Хроники нестроевой подготовки - Юрий Мудренко

– Наберут детей в армию, а что делать, не скажут, – в сердцах чертыхался он далее. – Что ты её поглаживаешь? Это тебе не девушка, а лопата!

– Коцоев, блин, я кому говорю? – сержант сплюнул на землю. – Аул далеко, и ишаков здесь нет, так что ишачить придётся тебе. Чемодан, ишак, кишлак – всё это увидишь только через два далёких и незабываемых года, если доживёшь!

Он внезапно замолчал, потому что на горизонте появился дежурный по училищу в мокрой плащ-накидке.

– Что замерли, как статуи? – спросил младший сержант у подчинённых, как только дежурный по училищу завернул за угол и скрылся из виду. – А ну, всем пахать! Солнце ещё высоко!

Темп работы заметно возрос то ли из-за непрекращающегося дождя и желания поскорее убраться отсюда, то ли из-за словоблудия непосредственного начальника с его дельными советами и замечаниями на любой вкус. Земля вперемешку с камнями, мусором, вырванной травой и грязью активно забрасывалась в траншею штыковыми лопатами: именно таким варварским способом была бесславно загублена идея строительства водовода, ведь именно на её воплощение в жизнь ушёл целый месяц упорного труда не одного десятка людей.

Юра знал это не понаслышке, потому что и сам в течение августа день за днём, с утра до позднего вечера, включая субботу и воскресенье, трудился над тем, чтобы сделать траншею глубже и ровнее, потому что «трубу сгибать нельзя» и она «должна чётко лечь на самое дно».

Руководил всем ходом данной операции прапорщик Зажигов, уроженец города Саратова. Среднюю школу Зажигов с трудом закончил десять лет назад и сразу же был призван в вооружённые силы, где дослужился до звания старшего сержанта и ровно через два года службы в дивизионе обеспечения учебного процесса Высшего военно-политического училища, с удовольствием остался на сверхсрочную службу. Звание прапорщика он получил ещё через два года и очень гордился тем, что полоски на его погонах волшебным образом трансформировались в маленькие пятиконечные позолоченные звёздочки.

Дивизион обеспечения учебного процесса, сокращённо ДОУП, стал для него вторым домом, а потому большую часть времени Слава Зажигов проводил в казарме, обучая и воспитывая личный состав. Он по праву считал себя старожилом данного подразделения, потому что за истекшее десятилетие только командиров сменилось целых три. В который раз полностью поменялся весь офицерский состав, а прапорщик Зажигов по-прежнему оставался на том же месте в должности помощника командира четвёртого взвода. В его подчинении находился целый взвод, все тридцать военнослужащих срочной службы, только вот ответственность за их здоровье, обучение и воспитание он не нёс почти никакой, и потому все шишки традиционно сыпались на бедную голову командира взвода, минуя черепную коробку бравого помощника. Прапорщику же доставались только лёгкие замечания, каждый раз не имевшие под собой ни малейшего основания, как считал сам Зажигов.

– Что рожа сонная у тебя такая? – задавал прапорщику вопрос командир дивизиона полковник Усачёв и, не дождавшись ответа, делал умозаключение. – Наверное, у стенки спал сегодня? Не мог через жену перелезть? Ладно, молчи уж, а то опять какую-нибудь глупость сморозишь.

Прапорщик молча сносил обиды, по привычке списывая их в разряд тягот и лишений воинской службы, которые он, как и все военнослужащие, обязан был стойко преодолевать.

Но в этом году задул ветер перемен, нарисовавший перед Зажиговым самые радужные перспективы в виде нового воинского звания – старший прапорщик, а потому рутинные каждодневные обязанности обрели долгожданный материальный стимул. Из памяти незамедлительно были вычеркнуты все старые обиды, а командир дивизиона в одночасье превратился из исчадия ада в боевого товарища и отца родного.

– Вот что, Славик, – вот так вот по-простому обратился полковник Усачёв к прапорщику Зажигову. – Я давно к тебе присматриваюсь и пришёл к выводу, что лучше тебя с этим заданием никто не справится. Ты знаешь, какое время наступает?

Чтобы не путаться в мыслях о времени, прапорщик весь обратился в слух, причём это было так заметно, что Усачёву на миг показалось, что даже на черных начищенных до парадного блеска голенищах хромовых сапог его подчинённого вдруг выросли уши.

– Закуривай, – командир предложил Славику сигарету, и пока тот дрожащими от волнения пальцами рук пытался прикурить, продолжил. – Начинается август, а в августе приедут кадеты, выпускники суворовских военных училищ. Это страшная сила, Слава, особенно, когда они вместе, и особенно тогда, когда они ничем не заняты. Понимаешь, куда я клоню?

