Хасидские предания - Мартин Бубер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
мой в человеческой жизни, между телом и душой. Душа не должна
хвастаться, что она священнее тела, ибо только за счет того, что
она вселена в тело и действует через его члены, она может достичь
собственного совершенства. Телу, с другой стороны, непозволи-
тельно хвастать тем, что оно поддерживает душу, ибо душа
может оставить его, и тогда тело будет разлагаться. Таким
образом, цадиким нуждаются во множестве людей, а множество
людей нуждается в цадиким. Реальность хасидского учения зави-
сит от их взаимоотношений. "Нисхождение" же цадика с "высот"
- это не падение; наоборот, "если цадик служит Богу, - говорит
равви Наман из Брацлава, - но опасается учить многих людей, то
он подвергнется настоящему падению со своих высот.
Сам же равви Наман, наиболее духовный из всех цадиким,
обладал глубоким мистическим чувством своего единства
с "простецами". На это единство указывают его странные изрече-
ния за два месяца до смерти. Сначала равви Наман впал в такое
духовное истощение, что заявил, что он не более чем "простец".
Но когда его дух неожиданно вновь вознесся на самые вершины,
равви Наман сказал, что в подобные периоды нисхождения цадик
полностью смешивается с жизненной силой, которая изливается
через него на всех "простецов" в мире, не только принадлежащих
народу Израиля, но на всех вообще. Обратно же в него вливается
жизненная сила, исходящая от "сокровищ благодарственных да-
ров", собранных в земле Ханаана в незапамятные времена, еще
до Израиля, и эти сокровища, добавил цадик, образуют ту
таинственную материю, которая созвучна с душами "простецов"
и делает их способными к простой вере.
Здесь мы подступаем к подлинной основе хасидизма, на кото-
рой строится совместная жизнь тех, кто вдохновляет, и тех, кто
вдохновляется. Квинтэссенцией этой жизни являются отношения
между цадиком и его учениками, в рамках которых разворачива-
ется взаимодействие вдохновляющего и вдохновляемых во всей
их чистоте. Учитель помогает ученикам обрести самих себя,
а в час^ отдаленности они в свою очередь также помогают
своему учителю вновь обрести самого себя. Учитель зажигает
души учеников, и они, окружая его, освещают жизнь учителя
зажженным им светом. Ученик спрашивает и, спрашивая, неосоз-
нанно вызывает ответ, который дух учителя не смог бы создать
без стимулирующего воздействия вопроса.
Иллюстрацией возвышенного назначения ученичества могут
служить два "чудесных предания".
Однажды на исходе Йом-Кипура* Баал Шем пришел в сильное
смятение духа, потому что луна не могла пробиться сквозь облака,
а он поэтому не мог произнести благословение новой луны*,
которое в этот час, час, когда Израиль подвергался смертельной
опасности, должно было быть особенно действенным. Тщетно он
напрягал душу, стремясь изменить к лучшему состояние неба. Тем
временем его хасидим, ничего не знавшие о страданиях учителя,
начали танцевать, что они делали ежегодно в это время, пребывая
в радостном возбуждении от службы, совершенной их наставни-
ком, службы, подобной той, что совершал в Храме Иерусалима
первосвященник. Сначала они танцевали в дальней комнате дома,
где жил Баал Шем, но затем в своем восторге достигли они
комнаты учителя и продолжили танец вокруг него. В конце концов
они уговорили его присоединиться к ним. И тогда луна пробилась
сквозь облака и засияла на небе удивительно ярким и чистым
светом. Радость хасидим вызвала то, чего не могла добиться душа
самого цадика даже в крайнем напряжении своих сил.
Среди учеников равви Дов Баэра, Великого Маггида, величай-
шего из учеников Баал Шема, равви Элимелек был человеком,
сохранявшим в себе живую традицию и школу первых настав-
ников. Однажды, когда его душа вознеслась на Небо, он узнал,
что своей святостью он восстановит разоренный алтарь в святи-
лище Небесного Иерусалима*, связанного со святилищем Иеру-
салима земного. Вместе с тем он узнал, что его ученики помогут
ему в этом деле восстановления. Однажды, во время праздника
Радования в Законе*, двое из учеников равви Элимелека отсутст-
вовали. Это были равви Иаков Ицхак, позднее ставший Люблин-
ским равви (Ясновидец), и равви Авраам Йошуа Хешель, позднее
- равви в Апте. Небеса говорили равви Элимелеку, что Иаков
Ицхак принесет в святилище Небесного Иерусалима Ковчег,
а Авраам Йошуа Хешель - скрижали закона. Но ни того ни
другого не было! И тогда цадик сказал своему сыну: "Восемнад-
цать раз я мог бы воскликнуть: "Восстань, Господи!" (как взывал
в древние времена Израиль, обращаясь к Ковчегу, за которым
шел в сражение), но все это будет бесполезно".
