Игра на повышение - Евдокимов Дмитрий Викторович

– Я все сделаю, – супруга взяла меня под руку и отвела в угол комнаты, подальше от чужих ушей. – Миша, прошу тебя, будь осторожен! Глазков – сволочь изрядная, но ты же знаешь его помешанность на соблюдении интересов Ивана Федоровича! Государь не простит, если ты расправишься с ним. А из-за протоинквизитора могут быть большие неприятности с церковью.

– Не волнуйся, дорогая, – поспешил я успокоить Наталью, – для меня сейчас главное – обеспечить Федора лучшим лечением, какое только может быть. Ты знаешь, мне не нужна власть, мне нужна возможность делать нашу страну лучше и сильнее. И сейчас нужно реагировать на наглое покушение на жизни государя и наследника и смерть митрополита и других отцов церкви, а не устраивать междоусобицы. Так что крови не будет. По крайней мере, на моих руках. Но и совсем оставить действия этой парочки без внимания тоже нельзя.

– Ты выглядишь очень уставшим, может, стоит поспать несколько часов, потом браться за дела?

Боится, что глупостей наделаю. Да нет, я уже все продумал. И остыть успел. Если бы мне отец Пафнутий или Никита Андреевич попались сразу после боя в гостиничном дворе, может, я и дал бы волю эмоциям, а сейчас – нет. Глазкова нужно аккуратно «придушить», «перекрыть ему кислород», чтобы не мешал работать. А вот протоинквизитора пора убирать с политической доски, этот товарищ совершенно невменяем и недоговороспособен. Чего доброго, еще в выборы нового патриарха влезет, а это нам совсем не нужно. Долго я его терпел, но произошедшее сегодня ранним утром – это уже далеко за гранью дозволенного. Никто не давал права инквизиции создавать бандформирование, да еще впускать его членов в царский дворец и натравливать на людей.

– Не волнуйся, Натали, – я аккуратно поднес ее руку к губам и поцеловал, – всего несколько важных распоряжений, и я вернусь. Действительно нужно поспать, ночка выдалась убойная.

Небрежно произнося фразу «несколько важных распоряжений», я словно намекал на простоту предстоящих дел, однако же все было совсем не так.

Перво-наперво я вызвал во дворец доктора Георга Карловича Мейнинга. Однажды он уже спас жизнь царевичу Федору, почему бы не попробовать еще раз? После того случая в поместье графа Измайлова по моей рекомендации бывшего фрадштадтца, а ныне подданного Таридии привлекли к преподаванию сначала в Южноморском, а потом и в Ивангородском университете, потому вызвать его во дворец оказалось делом несложным.

Убедить личного врача семьи Соболевых Ивана Юрьевича Ракитина прислушаться к мнению Мейнинга тоже было нетрудно, а зная деликатность и дипломатичность Георга Карловича, не приходилось сомневаться, что два профессионала скорее найдут общий язык, чем будут с пеной у рта доказывать верность именно своей точки зрения.

Далее я посетил канцлера и утвердил его во мнении, что правительство должно выполнять свою работу, несмотря на события последних дней. Все должно идти своим чередом, государственный механизм должен работать безостановочно.

Затем мы вместе с начальником Посольского приказа Арбениным набросали текст ноты протеста, которую он должен был сегодня же вручить фрадштадтскому послу.

После Посольского приказа пришла пора пообщаться с главными редакторами двух пока единственных печатных изданий страны: «Вестника» и «Известий». При кажущемся сходстве тематики и названий «Вестник» считался газетой сугубо проправительственной, доносящей до широких масс взгляды и идеи правящей верхушки. «Известия» же те же самые новости подавали в более легковесной манере, позволяя себе иногда делать выпады в сторону более консервативных коллег и каждый выпуск завершая публикацией новинок от местного поэтического цеха. Смешной для человека двадцать первого века набор отличий в местном обществе создавал иллюзию серьезного противостояния, чем и привлекал дополнительное внимание к обеим газетам, обеспечивая им бешеную популярность. На людях и главные редакторы, и корреспонденты «Вестника» и «Известий» смотрели друг на друга косо и разговаривали исключительно «через губу», но, когда я вызывал издателей пред свои светлые очи, оба дружно выслушали мои пожелания и наставления, без ссор и ругани. Объяснялось это очень просто – самим своим существованием газеты были обязаны мне и финансировались из государственной казны.

