Слеза большого водопада - Михаил Емцев

«Вот тебе и прогорклое масло! Настоящий именинный пирог».

Евгений прошелся вдоль застекленной галереи прогулочной палубы. «Двойная стеклянная преграда отделяет пассажиров класса люкс от дуновения свежего воздуха, который им, впрочем, не так уж и нужен. У них эр-кондишен. Узкие переходы, едва-едва разминуться, латунные поручни жарко надраены и блестят, как позолоченные. Трап. Палуба. Еще один трап. Включили освещение. Это хорошо. Но почему разноцветные лампы? Ага, для красоты. На одной палубе у вас лицо фиолетовое, на другой — зеленое. Приятно, конечно. А вот и таинственная каюта. Точно ли я рассчитал? Да, кажется, вполне точно. Пройдусь мимо с озабоченным видом по направлению к той симпатичной надписи „Для джентльменов“, а поскольку я таковой, то мне туда прямая дорога».

Дверь поднадзорной каюты хлопнула, из нее вышел сухонький стройный человек и ленивой походкой направился к надписи «Для джентльменов». Длинные локоны его были слегка завиты, а усы закручены в тонкую ниточку.

Женя даже споткнулся от неожиданности.

«Каррамба! Ошибся каютой? Исключается. Она одна в этом месте. Здесь угол, других помещений нет. Только эта каюта и стенка ресторана второго класса. Значит, сообщник? У них есть сообщник здесь, на корабле? Почему же он им не помог при посадке? Подойти и заглянуть, пока он отсутствует? Не глупи! Может, здесь дело серьезное. Иногда ведь стреляют через дверь. Лишних свидетелей нигде не любят. Никто никогда не любил свидетелей. Удалимся».

Питер Ик краем глаза заметил Кулановского и сказал себе: «Это не американец... и не англичанин. Концы шнурков не заправлены в ботинки. Кто же?»

— Сообщник? Не говори чепухи, — сердито буркнул Альберт, — стали бы они тогда так долго и нудно искать его иллюминатор. И этот якорь, если только он был на самом деле, а тебе не померещилось черт те что в потемках.

— Был, был.

— Нет, брат, здесь что-то не так. Ты ошибся каютой.

— Я проверил.

— Ну, тогда не знаю.

Альберт нахмурился и снова схватился за прочитанный журнал.

«Вот так и втягиваешься в авантюру. А почему? Дело здесь не только в Женьке. Мне ведь и самому интересно. Интересно — вот в чем корень зла. Любой даже чисто логический сыск пробуждает азарт, и становится интересно. Этим и подкупают детективы. Но куда же все-таки, черт бы их побрал, девались эти зайцы? Женька так смотрит на меня, словно я комиссар Мегре и Холмс одновременно».

— Ты бы пошел посмотрел, что там, наверху, происходит, — сказал Альберт, — мы, кажется, остановились.

«А ведь Женька никогда не будет серьезным научным работником! Никогда. Нет солидности. И главное, ее никогда не будет. Носиться возле науки, порхать от проблемы к проблеме, снимать нектар... да, да, в силу природной одаренности и хватки он снимет нектар, сделает ряд хороших, даже выдающихся работ, может, даже станет известностью, но... глубокий самостоятельный научный работник из него не получится. Ничего не поделаешь: природу не одолеть. Но зато ему легко. Он не терзается, не страдает...» Альберт ощутил, что у него затекла левая, заложенная под голову рука. Он сменил ее на правую и расправил помятые, слипшиеся, как карамельки без обертки, пальцы.

«Куда же все-таки девались зайчата? Да и были ли они? Но хитрый ли это Женькин розыгрыш? В наше время — и зайцы? Причем как? Дедовским способом: по веревочке в открытый иллюминатор, Хотя в век сверхтехники ручной способ имеет свои преимущества. Нет нужды в сложной, ненадежной, дорогостоящей аппаратуре. Трудно поверить, но если предположить...» Кулановский ворвался сияющий.

— Случилось нечто грандиозное? — кисло осведомился Альберт. Периодические возникновения взволнованного Кулановского стали обязательным атрибутом их путешествия. Впрочем, Альберт просто так корчил недовольные рожи. В глубине души ему было жуть как интересно.

— Нет. То есть да. Понимаешь, какая штука: мы действительно остановились, так как нас догнал один пассажир, вернее, двое. Поэтому и суета. Пока пришвартовывали глиссер, спускали трап, естественно, шум, крик, гам, неразбериха. Но самое интересное не в этом. Знаешь, кто нас догнал?

— Кто же?

— Доктор Трири.

— Доктор кто?

— Трири.

— Ну и что?

— Тебе это имя ничего не говорит?

— Итальянец?

— Господи, ну при чем тут итальянец или нет? — возмутился Кулановский. — Американец он. Доктор Трири — знаменитый на весь мир апологет наслаждения. Он же создатель химической теории экстаза. Он же содержатель тайных притонов во многих странах мира, да и не только тайных. Одним словом, человечек известный.

— Ах этот... Его же сажали, кажется? Совращение малолетних, что-то в этом роде. Или я перепутал?

— Ты не перепутал. Но как видишь, он уже на свободе. Он прибыл сюда со своим учеником. Если бы ты видел, как он взлетел по трапу! Словно орел...

— Женя, а как же твои зайцы?

— Какие там зайцы! Трири на «Святой Марии». До чего же интересно!

«И в самом деле интересно», — мысленно согласился Альберт.

«Если Кулановский перенесет свое возбужденное внимание с гангстеров на проповедников, наше путешествие станет более спокойным», — рассудил он.

И, помолчав, спросил:

— А ты откуда знаешь этого самого доктора?

— Этого самого я знаю из прессы. Случайно. Интересовался проблемой в целом и наткнулся на Трири.

— Что значит проблема в целом? — удивился Альберт. — Какая проблема?

— Ну, наркотики, наркоманы и вообще, — засмеялся Кулаповский.

— Ну-ну, расскажи, — Альберт даже привстал и оперся на локоть, — здесь у меня пробел. Выпало как-то из поля зрения.

— Да я тоже не бог весть какой спец. Самые поверхностные сведения. Информация, получаемая при чтении по диагонали. Диагональное знание. Пунктирная осведомленность.

— Поперечно-продольная, — сказал Альберт, — ты хоть слово по существу вопроса можешь сказать?

— Слово о наркотиках? — Кулановский почесал затылок. — Вначале было слово и слово это — «мак». У опийного мака древняя история. Он был знаком ассирийцам, египтянам, древним грекам. В окрестностях Коринфа существовал город Мака, так вызываемый Меконе. О злополучной силе мака писал Геродот, его использовал для исцеления больных Гиппократ. Говорят, что Авиценна умер, отравившись опием.

Опийный мак много путешествовал. Полагают, что в Индию, Центральную Азию и Индокитай он был завезен грекам во времена завоеваний Александра Македонского. Там он прижился, распространился и дал, как сказали бы поэты, порочные пышные цветы. Особенно во времена Великих Моголов. В небесной империи опий произвел опустошение, подобное набегу монголов или налету саранчи.