Тай-Пэн - Джеймс Клавелл

Гордон Чен знал, что китайские купцы с легким сердцем принимали эти прозвища. Собственные исковерканные имена только веселили их, лишний раз доказывая, насколько далеки от культуры эти дикари из далекой Европы. Гордон вспомнил, как много лет назад, еще ребенком, он тайком наблюдал через дыру в ограде сада за Чен-це Цзин Арном и Чен Шенем, когда те курили опиум. Он слышал, как они смеялись над его превосходительством – мандарины Кантона дали Лонгстаффу прозвище «Грозный Пенис», обыграв на свой лад его имя [6], и иероглифы с этим значением использовались в адресуемых ему официальных посланиях больше года, пока Маусс не рассказал Лонгстаффу об этом, испортив замечательную шутку.

Он исподтишка взглянул на Маусса Гордон уважал его как твердого, не ведающего жалости учителя, и был благодарен ему за то, что тот заставил его стать лучшим учеником школы. И одновременно с этим презирал его за грязь, вонь и звериную жестокость.

Гордону Чену нравилась школа при миссии, нравилось учиться, сидеть в классе вместе с другими учениками. Но однажды он узнал, что он не такой, как остальные дети. Маусс поднял его и при всех объяснил значение слов «бастард», «незаконнорожденный» и «полукровка». Гордон тогда в ужасе убежал из школы. Дома он впервые взглянул на свою мать другими глазами и исполнился презрения к ней за то, что она китаянка.

Потом он узнал, глядя на нее сквозь еще не высохшие слезы, что быть китайцем даже наполовину – большое счастье, потому что китайцы – самая чистая раса на земле. И еще он узнал, что Тай-Пэн его отец.

– Но почему же тогда мы живем здесь? Почему «отец» – это Чен Шень?

– У варваров бывает только одна жена, и они не женятся на китаянках, сын мой, – объяснила ему Кай-сун.

– Почему?

– Такой у них обычай. Глупый обычай. Но так уж они устроены.

– Я ненавижу Тай-Пэна! Ненавижу! Ненавижу его! – вырвалось у мальчика.

Мать ударила его по лицу. Наотмашь. Раньше она никогда его не била.

– На колени! На колени и проси прощения! – гневно заговорила она. – Тай-Пэн твой отец. Он дал тебе жизнь. Он мой Бог. Он выкупил меня для себя, а потом облагодетельствовал, продав Чен Шеню как жену. С чего бы, ты думаешь, Чен Шень, который мог купить себе тысячу девственниц, стал брать в жены женщину с двухлетним сыном нечистой крови, когда бы Тай-Пэн не захотел так? Зачем бы Тай-Пэн стал тратить столько денег и покупать мне дом, если бы он не любил нас? И неужели ренту получала бы я, а не Чен Шень, если бы сам Тай-Пэн не распорядился так? Почему даже сейчас, когда мне столько лет, Чен Шень так хорошо относится ко мне, если не уважает неизменное расположение к нам Тай-Пэна? Отправляйся в храм и долгими поклонами вымоли себе прощение. Тай-Пэн дал тебе жизнь. Поэтому люби и почитай его, и благословляй его, как благословляю его я. И если ты еще хоть раз произнесешь такие слова, я навсегда отвернусь от тебя.

Гордон Чен мысленно улыбнулся. Как права была мать, и как ошибался я, каким был глупцом Но все же не таким, как наши мандарины и император, будь он проклят, когда вздумали запретить торговлю опиумом. Любой дурак знает, что без нее у европейцев не будет серебра, чтобы платить за чай и шелка.

Однажды Гордон спросил у матери, откуда берется опиум, но она не смогла ему ответить, и никто в доме не смог. На следующий день он обратился с этим вопросом к Мауссу, и тот рассказал ему, что опиум это сок – «слезы», как он тогда выразился, – созревшей коробочки мака. Опиумный плантатор делает на коробочке тонкий надрез, и из этого надреза сочится белая жидкость Через несколько часов «слеза» отвердевает и меняет цвет на темно-коричневый. Тогда ее бережно соскребают и делают еще один аккуратный надрез. Потом соскребают новую каплю и делают следующий надрез. «Слезы» собирают вместе и скатывают в шар, десять фунтов – его обычный вес. Лучший опиум поступает из Бенгалии, это в Британской Индии, hem? Или из Мальвы. Где находится Мальва, мальчик?

– В Португальской Индии, сэр!

– Она когда-то была португальской, но теперь принадлежит Ост-Индской Компании. Компания завладела ею, чтобы ее мировая монополия на производство опиума стала полной, разорив тем самым португальских торговцев опиумом здесь, в Макао. Ты делаешь слишком много ошибок, мальчик, поэтому получай кнута, hem?

Гордон вспомнил, как он ненавидел опиум в тот день. Но сейчас он благословлял его. И благодарил свой йосс за отца и за Гонконг. Гонконг сделает его богатым. Очень богатым.

