерами — пруд пруди. Вот я и ушел, не дожидаясь пинка под зад. И увяз в этой выгребной яме, чей девиз «Живи, пока не сдохнешь». Подписал контракт и получил обещанные стол и кров. Да вот незадача — не прочел набранный петитом текст. Самоуверенный я тогда был, самоуверенный и глупый. Положился на своего хитрозадого адвоката, а когда хватился, было уже слишком поздно. Он впал в маразм, и теперь с него взятки гладки. Представляете, этот олух устроил меня сюда, даже не заглянув в контракт! Даже не заметив, что меня брались обеспечивать лишь самым необходимым! Обещали кормить, но не вкусно. Обещали стелить, но не мягко. Захочешь еще чего-нибудь — плати. Разумеется, адвокаты забыли об этом предупредить.

Он с шумом высосал последние капли, и я азартно нажал кнопку на столе. На этот раз улыбка на моем лице была совершенно непринужденной. Что плохо для него, то хорошо для меня.

— Запомните сегодняшний день, — сказал я. — Поскольку это первый из дней, которые вам суждено провести в холе и неге. Подумайте о лучших яствах, какие только можно вообразить. Подумайте о холодильнике, где никогда не иссякнет выпивка.

— Чего ради я должен обо всем этом думать?

В нем мгновенно проснулась подозрительность. Впрочем, она не помешала сцапать бокал коктейля, едва тот появился на столе.

— А того ради, что все это вы получите. Плюс лучшие гериатрические процедуры. К чему вам столько морщин? Все это мы гарантируем, как и то, что ваши замечательные чудеса снова украсят звездные арены и принесут вам известность.

— Какие арены? Какая известность? Да из меня песок сыплется.

— Не волнуйтесь, вам не придется ударить пальцем о палец. Но вы будете почивать на лаврах, зная, что ваш ученик упрочивает благородную традицию…

— Нет у меня ученика. Всегда в одиночку работал.

— С этого дня будет. Договорились?

— Нет. Мои фокусы — это мои фокусы. Ни с кем не делюсь!

— Речь идет не о дележе, а о преемственности. — Я придвинул к нему полный до краев бокал. — Вы меня научите всему, что знаете, а я никому ничего не раскрою.

— Даже мне, — подхватила Анжелина. — Конечно, за исключением тех номеров, в которых мне предстоит ассистировать. Как это будет прекрасно! — Она погладила его по запястью и получила в награду безрадостную улыбку.

— А ведь неплохо было бы еще разок выйти на сцену. Подержите меня за руку, детка… — Вдруг он нахмурился. — Не согласен. Уйду в могилу я, уйдут и мои тайны. Меня не подкупите.

— Да я и не пытаюсь вас подкупить! — воскликнул я с жаром, который свидетельствовал как раз об обратном. — Но искусство не должно умереть вместе с вами. Как же без него обойдутся тысячи еще не родившихся зрителей?

На мой взгляд, это прозвучало неубедительно. Должно быть, спиртное затуманило мозги. Убийственная штука этот цубе… небе… Тьфу, не выговорить.

— Я объясню, что пытается сказать мой муж. — Похоже, из нас троих только Анжелина осталась сравнительно трезвой. — Он до такой степени восхищен достижениями Великого Гриссини, что решил сделать его счастливым до конца дней. И если вы поделитесь своими секретами, он свое обещание сдержит. Для него — карьера. Для вас — счастливые годы. Вот и решайте.

— Ну… — промямлил он, и я понял, что этот бой мы выиграли.

Мы сняли дом неподалеку от «Счастливых гектаров». Каждое утро Великого Гриссини привозил лимузин. День ото дня он выглядел все лучше — хорошее питание, в меру выпивки плюс чудодейственные гериатрические процедуры делали свое дело. Казалось, он и в росте прибавил, когда ради нас взялся за старое.

Мы заказали столь же дорогую, сколь и удивительную аппаратуру, и, пока дожидались ее, Великий Гриссини преподавал мне азы мастерства.

— Отвлекать, отвлекать и еще раз отвлекать! Накрепко зарубите себе на носу эти три волшебных слова. Не забывайте: публика хочет, чтобы ее надули. Пока она смотрит сюда, вы манипулируете здесь.

«Сюда» — это его поднятая белая рука, выхватившая из пустоты припрятанную в ладони монетку. «Здесь» был цилиндр, секунду назад пустой, а теперь таящий в себе белого грызуна, которого факир миг спустя вытащил за длинные уши. Меня он надул безупречно. Я и не заметил, как он достал зверушку из подвешенного под столом мешка, а затем, прикрывая ее собой, сунул в шляпу. Когда он продемонстрировал все медленно и открыто, фокус показался донельзя примитивным. Гриссини угадал мою мысль и улыбнулся:

— Конечно, когда объясняешь, в чем секрет, зритель разочаровывается. Думает: до чего же просто, как это я не заметил? Вот почему фокусник никогда не раскрывает своих тайн. Разоблачить его — все равно что лишить невинности. Он должен верить в волшебство, хоть и знает назубок рецепты своей кухни, и внушать эту веру публике. Не пренебрегайте сим правилом, и вам отплатят любовью. Скажете, в мире нет волшебства? Сделайте так, чтобы оно появилось, и вас будут носить на руках. А теперь исполните все, что я показал. Не торопитесь. Вот так, уже лучше… хоть и не слишком.

В дверь постучала Анжелина, я открыл.

— Доставка. Огромный ящик от «Просперо электроникс».

— Ага! — Гриссини возбужденно потер ладони. — Очень скоро мы воссоздадим потрясающее чудо — «Исчезновение свинобраза»!

Глава 4

Этот дом мы сняли еще и по той причине, что в нем была огромная гостиная. Когда мы убрали всю мебель и забили ею гараж, гостиная стала нашим театром. Ее разгородили занавесами, раздвигавшимися и сдвигавшимися от одного нажатия на кнопку. Мы с Анжелиной, сидя в кресле перед сценой, служили благодарной публикой. И смотрели, как техники под руководством Гриссини готовят аппаратуру к «Исчезновению свинобраза».

Все выглядело довольно просто. На сцене перед задним занавесом возвели двустенную клетку из металлических брусьев. В плане она образовывала треугольник. Одна сторона — занавес, две другие — металлические решетки.

Нас Гриссини удостоил вниманием лишь после того, как