Комментарии к жизни. Книга третья - Джидду Кришнамурти

За лесом показалась прекрасная, изгибающаяся река. Она не была слишком широкой или внушительной, но достаточно широкой, так что пришлось бы щурить глаза, чтобы рассмотреть людей на противоположном берегу. Всюду по обеим берегам росли деревья, главным образом, тополи, высокие и величественные, а их листья дрожали на ветру. Вода была глубокой, прохладной и вечно текущей. За ней было приятно наблюдать, настолько живой и богатой. Одинокий рыбак сидел на табурете, около него стояла корзина для пикника, а на его колене лежала газета. Река давала довольство и умиротворение, хотя рыба, казалось, избегала приманки. Река всегда будет там, пусть даже пройдут войны и погибнут люди, она всегда будет питать землю и людей. Где-то далеко были заснеженные горы, и ясным вечером, когда садящееся солнце урегулирования было над ними, их высокие пики можно было принять за освещенные солнцем облака.

В комнате нас было трое или четверо, а прямо за окном была широкая, освещенная лужайка. Небо было бледно-голубым, с тяжелыми, волнистыми облаками.

«Разве это вообще когда-либо возможно, — спросил мужчина, — чтобы ум освободил себя от созданных им условностей? Если так, что же это за состояние ума, при котором он сам себя избавил от условностей? Я слушал ваши беседы в течение нескольких лет и придавался размышлениям по этому вопросу, и все же мой ум кажется не способным покончить с традициями и идеями, которые были внедрены в детстве. Соответствовать, учат или жестоко, или с нежностью и ласковыми указаниями, пока соответствие не становится инстинктивным, и ум боится ненадежности из-за несоответствия».

«У меня есть подруга, которая выросла в среде католиков, — продолжал он, — и, конечно, ей рассказывали о грехе, адском огне, утешающих райских радостях и обо всем прочем. Достигнув зрелого возраста и после длительного размышления, она отбросила католический образ мысли, но даже теперь, в середине своей жизни, она обнаруживает, что находится под влиянием идеи об аде и вредно воздействующих страхов из-за него. Хотя мое образование и происхождение внешне совершенно отличаются, я, как и она, также боюсь несоответствия. Я понимаю нелепость соответствия, но не могу сбросить это с себя, и, даже если бы и мог, я бы, наверное, делал то же самое другим способом — просто соответствовал новому образцу».

«В этом также и моя трудность, — добавила одна леди. — Я осознаю очень ясно многие пути, которыми я привязана к традиции, но смогу ли я покончить с моей существующей неволей без того, чтобы оказаться в новой? Есть люди, которые кочуют от одной религиозной организации к другой, всегда ища и никогда не находя удовлетворения. И, когда, наконец, они являются удовлетворенными, они становятся ужасными занудами. Вероятно, вот что случится со мной, если я попытаюсь покончить с моими нынешними условностями: не зная сама, я буду втянута в другой образ жизни».

«Фактически, — продолжил мужчина, — большинство из нас никогда не размышляло очень глубоко о том, как наш ум практически полностью сформирован обществом и культурой, в которой мы выросли. Мы не осознаем условности в нас, а просто продолжаем жить, борясь, достигая или расстраиваясь в пределах образца данного общества. Это участь почти всех из нас, включая политических и религиозных лидеров. Возможно, к несчастью для меня, я пришел, чтобы послушать некоторые из ваших бесед, и тогда началась боль из-за задаваемых себе самому вопросов. В течение некоторого времени я не очень глубоко раздумывал над этим вопросом, но внезапно обнаружил, что становлюсь серьезным. Я экспериментировал, и теперь осознаю во мне самом многие вещи, которые никогда прежде не замечал. Если я могу продолжить, и никто не будет считать, что я слишком много говорю, мне хотелось бы немного глубже вникнуть в этот вопрос условностей».

Когда другие уверили его, что они также сильно интересовались этой темой, он продолжил.

«Услышав или прочитав большинство вещей, о которых вы рассказали, я понял, как зависим от условностей, и точно осознал, что надо освободиться от условностей — не только от условностей поверхностного ума, но также и от условностей неосознанного характера. Я ощутил в этом абсолютную потребность. Но то, что фактически происходит, это следующее: условности, усвоенные мной в юности, продолжают существовать, и в то же самое время имеется сильное желание во мне отбросить условности. Так что мой ум в ловушке этого противоречия между осознанными мной условностями и побуждением быть свободным от них. Это мое фактическое положение прямо сейчас. Как мне выбраться из него?»

Разве побуждение ума освободить себя от созданных им условностей не запускает в действие другой образец сопротивления и условностей? Осознав рамки или определенные стандарты, в которых вы выросли, вам хочется быть свободным от них, но не поставит ли снова в зависимость ум это желание освободиться, но иным способом? Старый образец настаивает, чтобы вы соответствовали авторитету, но теперь вы развиваете новый, который утверждает, что вы не должны соответствовать. Так что вы имеете два образца, один в противоречии по отношению к другому. Пока существует это внутреннее противоречие, происходит дальнейшее создание условностей.

