Лабиринт розы - Титания Xарди

Вокруг завывали сирены, и Уилл невольно отпрянул от них, вдруг ощутив, что ему здесь совсем не нравится. «Надо бы оставить еще одно сообщение после гудка»,— подумал он.

Человек в светло-оливковом пиджаке и потертых джинсах поставил на пол портфель и фирменный пакет от «ФАО-Шварц», положил пальто на низенький столик и облегченно опустился на сиденье. Бизнес-салон был непривычно полон, но Алексу все же удалось отыскать уголок, где можно поговорить по телефону, не мешая соседям, склонившимся над ноутбуками. Он взглянул на часы и решил, что, пожалуй, поздновато звонить Анне в Англию и подтверждать обещание с утра забрать сына к себе. Алекс решил еще раз попробовать дозвониться до отца, несмотря на поздний час. Он нажал кнопку быстрого набора и принялся ждать. В трубке раздался щелчок: включился автоответчик. Был субботний вечер, и Алекс подумал, что отец с Уиллом наверняка засиделись где-нибудь за разговорами.

Он слегка нахмурился и спокойным голосом надиктовал второе послание: «Папа, я представления не имею, получил ли ты мое первое сообщение: на моем мобильнике здесь неважный роу-минг, и речевую почту принять не удается. Но если получил, то знаешь, что конференция вчера вечером затянулась и мы решили не лететь. Я и еще несколько человек переночевали у нашего коллеги в его доме в Нью-Джерси, но сейчас я уже в "Кеннеди", и рейс ожидается по расписанию. Прости за опоздание, но завтрашний обед на мне, как и договаривались. Звонила моя секретарша, поэтому мне ненадолго придется заглянуть в Хэффилд, но моя машина сейчас в Хитроу. По дороге домой я заскочу к Анне и заберу Макса. К полудню приедем». Алекс умолк, сожалея, что вынужден общаться с автоматом, а не с живым человеком. Он улыбнулся, и его голос слегка изменился: «Привет, Уилл! Думаю, ты уже приехал или вчера, или сегодня, и вы, наверное, на ночь глядя отправились куда-нибудь ужинать. Завтра увидимся. Мы с Максом по тебе скучали. Прибереги для меня стаканчик хорошего винца! Спокойной вам ночи».

Накануне Алекс успешно боролся с усталостью, надеясь перекинуться с братом хоть парой слов, но потом понял, что настолько измотан, что буквально засыпает на ходу. За последние четыре дня он ни минуты не отдыхал, а вечерами засиживался на корпоративных пирушках. К тому же его страшил ночной перелет: Алекс не умел спать в самолете из-за давней привычки дремать вполглаза на работе. За годы ночных дежурств и восемнадцатичасовых смен в интернатуре он привык не проваливаться в сон, а лишь клевать носом, прислушиваясь к каждому постороннему звуку. Впрочем, бизнес-класс заранее радовал его комфортом, а угощение и фильмы должны были хотя бы отчасти заменить нормальный отдых.

Сегодня расслабиться тоже не удалось, потому что его временем распоряжался не он сам, а коллега-биохимик, из лучших побуждений взявшийся показать гостям прелести осенней поры в округе Риджвуда. Ее пик уже прошел, но природа еще не утратила очарования, и после трехдневного пребывания в конференцзале с киноэкраном, блокнотами и водой из бутылок, без естественного освещения и свежего воздуха медики смогли оценить ее по достоинству. И деревья, и вся компания располагали к себе, к тому же у Алекса осталось время на то, чтобы поймать такси на Пятой авеню и выбрать Максу подарок в прославленном магазине игрушек «ФАО-Шварц». Завтра можно будет перевести дух, пройти не спеша по их мирной деревушке, мимо поля для крикета и раздевалки с соломенной крышей к уже ставшему родным па-бу, который мама особенно любила, и отметить там надвигавшийся тридцать четвертый день рождения.

Впервые за много лет они соберутся чисто мужской компанией. Интересно, придет ли Шан — хотя бы для того, чтобы проверить, есть ли еще надежда им с Уиллом помириться. Однако отец накануне проговорился, что она не ответила на его приглашение. Странно: Шан всегда такая учтивая. Алекс понял, что она ждала звонка и просьбы прийти от самого Уилла — и совершенно напрасно. Ему подумалось, что Анна тоже могла бы поучаствовать. Они развелись два года назад, но до сих пор часто виделись: она терпела его ради Макса. Тем не менее Анна тоже по каким-то своим причинам отказалась. Но горше всего будет ощущать отсутствие мамы. Добрая, всепрощающая мать была для них как твердыня: объединяла их и в ссорах, и в огорчениях, беспристрастно поддерживая всех сразу.