Сегодня я в полной мере воспользовался своим кураторством прессы, изложив редакторам нужную версию происшествий. Ответственность за взрыв пороховой мины я целиком и полностью возлагал на фрадштадтских шпионов, а свой побег из застенков Сыскного приказа подал как нападение разбойников, прикрывавшихся именем святой инквизиции, на спешившего по государственным делам в сопровождении офицера свиты и двух служащих контрразведки князя Бодрова. Особый упор делался на назначение пожизненных пенсий семьям погибших и оплату образования их детям за мой личный счет – народ должен знать, что я всегда забочусь о своих людях, даже после их смерти.

После газетчиков я встретился с главами контрразведки Ольховским и внешней разведки Буровым. Сначала по отдельности, потом с обоими вместе. С расследованием взрыва по большому счету было уже все ясно, требовалось быстро сделать ответный ход, дать понять островитянам, что возмездие за подобные выходки будет быстрым и неотвратимым. Несколько проектов по Фрадштадту у нас уже были в работе, но выводить их на решающую стадию еще было рановато. А вот провести небольшую акцию устрашения, которая бы идеально вписалась в общую картину нашей большой игры, – в самый раз. Посмотрим еще, кто кого, но, видит бог, не мы это начали!

Только разобравшись со срочными делами, я нашел время для Глазкова. Да и то вышло это случайно.

Я знал, что начальник Сыскного приказа в помещениях своей службы отсутствует и что территорию царского дворца он не покидал, но выяснять его местоположение я не приказывал. А тут зашел в покои государя осведомиться о состоянии здоровья и нос к носу столкнулся с бледным и взъерошенным Никитой Андреевичем. При нем было трое красномундирников, со мной – офицер и три солдата охраны. Кроме того, в комнате находились еще двое слуг и горничная. В воздухе явственно запахло грозой, все присутствующие на мгновение замерли в немой сцене.

– Каково состояние государя? – холодно осведомился я, глядя в упор на главу разыскников.

– Слава богу, опасности для жизни нет. Лекари говорят, что дней через десять Иван Федорович сможет вернуться к исполнению своих обязанностей.

Сказано это было нервно, но с вызовом и даже небольшой долей злорадства в голосе. Боится господин Глазков, сильно боится, прикрывается именем государя в надежде, что я испугаюсь монаршей реакции на свои действия. Святая наивность! Никита Андреевич напоминал мне сейчас пешеходов, переходящих дорогу не глядя по сторонам, но с осознанием своей правоты и в полной уверенности, что все автомобили уступят им дорогу. Много ли толку будет от такой правоты, если кто-то из водителей не успеет затормозить? Так и в этом случае: поможет ли Глазкову обращенный на меня царский гнев, если он уже дней десять, как будет мертв? Смешной, ей-богу.

Вдвойне смешной, учитывая тот факт, что мне гораздо выгоднее сейчас с пользой для себя использовать его напуганное состояние, а не заморачиваться местью.

– Господа, будьте добры, оставьте нас наедине с Никитой Андреевичем! – обратился я сразу ко всем присутствующим. Дважды просить никого не пришлось. Даже красномундирники поспешили покинуть помещение, не дожидаясь кивка со стороны своего начальника.

– Бодров, ты понимаешь, что это все… – Глазков сделал нервный жест рукой, долженствующий, видимо, указать на все плохое, творящееся прямо сейчас по всей Таридии, – попытка государственного переворота? Ты осознаешь, каковы будут последствия для тебя?

Начальник Сыскного приказа, как всегда, фамильярничал, позволяя себе обращаться ко мне не по этикету. Ну да бог с ним, меня мало заботили такие вещи, хотя я мог бы давно ткнуть его носом в это дело, да еще при обществе, чтобы уж наверняка проняло.