Течёт река… - Нина Михальская

У Проскурякова Владимира Андреевича и Валентины Михайловны была отдельная квартира (№ 8) на втором этаже с окнами во двор. Был кабинет, где принимал он как психотерапевт своих пациентов, была прекрасная библиотека. Домой своих книг он никому не давал, но разрешал нам брать любую книгу с полки, смотреть и, если была возможность, читать прямо у него на квартире. Детских книг было не очень много, но существовало две очень интересные для нас книги. Одну мы называли «Серебряная книга», а вторую— «Золотая книга». Состояли они из соединённых под одним переплётом детских книжек одинакового размера, с картинками. Были там книжки Чуковского, Маршака, вплетены были книжки со сказками Пушкина, стихами русских поэтов; разными рассказами и историями. Особенно любила я смотреть и читать толстенную и очень тяжелую «Серебряную книгу», гладить её узорчатый парчовый переплёт, запоминать шутливые стихи и загадки, в ней собранные. В квартире Проскуряковых вместе с Бокином и Сережей, а иногда и с Наташей Рагозиной (девочкой года на три-четыре моложе нас), которая жила в квартире № 7 и была внучкой врача Ивана Петровича Борисова, мы играли в жмурки, завесив окна тяжёлыми шторами. Но самым интересным занятием на протяжении двух-трех лет стал для нас кукольный театр. Здесь все было сделано нами самими — и куклы, и декорации, и красивый занавес, сшитый из пёстрых лоскутов крупных размеров, и афиши, и программки отдельных спектаклей. Пьесы мы тоже составляли сами, комбинируя их тексты из отрывков пьес, из стихов и всякого рода изречений И прибауток, извлечённых всё из тех же книг — золотой и серебряной. Но многое придумывалось самими. Ставили спектакль про похождения Петрушки, разыгрывали «Крокодила» Чуковского, изображали Трёх Толстяков, Щелкунчика, ведущего бой с мышиными войсками Мышиного короля. Бокин любил громовым голосом читать монолог Мойдодыра, а Сергунька совершенно виртуозно любое представление сопровождал соответствующим музыкально-шумовым оформлением. Я малевала декорации. Костюмы шили все вместе, собирая по всем квартирам не только куски материи, остатки воротников и кожаных перчаток, но и всякого рода украшения-бусинки, ленты, цветы от старых шляп и самые шляпы. Ценными материалами были также чулки и кружева. Театр наш пользовался успехом. На спектакли приглашались все желающие жители дома. Афиши вывешивали в подъездах первого и второго флигеля. Мы писали их тушью и красками, указывали фамилию режиссера спектакля, исполнителей всех ролей, художника и главного музыканта. Бокин значился как директор театра. В назначенный день (обычно это было днем в воскресенье) собирались зрители — человек 15, а то и больше. Приносили свои табуретки, но были у нас и две длинные доски, которые образовывали два ряда мест. Спектакли смешили, дети радовались, взрослые умилялись. Домработница Проскуряковых — престарелая Катя — утирала слезы умиления, прощая нам весь устроенный в доме кавардак.

В ходу были развлечения и совсем другого рода. Мы называли их «Путешествия в отдалённые страны». Конкретная цель путешествий состояла в поисках конфетных обёрток для фантиков, игра в которые входила в круг наших любимых занятий. Поиски обёрток от конфет мы осуществляли, совершая походы по Садовому кольцу вдоль Новинского бульвара, который в то время тянулся в середине улицы, шли к Смоленской площади и далее к Зубовской, или в противоположную сторону — к Кудринской площади и далее к Тверской, по Тверской — к Манежной, а оттуда — через Арбатскую площадь и Арбат снова к Смоленской и уже по переулкам — к дому. На углах улиц стояли с лотками конфет от «Моссельпрома» продавцы. Прохожие покупали конфеты — кто «Мишку», кто «Коровку», кто мою любимую конфетку «Карнавал», кто просто ириску в цветной обёртке, «Колос», «Раковую шейку», «Золотую рыбку». Конфетку — в рот, бумажку многие бросали, скомкав, на тротуар, иногда в урну. Мы этого и ждали. Обертки подбирали, разглаживали уже потом дома, а пока складывали в карманы или в бокинскую сумку, висевшую у него на боку и доставшуюся ему от службы «Красного креста», с которой была связана его мама Валентина Михайловна.