Теперь отец молча справлялся сам, с головой уходя в работу; он служил сельским адвокатом и за свое добросердечие пользовался всеобщим уважением. Понемногу он свыкся с одиночеством и теперь избегал задушевных бесед. Вначале Алекс и Уилл старались почаще навещать его, но если отец и испытывал от этого какое-то облегчение, то им об этом не говорил. В доме прибиралась женщина из их деревни, по выходным отец возился в саду, но огонь в очаге угас окончательно. И в них всех отчасти тоже, подумалось Алексу.

Зато завтра все повеселятся! Уилл вернулся, а с ним скучно не бывает. «Уилл, умоляю, не надо сцен!» При этой мысли Алекс весело ухмыльнулся про себя, забрал сумки и пальто и направился к таможенному контролю. За пару месяцев они с Максом уже привыкли к пребыванию Уилла в лондонской квартире Алекса, и завтрашний день обещал быть исключительно приятным.

Вероятно, он на какое-то время отключился, а теперь очнулся. Вокруг в мрачном танце двигались чьи-то фигуры, напомнив Уиллу трагедийные постановки в театре «Глобус» — они обычно заканчивались зловещей сценой. Он вспомнил о пальто ангела. На витраже в Шартре он видел нечто подобное: там на человека тоже напали, а потом кто-то дал ему накидку. Жаль, что смысл той истории теперь забылся, как и содержание многих библейских притч; в памяти сохранилась лишь их значимость для истории искусства — одного из увлечений Уилла. Но так или иначе, в классике он разбирался куда лучше, чем в бесчисленных библейских притчах — сюжетных основах для витражей бесчисленных церквушек. На память приходили и Санта Фина в Сан-Джиминьяно, и Санта Лючия на Сицилии, но самаритяне и блудные сыновья сплетались в его сознании в один клубок с соловьями и нивами. Сейчас все эти несовместимые образы вдруг обрели для Уилла и суть, и смысл.

Приотворилась дверь, в нее проник свет. Уилл снова услышал того ангела — ему отрывисто отвечал тихий мужской голос, кажется, с легким акцентом. Затем дверь закрылась, и снова все стихло. «Сколько суеты,— подумал Уилл.— Чего ради все ходят вокруг меня на цыпочках?» Он хотел потрогать ключик, висевший на шее, чтобы убедиться в его сохранности, но — вот чудеса! — рука не желала ему повиноваться. «Они меня чем-то накачали,— сообразил Уилл,— вся эта Алексова братия!» И он не стал тревожиться из-за этого. Уилл решил обратиться к силуэту, плавно двигавшемуся возле, и расспросить, где он сейчас и что вообще происходит, но слова замерли на губах — он не мог исторгнуть ни звука. Наверное, стоило расстроиться по этому поводу, но Уилл чувствовал такую безмятежность и покой, что с готовностью позволил себе погрузиться в белые облака простынь, а его сознание отправилось блуждать наудачу. На удачу.

Где-то рядом тихо разговаривал отец — когда он успел прийти? Уилл улыбнулся, больше про себя. Генри обращался к кому-то в комнате, совершенно не замечая, что сын изо всех сил прислушивается, хотя не может разобрать слов. Уилл по привычке думал на итальянском (или все же на французском?) и никак не мог сосредоточиться на вопросах отца. Его не отпускали разнородные впечатления: сицилийская жара, запах лимонов, восхитительный вкус вина со склонов Этны… Но приятнее всего было вспоминать лодочную экскурсию на Фонте-Чиане и сочные побеги папируса, растущие из воды. С ним поехала хорошенькая сицилийская девушка — нет, она была из Тосканы,— и они одни-одинешеньки ждали лодку, несмотря на разгар сезона. Солнце палило нещадно; они делились запасами воды, хлеба и фруктов друг с другом и с лодочником. Густые волосы девушки, черные, пушистые, пахнущие цветами лимона, развевались на теплом ветру. На ужасно плохом итальянском Уилл пытался объяснить ей, что дельфинам было бы раздолье порезвиться в ее волнистых волосах, а она, мешая родной язык с английским, поведала ему историю о нимфе, за которой погнался Альф, древний поток. Нимфа смогла избежать его притязаний только с помощью Артемиды — та превратила ее в источник. Но поток все же настиг ее и заключил в объятия, и вода в них обоих стала соленой от такой нескромности. Это случилось прямо здесь, уверяла девушка. Уилл так и не понял, приглашала ли она его к «нескромным объятиям» или, наоборот, увещевала не гневить богиню, но в целом день удался во всех смыслах. До своего последнего часа Уилл будет вспоминать его очарование и целомудренную чувственность.

Генри Стаффорд неосознанным движением запустил длинные пальцы в седую, но по-прежнему густую шевелюру, словно пытался и сам найти где-нибудь убежище.