Орлы над пропастью - Евгений Токтаев

Купец, поджав губы, отсчитал в ладонь Эвдора три римских денария.

— Чего-о?! — возмутился моряк, — договаривались на "оленя"!

— У меня только римские, — пробурчал купец, — у менял идут как три денария за тетрадрахму.

— За какую, родосскую? Да в ней четыре денария, а в аттической все пять!

— Пять? — возопил купец, — богов побойся! Четыре денария, больше не дам!

— Ладно, — усмехнулся Эвдор, скосив глаза на борт купеческого судна, украшенный изображением черной лошади, — давай четыре.

Купец, как видно, не из захудалых. Не каждый из торгашей возил товары на весельном акате, команда которого, за счет гребцов, гораздо больше команды парусника. А всем надо платить. Зато нет зависимости от ветров и выше шансы уйти от пирата. Поэтому акат — популярная посудина, хотя позволить себе подобное владение могли лишь зажиточные купцы. Что, впрочем, не делало их менее скупыми.

Купец, скрипя зубами, вложил в ладонь моряка четвертую монету. Эвдор зажал деньги в кулаке, мысленно возблагодарив Гермеса, покровителя купцов и воров, за то, что с завидной регулярностью встречаются в людях такие, казалось бы, несовместимые качества, как богатство и легковерие. Купец, расставшийся с недельным заработком гребца боевого корабля, даже не поинтересовался, способен ли его противник в споре выложить такую же сумму в случае проигрыша.

— Хорошее, как я гляжу, у тебя судно, — сказал моряк, — зовется, поди, "Меланиппа"[13]?

— Что? — снова повернулся к Эвдору купец, уже успевший про него забыть, — а, да, "Меланиппа".

— Хорошее судно, — повторил Эвдор, — я бы нанялся к тебе, уважаемый.

— С чего бы это? — недоверчиво спросил купец.

— Да вот, без работы прозябаю. Моряк я опытный, а ты на вид не похож на скупердяя. Откуда будешь-то?

— Из Истрии, — пробурчал купец, — только мне люди не нужны, у меня хватает.

— Хватает, ну и ладно. Да и Истрия, пожалуй, далековато. Правду говорят, что у вас там море замерзает зимой?

— Врут.

— Вот и я так думаю. Это же какая лютая должна быть зима, чтоб море-то замерзло. Я вот думаю, римляне уже и до Истрии дотянулись?

— С чего ты взял?

— Так ты римскими денариями расплатился.

— А, да не... это я... — купец вдруг спохватился, — а тебе-то что? Ты кто, вообще такой? Подсыл чей? Торговыми тайнами промышляешь?

— Да что ты, богов побойся, какой подсыл. Так, интересуюсь просто, чем ты мне платить станешь. Назад-то когда отбываешь, почтеннейший?

— Не твоего ума дело. Сказал же — не нужны люди. А ну, пошел отсюда! — купец повернулся и окликнул надсмотрщика, — Эй, Дропид!

— Ладно-ладно. Я же так просто, на счет работы интересуюсь. Вдруг кто из твоих людей в каком-нибудь кабаке загуляет. Или соперники по вашему, торговому делу, сманят. Так ты про меня вспомни. А то тяжко наниматься стало. Купцов все меньше. Митридат все торговые пути держит. Пираты проклятые кругом...

Купец отступил на шаг и, оценивающе, оглядел моряка с ног до головы. Голова, подбородок и щеки Эвдора некоторое время назад были выбриты наголо, но сейчас их покрывала короткая колючая щетина. Но это, как и отсутствие пары зубов в улыбке, никоим образом не делало облик моряка суровым и мрачным, напротив, лицо его было открытым, располагающим к приятному общению. Казалось, что стоит ему скорчить страшную рожу, этим он не напугает даже маленьких детей. Под серым хитоном отчетливо проступали мощные мышцы. Этакий добродушный здоровяк.

Подошел надсмотрщик, поигрывая плетью, вопросительно взглянул на хозяина. Купец посмотрел на него, потом снова на Эвдора. Спросил:

— На вид ты не хилый. И грести в такт, по флейте, можешь?

— Могу, на военных кораблях служил.

— Что сейчас не служишь, вроде тут, у вас, война? Ладно. Дней через десять приходи сюда. Филиппа из Истрии спросишь. Там посмотрим...

Моряк снова скосил глаза на рисунок лошади по борту аката, усмехнулся[14] и пообещал купцу всенепременно выпить за его здоровье. Впрочем, пропивать денарии Эвдор совсем не собирался. Деньги, которых катастрофически недоставало и которые без всяких усилий сами упали в его ладонь, было бы кощунственным потратить на сиюминутные развлечения. Определенно, последние дни ему невероятно везло. Какой-то бог со скуки решил помочь ему, ибо без этой помощи наблюдать за мытарствами ничтожного смертного совсем уж неинтересно.

Эвдор двинулся прочь от пристани, через рыночную толчею и суматоху. Здесь со всех сторон неслось:

— Сталь халибска-а-я! Мечи, ножи, подходи, покупа-ай!