Путешествия не всегда совершались пешком; иногда мы уезжали в «отдалённые страны» на трамвае. Билеты покупали, «зайцами» не садились, потому что контролеров боялись. Ехали обычно до конечной остановки, а когда из трамвайного вагона все выходили, мы быстро осматривали пол (в вагонах он был гофрированным, чтобы пассажирам было устойчивее) в поисках оброненных мелких денег. Находили почти всегда — то две-три копейки, иногда гривенник или пятнадцать копеек. Потом ехали обратно, выходя на какой-нибудь большой улице, где снова отправлялись на поиски фантиков.

Надо сказать, что во время этих странствий мы, конечно, не только конфетные бумажки собирали, но узнавали Москву. Глазели на витрины магазинов, читали афиши, иногда заходили в книжные лавки, хотя немного робели, но Бокин всегда наш дух поддерживал. Наблюдали за тем, что происходило на бульварах и улицах. А происходило много интересного: на бульварах (например, на Новинском) стояли карусели, ребят катали на осликах, пони и даже на верблюде, к горбам которого были подвешены корзины. На улицах тоже было много интересного: возле Смоленской площади стоял шарманщик с большим попугаем. Он играл на шарманке и приглашал прохожих узнать судьбу — попросить попугая вытащить билетик с предсказанием будущего. Попугай нырял клювом в коробок, вытаскивал предсказание и тяну свой клюв с бумажкой к прохожему. Чаше это были женщины. На Кудринской площади у одного из подъездов большого серого дома, стоявшего тогда в середине площади, фотограф предлагал свои услуги фотографировал желающих, подлезая под черную тряпку, скрывавшую его голову и часть большого деревянного аппарата, укрепленного на треножнике. По дворам небольших улиц и переулков ходили старьёвщики и менялы, как мы их называли. Менялы обменивали на тряпки и старую металлическую посуду незамысловатые детские игрушки: набитый опилками цветной мячик на резинке, свистульку, глиняного куклёнка, лежащего в вытянутом состоянии в глиняной же ванночке.

Все вывески, афиши, объявления читали мы охотно, не жалея для этого времени, а вернее, забывая о времени. Знали, что идет в театрах, знали названия многих театров; узнавали о концертах, о цирковых представлениях. Блуждания по Пресне побудили всех нас записаться в библиотеку, находившуюся во дворе дома рядом с Зоопарком. В этот двор нас занесло событие совершенно исключительное: из зоопарка сбежала обезьяна. Она забралась на крышу высокого дома и смотрела оттуда вниз, не собираясь спускаться. Слух об этом быстро охватил близлежащие переулки, достиг Горбатки, и мы бросились на Красную Пресню. Во дворе дома, на крыше которого укрепилась обезьяна, толпились люди. Наблюдали за приехавшей пожарной машиной, за тем, как по пожарной лестнице служитель зоопарка и пара пожарников поднимались наверх, а обезьяна тем временем скрылась и была обнаружена уже на крыше соседнего дома. Потом её все же поймали сеткой, приманив предварительно чем-то съедобным. Пережив все это, мы и обнаружили вывеску «Библиотека», а под ней объявление с приглашением записываться всех вблизи Пресни проживающих детей по поручительству родителей. Родители оказали содействие, мы все трое — Бокин, я и Сергей ходили в библиотеку за книгами. Почти все они были удивительно потрёпанные, но и удивительно интересные. Нам разрешали брать книги, какие захотим, не только из детского, но и из взрослого отдела. Освоив под руководством благообразной и очень внимательной старушки каталог, я решила попросить какой-нибудь роман из серии «История молодого человека». Мне выдан был «Отец Горио» Бальзака.