Прапорщик машинально кивнул головой, не смея возражать командиру и, одновременно с этим, не желая показывать, что он ровным счётом ничего не понял, особенно значения словосочетания «кадеты – страшная сила».

– Наверное, они страшно красивые? – подумал про себя бедный Славик, у которого от мысленного напряжения даже кожа головы под уставной причёской сложилась в гармошку.

А ещё он почему-то вспомнил рассказ школьной учительницы про Суворовских чудо-богатырей, которые сваливались на врага, как снег на голову и громили, громили…

Славику стало нехорошо, отчего его тело охватил предательский мелкий озноб, лоб совершенно некстати покрылся испариной, а между лопаток пробежал холодок, и маленькая струйка солёного пота скатилась по линии позвоночника прямо в семейные трусы синего цвета.

– Что-то ты бледный сегодня какой-то, – заметил командир и почесал карандашом за ухом. – Заболел?

– Никак нет, – через силу выдавил прапорщик.

А командир дивизиона, уловив настроение подчинённого (благо, это было несложно сделать), перевёл разговор в другое русло.

– Ты вот что, не смущайся и не бойся этих самых кадетов, – улыбнулся Усачёв. – С ними надо по-умному, занять их чем-нибудь надо.

И заняли: с раннего утра и до позднего вечера Юра и остальные выпускники Суворовских училищ, не покладая рук, до кровавых мозолей трудились на строительстве водовода под руководством прапорщика Зажигова. Именно он был идейным вдохновителем и организатором образцового труда нескольких десятков человек. Прапорщик освоился среди кадетов очень быстро, похоронив навсегда все те комплексы, которые испытывал вплоть до самого знакомства с этой удалой гвардией, потому что ему-то было за что бороться: сам полковник Усачёв посулил добавить ещё по одной звёздочке на его погоны. Зажигов от таких перспектив жмурился, как мартовский кот и вздыхал, как кисейная барышня, не в силах отказать себе мечтать о новом звании, недавно введённом в вооружённых силах. Это заставляло его чаще спускаться в появившуюся новую траншею с традиционным вопросом:

– Ну, как сегодня идут дела?

Он медленно проходил каждый метр прямоугольной ямы, внимательно осматривая и стены, и пол, потом цокал языком и показывал, где надо немного подравнять, где углубить, а где и подсыпать песочка, чтобы «труба лежала ровно». И ребята старались, рвали жилы, буквально вгрызаясь в твёрдую землю, как будто бы от качества выполнения этой работы зависела дальнейшая судьба всего училища, и извечный вопрос «быть или не быть?» приобретал вполне реальные очертания. Одним словом, агитировать кого-либо было без надобности.

А потом трудовой август закончился, подведя к логическому завершению и саму идею ударной стройки. Начавшийся сезон дождей постепенно стал наполнять вырытую безупречно ровную траншею водой, день ото дня превращая её в искусственное водохранилище.

По краям вытянутой четырёхугольной ямы образовались оползни, и к недостроенному водоводу стало опасно приближаться.

Слёзы от подобного исхода, конечно же, на глаза не наворачивались, однако настроение у Юры портилось каждый раз, когда его взор натыкался на этот памятник бесполезного труда.

– Смотри, наш водовод засыпают, – тихо в самое ухо прошептал сосед по парте.

И действительно, у забора активно велась работа по ликвидации траншеи, как ненужного сооружения, а прапорщик Зажигов стал старшим прапорщиком, как и обещал ему командир дивизиона. Но всё это уже было неважно, потому что началась учёба, кадетов распределили по разным подразделениям, а Юра попал в батарею капитана Похилюка, который, завидев строй новоявленных курсантов, ткнул пальцем, указав на Юру, и произнёс:

– А этого усатого давайте в мою батарею.

10

Усы пришлось сбрить практически сразу. Предмет мальчишеской гордости, настоящая гусарская атрибутика, был срезан под корень по приказанию заместителя командира взвода сержанта Нёмы. Как говорил сам сержант, эту безболезненную операцию ему поручил провести командир батареи, во что Юра, конечно же, не поверил, но деваться было некуда: в Ленинградском высшем военно-политическом училище ПВО ношение военнослужащими усов было запрещено. Это касалось не только курсантов, но и офицерского состава и прапорщиков. Любой, кто начинал здесь службу, вынужден был считаться с подобной постановкой вопроса и неукоснительно соблюдать приказ начальника училища, ревностного служаки и редкостного самодура.