Хищник - Макс Мах
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Пожалуй, — думал он, поскрипывая снегом в направлении станции надземки, — можно будет сделать для цинских трофеев отдельную витрину».
2. Дарья Дмитриевна Телегина
Остаток ночи она провела в суомском готеле «Гоглант». Не спала, разумеется. Куда там — спать! Взяла номер с ванной — благо, в поясном кошельке «завалялось» триста рублей золотом, — села в горячую воду, «набулькала» полстакана старки и выпила залпом.
«Как парное молоко…»
Или, как нарзан.
Выпила, не чувствуя, что пьет, взглянула с удивлением на пустой стакан.
— Ну, надо же!
Пятидесятиградусный алкоголь не забирал. Даже не пронял, как следует.
«В десять на Фурштатской…»
Тем не менее, налила еще полстакана и вдруг вспомнила, как Грета вырвала Кириллу верхнюю губу.
«Ужас какой!»
И в самом деле, ужас. Но и то, что случилось с ней за считанные минуты до этого, тоже ведь не «блядки на сеновале». Опоздай Грета хоть ненадолго, и, возможно, не сидела бы Дарья сейчас в горячей воде. В смысле, не смогла бы в ней сидеть.
«А если бы ее и вовсе рядом не оказалось? Если бы они вообще не встретились, тогда что?!»
Вот это уже был настоящий ужас. И не просто «ужас, ужас, ужас, ужас!», как в старом анекдоте про шлюх, а подлинный, забирающий человека целиком и полностью — кромешный ужас. Воображение-то у Дарьи было о-го-го какое! Всем бы такое! Но не в данном случае. Представив последствия своей опрометчивости, Дарья опрокинула в рот и вторую порцию старки. Но и та прошла, на удивление, нечувствительно. Так что о факте «опрокидывания» Дарья узнала, что называется, постфактум, отставив стакан в сторону, чтобы закурить.
— Н-да…
Руки тряслись, — но явно не с перепоя, — в ушах стоял гул, однако голова не кружилась, и перед глазами не плыло.
«Вот же дура! А еще штаб-офицер!»
Получалось, ума у нее было ровно столько, сколько нужно, чтобы математикой заниматься. На все остальное даже обыкновенной предусмотрительности не нашлось.
«И ведь предупреждали!»
Разумеется, предупреждали: контрразведка только что плешь всем офицерам Арсенала не проела. И объясняли доходчиво, и рассказывали — «без утайки», — и пугали, чего уж там, как детей в ночном. А она возьми да забудь все, чему учили и о чем предупреждали. Легла под выблядка цинского и думала, что крутая, как Красноярские столбы.
«Случай…»
Случай и есть. И случай этот зовут Грета, но Грета…
«Грета знает про Марка… и про меня…»
Невероятное знание Греты должно было иметь объяснение, но ничего путного в голову, увы, не приходило. Однако же факт — Дарья «чувствовала» Грету точно так же, как некогда Марка.
«Кто она?» — но для того, чтобы сказать, кто такая эта Грета, следовало прежде объяснить, кто таков Марк, и что в нем такого особенного. Однако про Марка Дарья не знала ничего. Даже того, человек ли он?
«Человек, наверное…» — подумала она неуверенно, вновь наполняя «внезапно» опустевший стакан.
«Возможно, человек».
Однако могло случиться и так, что всего человеческого в Марке одна лишь наружность. В то давнее теперь время, когда они встретились, мысль эта не раз навещала Дарью, и однозначного ответа на этот странный вопрос она так и не получила. Даже «метаморфоза» не расставила точек над «и». Не зная истинной природы вещей, за чудо можно принять и взрыв снаряда и уж тем более эффекты «технической левитации».
— У тебя, Дари, светлая голова. — Марк сидел напротив, курил трубку, смотрел сквозь дым. — Острый ум… Ракицкий сказал «мужской»? Дурак он этот Ракицкий, хоть и профессор. У тебя не мужской ум и не женский. У тебя ум математика. Дар божий. Интеллект огромной мощи, и то, что он «живет» в голове женщины, это всего лишь факт биографии.
— Исключительный факт, — выдавила Дарья, чувствуя, как стекает из угла рта вниз по подбородку очередная струйка слюны.
— Женщины-математики твоего уровня редкие птицы, — не стал спорить Марк.
Он был единственным, кто смотрел ей в лицо без сострадания и печали. Кто воспринимал ее такой, какая есть, не испытывая — во всяком случае, так представлялось — никакого особого неудобства, то есть без ущерба своему эстетическому чувству.