– Здесь, на этом острове, будут нажиты целые состояния, – произнес он вслух, обращаясь к Горацио.

– Некоторые торговцы действительно будут процветать, – рассеянно ответил Горацио, не сводя глаз с приближающегося баркаса. – Но весьма немногие. Торговля – дьявольски обманчивое дело.

– Одни только деньги на уме. Гордон, hem? – Голос Маусса звучал грубо. – Лучше бы ты почаще задумывался о своей бессмертной душе и о ее спасении, мальчик. Деньги значения не имеют.

– Конечно, сэр. – Гордон Чен скрыл снисходительную усмешку, до чего же глуп этот человек.

– Тай-Пэн выглядит как могущественный герцог, который пришел, чтобы принять королевство под свою руку, – заметил Горацио, словно разговаривая сам с собой.

Маусс обернулся и посмотрел на Струана:

– А разве это не так, hem?

Баркас достиг прибрежных бурунов.

– Суши весла! – прокричал боцман. Матросы выполнили команду, попрыгали за борт и с привычной сноровкой потащили баркас по мелководью.

Стоя на носу баркаса, Струан вдруг замер в нерешительности. Затем спрыгнул. В тот момент, когда его сапоги коснулись песка на берегу, он почувствовал, что этот остров принесет ему смерть.

– Господи милосердный!

Робб был рядом и видел, как внезапно побледнел его брат.

– Что случилось, Дирк?

– Ничего. – Струан заставил себя улыбнуться. – Ничего, мой мальчик. – Он отер со лба соленые брызги и пошел по пляжу к флагштоку. Клянусь кровью Христовой, думал он, столько лет я трудился, чтобы заполучить тебя. Остров, и теперь тебе со мной не сладить. Нет, клянусь Богом.

Робб смотрел ему вслед, отмечая его легкую хромоту. Нога, должно быть, постоянно причиняет ему боль, подумал он. Он попробовал представить себе, что испытывает человек, у которого осталось чуть больше половины стопы. Это случилось во время того единственного контрабандного рейса, в котором он участвовал. Спасая жизнь Роббу, беспомощному и парализованному страхом, Струану пришлось отбиваться сразу от нескольких пиратов. Мушкетная пуля оторвала ему два пальца и наружную часть стопы. Когда нападение было отбито, корабельный врач прижег рану и залил ее горячей смолой. Робба до сих пор преследовал запах горелого мяса. Если бы не я, подумал он, ничего этого бы не произошло.

Он последовал за Струаном, снедаемый отвращением к самому себе.

– Доброе утро, джентльмены, – произнес Струан, подходя к нескольким торговцам, стоявшим у флагштока. – Прекрасный денек сегодня, клянусь Создателем.

– Холодно, Дирк, – ответил Брок. – И это прямо страсть как учтиво с твоей стороны, что ты так поторопился.

– Я приехал рано. Его превосходительство все еще на корабле, и сигнального выстрела я пока тоже не слышал.

– Видно, ты и в самом деле спешил. Правда, при этом опоздал на полтора часа, а заодно и обделал все свои делишки с этим малахольным лакеем, чтоб мне провалиться.

– Я буду благодарен вам, мистер Брок, если вы воздержитесь от подобных выражений, говоря о его превосходительстве, – отрывисто произнес капитан Глессинг.

– А я буду благодарен вам, если вы оставите свое мнение при себе. Я не служу во флоте, и вы мне не указ. – Брок смачно сплюнул. – Лучше тревожьтесь о тех войнах, где за победу не приходится драться.

Рука Глессинга сжалась на рукоятке сабли.

– Никогда не думал, что доживу до того дня, когда королевский флот будет призван защищать контрабандистов и пиратов, которыми вы все являетесь. – Он посмотрел на Струана. – Все до единого.

Сразу наступило молчание. Струан засмеялся.

– Его превосходительство придерживается другого мнения на этот счет.

– У нас есть акты парламента, клянусь Богом, навигационные акты. Один из них гласит: «Любое судно, несущее вооружение без специального на то разрешения, может быть захвачено как приз военным флотом любой державы». У ваших кораблей есть такое разрешение?

– В этих водах полно пиратов, капитан Глессинг, как вам известно, – небрежно заметил Струан. – Мы вооружаемся в такой степени, в какой это необходимо, чтобы защитить себя. Ни больше, ни меньше.

– Торговля опиумом противозаконна. Сколько тысяч ящиков вы продали на побережье Китая вопреки законам, китайским и всего человечества? Три тысячи? Двадцать тысяч?

– То, чем мы здесь занимаемся, известно любому судье в Англии.

– Ваша «торговля» бросает пятно на наш флаг.

– Возблагодарите-ка лучше Бога за эту торговлю, потому что без нее в Англии не будет ни чая, ни шелка, а только одна всеобщая нищета, которая вырвет самое сердце ее.