— Чиню медные котлы! Чиню, латаю, медные котлы!

— Вино хиосское! Самое лучшее!

— ...и пятна у него, как у леопарда, по телу...

— Да ну, врешь, не может у зверей такой шеи быть..

— Клянусь Зевсом, сам видел, своими глазами! Десять локтей!

— А только что говорил, будто пять...

— ..мечи испанские! Халибским не чета!..

— ...вах, не проходи мимо, дорогой! Кинжал по руке подберем, от любого оборонишься!

— Извини, уважаемый, мне знающие люди говорили, в Испании кузнецы получше будут.

— Что? Не слушай этого песьего сына! Любого спроси, лучше халибской стали не найдешь!

— ..хлеб свежий! Подходи!

— ..и что же, она, как змея вьется?

— Нет, колом стоит, вообще не гнется.

— А как тогда этот твой... жерав, пьет?

— Жираф. А он вообще не пьет, а только влагу с листьев слизывает.

— Врешь! Разве может лошадь, хоть и с шеей в пять локтей, этим напиться?!

— Так это и не лошадь...

— Сам говорил, что на лошадь похож... А может, действительно, лошадь? Привязали к шее палку с башкой, обернули в леопардовые шкуры, вот тебе и твой жираф.

— Не может быть, я сам видел...

— Вот смотри, мим на ходулях, у него что, ноги в пять локтей? Эх ты...

На большом помосте жались друг к другу несколько десятков обнаженных рабынь.

— Рабыня-сирийка, обученная тридцати трем способам любви!

— Что-то она какая-то тощая. Цена?

— Четыреста денариев.

— Тебе голову напекло, уважаемый?! Этой худосочной красная цена — сто. Взгляни на нее, плоская, как доска. Ну-ка задом поверни ее...

— Зато шустра и искусна! Триста пятьдесят.

— Что-то не верится. Она, наверное, вообще девственница. Сто двадцать.

— Опытная, опытная, всеми богами клянусь, тридцать три способа...

— А чего она у тебя прикрыться пытается? Точно, девственница, стыдливая! Сто двадцать пять, больше не дам.

— В убыток не продам, она обошлась мне в двести.

— Может она музыкантша? Эй, девка, на флейте играть умеешь? Чего молчишь? Чего она у тебя, по-гречески не говорит?

— Чтобы на флейте играть, знать язык не надо, тем более на той, которая у тебя, уважаемый... ну ты понял, в общем.

— Иеродула в храме Афродиты дешевле обойдется.

— Так каждый раз платить, как приспичило, а эту купил и сколько хочешь...

— Зато, каждый раз — другую. Нет, мое слово последнее.

— Ну, взгляни на эту эфиопку, уж она-то покрупнее сирийки.

— Сколько?

— Двести пятьдесят денариев.

— А за сирийку просил четыреста, что так?

— Дикая совсем, не умеет ничего, зато смотри какие у нее...

— Это я вижу, да вот только, боюсь, зарежет на ложе в первую же ночь.

— Тьфу-ты, Цербер на тебя, не покупаешь, проходи! — купец отвернулся, потеряв всякий интерес к покупателю и снова заорал, — рабыня-сирийка, обученная тридцати трем способам любви!..

Проталкиваясь через торговые ряды в сторону юго-восточной городской стены, и вслушиваясь в многоголосый хор тысяч людей, зазывающих, торгующихся, обменивающихся новостями и сплетнями, Эвдор различил нечто более важное, чем обсуждение прелестей рабынь или вероятность существования жирафов:

— ...на рассвете перешли реку, под дождем...

— ...все, как один бежали, убитых — тьма!..

— ...говорят, римляне построили вал с узким проходом и, заманив внутрь конницу, всех перебили!..

— А вон там говорят, что ночью реку перешли...

— Да врут, кого ты слушаешь! Я точно знаю!

— Сам, что ли, видел?

— ...царевич к отцу бежал, в Пергам...

— ...всех вырезали, до единого.

— Не может быть!

— Верно говорю! А Митридата на кол посадили.

— Римляне на кол не сажают.

— Ты мне не веришь? Да мне Архилох сказал, а он врать не будет!

— Эх, граждане, что теперь-то?

— Радоваться надо, Митридат мертв, победа!

— Ты его мертвым видел?

— Нет, конечно, где я и где он...

— То-то.

— Не Эвпатора убили, а сына его.

— Жив он, в Пергам бежал.

— А римляне что?

— Что-что... по пятам идут. Пергам уже осадили, небось.

— Да не, взяли уже! Под чистую разграбили, царя на кол...

— Ты-то почем знаешь?

— Да мне Архилох...

— ...а кто идет-то? Сулла?

— Сулла в Фессалии.

— Да ну? А кто тогда?..

А дальше уже совсем интересно, Эвдор резко замедлил шаг, жадно ловя каждое слово, а разобрав разговор, вообще остановился:

— ...в военной гавани они, сам сегодня видел.