«Я знаю, что старый образец совсем абсурден и мертв, и что нужно освободиться от него, иначе мой ум продолжит работать тем же самым глупым образом».

Давайте будем терпеливыми и вникнем в суть: страху ненадежности и так далее вы соответствовали. Теперь же по причинам иного рода, но в которых все еще присутствует страх и желание безопасности, вы чувствуете, что не должны соответствовать. Это так, верно?

«Да, так, более или менее. Но старый образец глуп, и я должен быть свободен от глупости».

Могу я заметить, сэр, что вы не слушаете. Вы продолжаете настаивать, что старый является плохим, и вам нужен новый. Но получение нового — это вообще не проблема.

«В этом моя проблема, сэр».

Разве? Вы так думаете, но давайте посмотрим. Пожалуйста, не высказывайте ваши собственные мысли о проблеме, а просто слушайте, хорошо?

«Попытаюсь».

Кто-то инстинктивно соответствует по различным причинам: из-за привязанности, страха, желания вознаграждения и так далее. Это первая реакция. Потом этот кто-то приходит и говорит, что ему нужно освободиться от условностей, и отсюда возникает побуждение не соответствовать. Вы следите за мыслью?

«Да, сэр, это ясно».

Ну а теперь, есть ли какое-либо существенное различие между желанием соответствовать и стремлением освободиться от соответствия?

«Кажется, как будто должно быть, но в действительности я не знаю. Что вы скажете, сэр?»

Это не я должен вам сообщить, а вы принять. Разве не должны вы выяснить это сами, есть ли какое-либо фундаментальное различие между этими двумя кажущимися противостоящими желаниями?

«Как мне выяснить?»

Не осуждая одно, не жаждуя и преследуя другое. Что это за состояние ума, которое голодает по свободе от соответствия и отрицает соответствие? Пожалуйста, не отвечайте мне, а прочувствуйте это, фактически испытайте это состояние. Слова необходимы для общения, но слово — это не настоящее переживание. Если вы в реальности не испытаете и не поймете то состояние, ваши усилия освободиться вызовут лишь формирование других образцов. Ведь это так?

«Я не совсем понимаю».

Конечно, не положить окончательно конец механизму, который создает образцы, шаблоны как положительные, так и отрицательные, означает продолжать жить по видоизмененному образцу или согласно условностям.

«Я могу понять сказанное на словах, но по-настоящему я не чувствую это».

Голодному человеку бесполезно просто описывать пищу, он все равно хочет есть. Но существует побуждение, которое приводит к соответствию, и побуждение быть свободным. Какими несхожими могли бы казаться эти два побуждения, разве по сути они не подобны? И если они подобны по сути, тогда ваше преследование свободы напрасно, так как вы только будете переходить от одного образца к другому, и так бесконечно. Не существует никаких более благородных или лучших условностей, всякие условности — это боль. Желание быть или не быть порождает условности, и именно это желание необходимо понять.

Внутренняя пустота

Она несла большую корзину на своей голове, поддерживая ее одной рукой. Должно быть, она была весьма тяжелой, но ритмичное покачивание ее поступи не изменилось из-за груза. Она красиво держала равновесие, ее походка была легкой и плавной. На ее руке были большие металлические браслеты, которые издавали тихое звяканье, а на ногах старые, поношенные сандалии. Ее тори из-за длительного ношения было изорванное и грязное. Обычно с ней шло несколько знакомых, все они несли корзины, но тем утром она была одна на неровной дороге. Солнце еще не слишком пекло, и высоко в синем небе несколько стервятников летали широкими кругами, не взмахивая крыльями. У дорог неторопливо бежала река. Это было очень тихое утро, и та одинокая женщина с большой корзиной на голове, казалось, была центром красоты и изящества. Все вещи, как-будто указывали на нее и принимали как часть собственного бытия. Она не была отдельной сущностью, а частью вас, меня и этого тамариндового дерева. Она не шла впереди меня, а это я шел с той корзиной на своей голове. Это была не иллюзия, не выдумка, не желаемое и не искусственное отождествление, что было бы чрезмерно неприятно, а переживание, которое было естественным и сиюминутным. Несколько шагов, которые отделяли нас, исчезли, время, память и широкое расстояние, которое порождается мыслью, полностью исчезли. Была только что женщина, а не я, смотрящий на нее. А это был длительный путь к городу, где она будет продавать содержимое своей корзины. К вечеру она будет возвращаться по той дороге и пересечет маленький бамбуковый мост по пути к своей деревне, только чтобы вновь появиться с полной корзиной следующим утром.