Наполеон, или Миф о «спасителе» - Жан Тюлар

Хотя роль армии оказалась куда внушительнее, чем предполагалось, альянс Бонапарта с «термидорианцами», перекрасившимися в «брюмерианцев», выглядел весьма прочным. Генерал, несмотря на необоснованные иллюзии, которые питали в отношении него как роялисты, так и некоторые якобинцы, закрыл для себя пути к отступлению. «Буржуазная» революция вступила в фазу консолидации. «Следует признать, что французы весьма успешно защитили свои кошельки», — заметил спустя несколько месяцев после Брюмера экономист Франсис д'Ивернуа. Со своей стороны, один из участников переворота, Реньо де Сен-Жан д'Анжели, писал: «Во времена Учредительного собрания возникла некая группа заговорщиков, посягнувшая на собственность. Ей уступили, вместо того чтобы подавить, трусливо пожертвовали частью принципов, вместо того чтобы мужественно отстаивать их неприкосновенность. Мало-помалу эта группа, враждебная общественному порядку, уничтожила все гарантии собственности. Каждая малая революция, совершавшаяся в рамках большой, превращалась в очередное посягательство на собственность. Революция 18 брюмера принципиально отличается от предыдущих: она совершилась во имя собственности».

Часть первая. РОЖДЕНИЕ «СПАСИТЕЛЯ»

Почему Бонапарт преуспел там, где проиграли Лафайет, Дюмурье и Пишегрю? Какие силы превратили его в арбитра политической ситуации 1799 года?

Ничто не предвещало этого в его корсиканском прошлом, если не считать того обстоятельства, что, проданная Генуэзской республикой версальскому правительству, Корсика вскоре оказалась втянутой в охватившую Францию Революцию. Континент распался на противоборствующие группировки, Корсику также раздирала борьба кланов: аристократического, выступавшего в 1768 году (Буттафьочо) против паолистов, и паолистов, сторонников Конвента (Саличетти), боровшихся с паолистами-ан-глофилами (Поццо ди Борго). Борьба непривычная, отражавшая социальные конфликты, не менее острые, чем идейные распри. Подвергаемый гонениям, ссылкам, арестам, Бонапарт рано познал ужасы гражданской войны во Франции и на Корсике. Из этого опыта он извлек главный вывод бонапартизма: возвыситься над всеми партиями, заявить о себе как о национальном миротворце.

Однако для такой роли требовался огромный авторитет. После Цезаря Бонапарт стал, похоже, первым полководцем, осознавшим все значение пропаганды. Недостаточно побеждать, надо еще уметь увенчивать свои победы ореолом легенды. Бонапарт не выиграл сражений при Флерюсе, Гейзберге и Цюрихе. Несмотря на это, он, в период правления Директории, популярнее Журдана, Гоша, Массена и Моро, потому что благодаря прессе и лубочным картинкам смог преподнести свою итальянскую кампанию как самую настоящую Илиаду. Экспедиция в Египет, несмотря на ее неблагополучный итог, предстала под пером летописцев этакой восточной эпопеей во главе с героем, равным Цезарю и Александру. Бонапарт очаровывает, раздражает, покоряет — словом, не оставляет равнодушным.

Третья причина его успеха: он завоевывает его на излете Революции, когда наконец-то победившая буржуазия начинает претендовать на безраздельное господство. Попытки Лафайе-та и Дюмурье оказались преждевременными. На следующий день после Термидора страна возжаждала порядка, которого Пишегрю, скомпрометировавший себя альянсом с роялистами, связанный обязательствами с политической группировкой, членом которой состоял, не сумел обеспечить, несмотря на весь блеск своих ратных подвигов. Бонапарт внушает окружающим: да, он дружил с Робеспьером-младшим, но при этом всегда оставался потомком старинного дворянского рода, да, он пользовался протекцией Барраса, однако смог продемонстрировать твердость в отношениях с Директорией. Все было ему на руку, даже его странный облик и властолюбие. «Французская революция заложила основы нового общества, но еще ждет своего правительства», — заметил Прево-Парадоль. «Все считали, что необходимо сильное правительство, — писал Стендаль. — И они его получили».

Глава I. ИНОСТРАНЕЦ

Настоящая фамилия Бонапарта — Буонапарте. Он собственноручно подписывался ею и в ходе итальянской кампании, и позднее — вплоть до тридцатитрехлетнего возраста. Потом он офранцузил ее и стал именоваться уже Бонапартом. Я оставляю за ним фамилию, которой он окрестил себя сам и которую выгравировал у подножия своего нерукотворного памятника. Омолодил ли себя Бонапарт на год, чтобы стать французом, то есть чтобы дата его рождения не предшествовала времени присоединения Корсики к Франции?.. Вопреки авторитетному утверждению Бурьенна некоторые современники настаивали на том, что Бонапарт родился не 15 августа 1769-го, а 5 февраля 1768 года. Во всяком случае, консервативный сенат в воззвании 3 апреля 1814 года назвал Наполеона иностранцем.

Два образа подверглись искажению в «Замогильных записках»: Наполеона и самого Шатобриана. Оставим в покое последнего. Что же касается первого, то в соответствии с прекрасной легендой он появился на свет на ковре, изображавшем батальные сцены из «Илиады». Однако существует и антилегенда, главным создателем которой был все тот же Шатобриан.

Ныне достоверно установлено, что Наполеон родился действительно 15 августа 1769 года. Но так же твердо можно сказать, что не всё в его биографии — домысел Шатобриана. В Наполеоне в самом деле воплотилось нечто чуждое, и Шатобриан прав, говоря о «свалившейся именно на нас жизни, которая могла появиться в любое время в любой стране». Так или иначе, Наполеон родился 15 августа 1769 года в Аяччо — на Корсике, потрясенной «присоединением» к Франции.

В XVIII веке этот остров уже достаточно хорошо известен на континенте. Важное стратегическое положение между Францией и Италией, занимаемое им в Средиземноморье, превращает его в вожделенную добычу для всякого рода амбиций, столкнувшихся в западной части этого водного бассейна. Прогрессивными кругами он воспринимается как символ борьбы с поработителем. Восстание островитян 1729 года против генуэзского владычества, вспыхнувшее за несколько десятилетий до победоносного окончания Войны за независимость в Северной Америке, право на свободу, провозглашенное его лидерами, планируемые социальные реформы привлекают внимание таких мыслителей, как Васко, Горани и Босуэл. Жан Жак Руссо заметил в «Общественном договоре»: «Есть в Европе еще одна страна, способная принять свод законов, это — Корсика. Достоинство и упорство, с какими этот мужественный народ отстоял свою свободу, вполне заслужили того, чтобы какой-нибудь мудрец увековечил ее для него. Меня не оставляет предчувствие, что когда-нибудь этот маленький остров еще удивит Европу».