Обратной дороги нет - Виктор Смирнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Поповские сказки! — сказал Гонта. — А Лейба твой шарлатан. А если б был такой, так уж я знал бы, о чём спросить.
— Что бы ты спросил? — поинтересовался Андреев.
— Знаю, — ответил Гонта. — Уж я спросил бы!
Топорков размашисто шагал рядом с прихрамывающим Бертолетом, похожим в своей каске и длинном пальто на осенний гриб опёнок.
— Вы женаты, Виллó? — спросил Топорков.
— Я? — Бертолет растерялся. — Собственно… нет… Была невеста, собственно. Но… фамилия у меня, знаете, неудачная. В тридцать седьмом я уехал учительствовать в деревню, да как-то всё расстроилось. — Он обеспокоенно посмотрел на майора, а затем выпалил скороговоркой: — Если вас интересует моя биография, я могу подробно.
— Ну зачем же так! — со своей обычной сухостью парировал это предложение майор. — Просто хочу выяснить, почему вы так суровы. Вон там, у второй повозки, медсестра одна управляется, — продолжал Топорков. — Пойдите и помогите ей. И вообще, позаботьтесь. Вы же мужчина, подрывник, чёрт вас возьми!
Странная, несмелая улыбка скользнула по лицу Топоркова.
Бертолет, сорвавшись с места, бросился догонять вторую повозку. И вот уже огромные разбитые сапоги Бертолета зашагали рядом с хромовыми трофейными сапожками Галины.
А далеко впереди обоза шёл Лёвушкин.
Шаг у Лёвушкина вольный и бесшумный — кошачий шаг. Глаза быстрые, зоркие, глядящие так широко, что, кажется, с затылка — и то подмечают. Ну просто как у стрекозы — фантастические глаза. Слух чуткий, подхватывающий шелест падающего сухого листа и шум дальнего ручья в колдобине.
И автомат под рукой, а в нём семьдесят жёлтеньких, жужжащих смертей для врага — целый рой, готовый к вылету. Да четыре тяжёлые лимонки в карманах — чёртовы рифлёные яйца, звон и гром. Да нож отличной золингеновской стали, боевой трофей от эсэсовца, не просто эсэсовца, а того, что был в голубой шинели на шёлковой подкладке. Да парабеллум за пазухой — тоже приятная сердцу игрушка…
Хорошо, бесшумно шёл Лёвушкин — мышцы тугие, жадные к действию, даже, кажется, прислушайся — скрипят от собственной крепости, как портупея у новоиспечённого лейтенанта. А что медсестра Галина — так это забыть! Забыть, в бабушкин комод положить на самое дно! А сверху, как у бабушки, шаль с нафталином, гипсовый бюст Менделеева, ошибочно принимаемый за изображение Саваофа, шубейку лисьего меха, шёлковый платок с розочками — и на ключ, баста!
Слушал, смотрел по сторонам Лёвушкин, но находил ещё время и наклониться, подобрать в шелухе листвы орех — и на литые зубы, как в тиски…
Только успел Лёвушкин орешек подобрать и за щеку его положить, как раздался треск — не от разлетевшейся скорлупы, а от сухой ветки под чьей-то ногой.
Лёвушкин тут же распластался на земле.
Со стороны опушки, где кончался орешник, доносились голоса. Лёвушкин разобрал только, что говорят по-немецки.
Осторожно выглянув из-за куста, он увидел двух человек, в коротких, мышиного цвета шинелях и пилотках. Они устало шли по поляне и глядели под ноги. Зоркий глаз Лёвушкина подметил, что они шли вдоль стелющегося по земле провода. У одного, молодого, за спиной, помимо карабина, висела катушка с проводом — та самая, вечное проклятье всех связистов; у пожилого за поясом с одной стороны была заткнута граната-«колотушка» с длинной деревянной ручкой, а с другой — блестящая телефонная трубка; аппарат же он нёс в руках.
Лёвушкин взглянул вдаль и увидел на склоне одного из холмов хуторок из трёх чахлых изб, а неподалёку — грузовик с широким тупым носом и муравьиное скопище солдат вокруг.
Глаза у разведчика посветлели от ненависти, и хмельная поволока слетела с них, как пенка с молока. Он криво, недобро усмехнулся, словно кот на синичий звон, и, вихляя узкими бёдрами, пополз следом за гитлеровцами…
2
Когда Лёвушкин вернулся к обозу, то за его плечами висел вместе с автоматом ППШ немецкий карабин, а за поясом с одной стороны была заткнута граната-«колотушка» с длинной деревянной ручкой, а с другой — телефонная трубка, соединённая с аппаратом, который Лёвушкин нёс в руке.
Горделиво прошёл он мимо Галины и Бертолета прямо к Топоркову.
— Товарищ майор, в хуторе немцы. На «даймлере» прикатили.
— А это что? — спросил Топорков, указывая взглядом на трофеи.