Во второй истории ученики участвуют в деятельности цадика
как совершенно самостоятельные люди, в первой же - как
"святая община". Последняя форма, форма коллективного дейст-
вия, несомненно более важна, хотя существует и множество
разнообразных преданий об индивидуальном воздействии учени-
ков на деятельность цадика. Община хасидим, образующаяся
вокруг цадика, особенно ближний круг тех, кто постоянно нахо-
дится с ним или - по крайней мере - регулярно его посещает,
воспринимается как мощное динамичное единство. Цадик един
с этим кругом учеников как в молитвах, так и в поучениях. Они
- объект его молитв, и он не молится за них только словами; он
молится за них как средоточие их сил, в котором собираются
лучи от пламени души их общины и истекая из которого это
пламя смешивается с огнем собственной души цадика. В субботу,
во время третьей трапезы*, когда наставник читает Писание
и открывает тайный смысл его слов, его поучение обращено к его
хасидим: они - то силовое поле, где его слова, попавшие туда,
вызывают стремительный рост духа, подобно тому как упавшие
в воду маленькие камешки вызывают далеко расходящиеся по
воде круги. Такова подлинная трапеза! Мы сможем приблизиться
к пониманию ее силы и благости, только когда поймем, что здесь
все - каждый, кто до предела отдает себя другим, - объединя-
ются в некое восторженное целое, способное образовываться
только вокруг не менее восторженного центра, который, благода-
ря своему подлинному бытию, соединяет всю целостность вокруг
себя с божественным центром всего сущего. Эта живая связь
порой проявляется странным, даже гротесковым способом, но
даже гротеск здесь - такой подлинный, что и он достоверно
свидетельствует о подлинности стоящих за ним импульсов. Поэ-
тому хасидизм не следует интерпретировать как некое эзотеричес-
кое движение; его следует понимать как нечто, что заряжает
людей какой-то исконной жизненной силой, которая - как всякая
исконная жизненная сила - иногда проявляется в довольно
примитивных формах. Именно эта жизненная сила придает осо-
бую интенсивность отношениям между хасидами. Общая привя-
занность к цадику и святой жизни, которую они ведут, связывает
хасидим друг с другом, и не только в радостные часы общих
молитв или совместных трапез, но во все часы повседневной
жизни. В моменты восторга они вместе пьют, поют, танцуют
и рассказывают друг другу глубокомысленные и милые их сердцу
чудесные истории. Но они также и помогают друг другу. За друга
хасидим готовы пожертвовать своей жизнью, и эта готовность
исходит из того же глубинного источника, что и их восторг. Все,
что истинный хасид делает или не делает, является зеркалом его
убежденности в том, что, несмотря на невыносимые страдания,
которые люди должны терпеть, основа жизни - это священная
радость и что всегда и везде каждый может достичь этой радости
- каждый, кто полностью посвятит себя этому.
В современном хасидизме существует множество искривле-
ний, появившихся на более поздних этапах этого движения. Наря-
ду с восторженной любовью к цадику мы видим и некую грубую
форму преданности со стороны тех, кто относится к цадику как
к великому магу, к тому, кто близок небесам и обладает способ-
ностью исправлять все неправильное, кто облегчает хасидим
работу над собственной душой и обеспечивает им желанный
покой в загробном мире. Хотя хасидов одного цадика часто
объединяет чувство подлинного братства, они порой сторонятся
последователей других цадиким, а иногда даже относятся к ним
враждебно. Подобный контраст можно наблюдать также между
свободной религиозной жизнью хасидим в хасидской общине
и их твердолобым оппортунизмом по отношению к государст-
венным властям. Иногда грубый предрассудок уживается здесь
бок о бок с целомудренной фантазией восторженного духа, из-