— Тем не менее, полагаю, что ум твой все-таки более женский, чем мужской, хотя ты и умнее абсолютного большинства мужчин. Быть женщиной не оскорбление, Дари. Вот, что я хотел сказать.
— Я не женщина, — возразила Дарья. — Я урод.
— Одно другому не мешает, — отмахнулся Марк и достал из внутреннего кармана пиджака маленькую серебряную фляжку. — Ты инвалид, Дари. С этим не поспоришь, но ты женщина-инвалид. Это тоже факт.
Он отвинтил крышечку и сделал маленький глоток.
— Очень крепкий напиток… Почти 90 градусов.
— Спирт? — спросила она.
— Нет, но по содержанию близок к тому, чтобы быть им. Шдэрх.
— Что? — не поняла Дарья.
— Этот напиток называется Шдэрх, — объяснил Марк. — Это не по-русски, а в переводе что-то вроде «Грозового перевала». Да, пожалуй, так и есть — «Грозовой перевал».
— Где? — ей трудно было произносить длинные фразы, и везде, где возможно, она ограничивалась короткими.
— Далеко, — вздохнул Марк, пряча фляжку в карман. — Ты не знаешь.
Такое возникало иногда в их беседах. Они набредали на тему, которая была Марку неприятна, или, что случалось чаще, он просто не хотел объяснять нечто, связанное с его прошлым. А оно у Марка было, надо полагать, ой какое непростое. Это Дарья знала наверняка. «Чувствовала». Хотя и не смогла бы, наверное, облечь это «знание» и это «чувство» в слова.
— Чувствуешь? — неожиданно спросил Марк.
Врать не хотелось. Хотелось говорить правду.
— Да.
— Ну, и что ты там «увидала»?
— Не знаю… словами… не объяснить.
— Попробуй! — сказал мягко, но по ощущениям, как если бы отдал приказ. Не ослушаешься, не убежишь.
— Две луны… — она смотрела на него с мольбой, ожидая если не похвалы, то хотя бы уверения, что не сошла с ума.
— Точно, — кивнул он после короткой паузы. — Две луны над тихой водой… «Сладкие воды»… У тебя, Дари, не только интеллект. У тебя еще и Дар. Талант немереный. Вот какое дело.
— Все зря…
— Как знать…
Дарья очнулась, когда вода остыла. Сидела голая в просторной мраморной ванне, наполненной едва теплой водой, и держала в одной руке окурок папиросы, а в другой — пустой стакан. Бутылка старки успела опустеть, а когда и как это случилось, не вспоминалось, да и вспоминать не хотелось.
«Могла и утопнуть…» — но смерть отчего-то не пугала.
Дарья нехотя вылезла из воды, накинула на плечи махровый халат и вышла из ванной. Часы на каминной полке показывали «четверть десятого». Если сразу же одеться и, не мешкая, приказать портье кликнуть извозчика, вполне можно успеть к десяти на Фурштатскую, и даже не запыхаться.
«Успею…» — подумала Дарья, начиная вытираться. От капель влаги на коже ее начал бить озноб, но от мысли, мелькнувшей вдруг в голове, пробило холодным потом. Она ведь могла опоздать на встречу. Прийти в чайную и не застать там Грету. И что тогда? Упустила Марка, упустит и Грету? Упустит свой шанс? Свою судьбу?
Страх, овладевший Дарьей, был так велик, что все остальное она делала в дикой спешке, приехав на Фурштатскую 52 за пятнадцать минут до назначенного Гретой времени. Выскочила из паромобиля, едва ли не опрометью перебежала тротуар и, только увидев большие настенные часы в чайном зале, поняла, как быстро сюда добралась.
«Царица небесная!» — Дарья вздохнула и заставила себя успокоиться.
«Все будет хорошо!» — она села за столик у окна, улыбнулась через силу девушке, подошедшей, чтобы предложить меню.
— Соловецкий взвар, — сказала тихо и отодвинула кончиками пальцев брошюру меню. — И пряничков медовых махоньких… Есть у вас?
— У нас есть, — с улыбкой поклонилась девушка. — Ждать не заставим, через пять минут принесу.
— А курить у вас?..
— Можно, — девушка достала из кармана фартука и поставила на столешницу глубокую расписную плошку. — Вот! Это пепельница, если что. Просто наша хозяйка стиль соблюдает.
— И слава Богу! — снова, но уже несколько более искренно улыбнулась Дарья. — Я этот стиль люблю.
Сама она была родом из Холмогор, так что Русский Север, кому бы он не принадлежал — Новгороду или Вольным городам, — был ей родным. И уж точно, что после всего, что пережила этой ночью, пить китайский чай казалось неправильным.