— А-а… это? — с невинным видом переспросил Лёвушкин. — Это так… Связисты линию проверяли. Прямо на меня нарвались, чёрт! Деваться было некуда.
Глаза у Лёвушкина заголубели — честнейшие, наивнейшие, цвета вешней водички.
Топорков пожевал сухими губами.
— Линию они проверяли? Значит, связь проложена?
— Так точно, проложена. На Ольховку, должно быть.
— Виллó! — крикнул Топорков. — Вы немецкий знаете!.. Пойдёте с Лёвушкиным, подключитесь и послушаете. Затем оборвёте линию и место обрыва заминируете.
Бертолет бросился к телеге и достал из-под сена чёрную коробочку.
Прижав телефонную трубку к уху, подрывник слушал чужую разноголосицу.
— Ну что? — нетерпеливо спросил стоявший рядом Лёвушкин.
Бертолет прикрыл трубку рукой:
— Ничего интересного… Новый год собираются в Кисловодске встречать.
— А почему в Кисловодске?
— Спросить? — сказал Бертолет.
Лёвушкин замолчал.
Время от времени, вслушиваясь в немецкую речь, Бертолет бросал тоскливый взгляд на убитого связиста, который лежал неподалёку. Ветер шевелил светлую прядь, прикрывавшую глаза немецкого солдата.
— А теперь? — снова спросил Лёвушкин.
— Да всё то же… болтовня… Стой!
Лицо Бертолета, и без того длинное, стало вытягиваться по мере того, как он слушал.
— Что?.. Что они?
Однако подрывник, сохраняя застывшее, восковое выражение лица, ещё крепче прижал к уху трубку. Наконец он отсоединил аппарат.
— Ну что?..
— Ты был прав, — сказал Бертолет. — Они знают.
— Что знают?
— Всё. Про обоз всё знают.
3
— Я слышал всё это сам, — встревоженно говорил Бертолет Топоркову. — Какой-то лейтенант отдал распоряжение жандармскому вахмистру из Ольховки выступить на помощь егерям и совместно уничтожить обоз…
— А подробнее?
С деревьев падали мокрые листья. Топорков сидел на стволе поваленного дерева и смотрел себе под ноги. Лицо его оставалось спокойным и бесстрастным.
Они были одни здесь — обоз стоял на опушке. Ждал.
— Подробнее?.. Лейтенант сказал: обоз с оружием пробивается в Кочетовский партизанский отряд. Четыре телеги, сорок семь ящиков с оружием и патронами. Сопровождают обоз, сказал, восемь бойцов, в том числе одна женщина. Прошли Ольховку, двигаются на северо-запад… Ещё сказал, что ведёт обоз бывший красный командир, майор… — Бертолет помолчал и затем добавил: — Одного не пойму, почему он сказал, что нас восемь. Ведь нас девять!
— Один человек сам себя не посчитал, — сказал майор. — Понимаете?
Бертолет загнал прямые, светлые брови под самую каску.
— Значит… вы думаете… Нет, нет, — пробормотал он, ужасаясь тому, что нетвёрдая догадка Лёвушкина становится реальностью. — Это ещё надо проверить… Хорошенько всё проверить и упаси бог сказать кому-нибудь.
— Почему?
— Искать его надо… проверять. Но пока никому не говорить. Эта мысль и так уже витает в воздухе… Быть беде!
— Боитесь?
— Подозрительности боюсь. Каждый начнёт на другого коситься, всё разладится. Как в бой идти, если самим себе не верить? Нет ничего страшней всеобщей подозрительности. Я это знаю!
— И я знаю, — сказал Топорков.
— Значит, так, — начал майор, и партизаны сразу подтянулись, услышав его спокойный голос. — Противник выследил нас и даже примерно установил состав. Вероятно, предстоят бои. Попытаемся их избежать. Для этого предлагаю уйти обратно к реке и под прикрытием тумана двинуться к Гайворонским лесам… Других мнений нет?
— Никак нет, — поспешил ответить за всех Миронов.
— У вас, Гонта? — спросил Топорков, и взгляды их сошлись, как штык к штыку в фехтовальной позиции, и, кажется, даже лёгкий звон прошёл от этого жёсткого соприкосновения.
Гонта ничего не ответил, пошёл к телеге.
— Ты чему радуешься, отставной старшина? — спросил Гонта, вышагивая рядом с Мироновым.
— А чего? — сказал Миронов, помахивая кнутом. — Главное — приказ чёткий, задача разъяснена.
— Эх, голова… — буркнул Гонта. — Если б майор двинулся ночью, как я советовал, мы бы сейчас далеко были!
— Майор — фигура, — пояснил Миронов авторитетно. — Он начальником гарнизона был. Шутка ли! В уставе сказано: «Имеем право привлекать к ответственности военнослужащих, не проходящих службу в частях данного гарнизона, а также проводить дознания!..» Во!
— Если бы вы видели, — вмешался в разговор Беркович, — это был до войны такой красивый брюнет, такой упитанный…